Рыбалка

d180d18bd0b1d0b0d0bbd0bad0b0Поплавок медленно колыхался под чуть слабым дыханием ветра. Солнце уже достигало своей предельной высоты и нещадно жгло все в округе  изнурительными лучами.

Близился полдень, но рыбак упорно и напряженно ждал поклевки на озере. Соломенная шляпа на его голове была не очень приятной, но хорошей защитой от теплового удара.

«Жаль, что лес идет вокруг озера и не подходит к его краям, — думал рыбак, — тенек не помешал бы. И шляпу можно было бы снять, а то лоб уже натерло … Все не так … Да и озеро мелковато: чтобы достичь нормальной глубины, пришлось пройти  три метра от берега, оставив в кустах за спиной часть снаряжения. Спасибо, взял резиновые сапоги … А еще утром сомневался, брать их, или нет».

Пожилой мужчина вздохнул и перекинул снасть, проверив наличие наживки.

Пестрая леска блеснула, пропустив через себя лучик солнца, и в воду шлепнулся грузок, утащив ко дну крючок с красным червяком.

Летающая  рядом стрекоза метнулась к поплавку, удерживающему тяжелую для него часть снасти, и, махая своими невидимыми от частоты взмахов крылышками, зависла в воздухе, изучая неизвестный предмет.

Погода была прекрасная. Рыбак не столько рассчитывал на добычу, сколько наслаждался природой рыбалки.

Внезапно со стороны леса раздался юношеский смех.

Стрекоза, как по сигналу, дернулась в сторону и полетела куда-то в заросшие камышом кусты: можно было подумать, что она испугалась. Вот кто и ухом не повел, так это стоящий с бамбуковой удочкой мужчина. Рыбака совсем не удивило услышанное, так как неподалеку пролегала автострада, а в пятистах метрах находилась небольшая деревня.

Это мог быть кто угодно. Скорее всего, кто-то из местных.

«Наверное, подростки идут купаться, или так, как и я, подержаться за удочку», — подумал про себя мужчина.

А смех доносился все ближе и ближе.

Когда рыбак повернулся назад, то за кучей сухих веток, которую, видимо, принес лесник, чтобы сжечь, вдалеке увидел пару мальчишек, лет  пятнадцати — шестнадцати, не больше. Оба держали в руках по удочке и очень бурно обсуждали что-то касающееся компьютерных игр.

Разобрать эти крики он не мог. Да и было-то ему все равно. Однако эти голоса заставили вспомнить о сыне, который давно обещался с ним поехать, но так и не сдержал своего слова.

«Жалко, но что поделаешь? — подумал мужчина, склонившись над удочкой и протирая ее влажной рукой. — Эх, Витька …».

— … Да говорю же, что я видел «Яву-Сталкер» на мобильный телефон, он у Митьки был, тоже на «семаке», — ворчал Миша.

— Да ты врешь и не краснеешь,- вытирая рукой нос, а потом руку о шорты, заявил Андрей. — Его только недавно выпустили с такими задержками на компьютер, а ты хочешь, чтобы уже сразу и на мобилку? — продолжал он.

— Ну и что? Разве они не могут работать в двух направлениях? Что им мешает сделать и то, и другое одновременно? Ну, ладно, вот в Киев приедем, поговорим с Митькой, он тебе…

И тут Миша остановился, сконцентрировав внимание на удочке и соломенной шляпе на озере.

-… рыбак, — спокойно сказал он, — давай немного потише…

— Ты что, сбрендил? — перебил его Андрей. — Орали, орем и будем орать, пока кашлять не станем, — продолжал он, улыбаясь. — Тем более, мужик, по-моему, не местный, так пускай валит отсюда ко всем чертям.

Однако в этот момент Андрей заметил, что своей фразой зажег какой-то нехороший блеск в глазах Михаила, словно у того в голове произошел маленький взрыв. Ему это явно не понравилось, и, в своем роде, даже напугало.

— А давай ему испортим рыбалку? Давай его отсюда выживем! — уверенно предложил Миша, глядя товарищу в глаза.

Отступать было некуда, и сказать «нет» — означало поставить под сомнение свой авторитет.

— Давай, а то приезжают разные, а у нас потом рыбы нет,- ответил Андрей, не задумываясь о последствиях.

Внезапная тишина за спиной удивила рыбака. Еще минуту назад он был уверен, что уже пора сматывать удочки, так как проку с рыбалки нет. Да еще мальчишки раскричались … Но еще раз обернувшись, заметил, что рядом — никого. Только все та же куча веток, больших и малых, лежали перед его глазами как обломанные, покрытые мхом копья, не видившие сто лет сражения.

«Наверное, они ушли, — подумал рыбак, и, вздохнув, вернул взгляд в едва колышущуюся гладь воды. Его потная рука протерла не менее скользкий лоб под соломенной шляпой.

Солнцепек между тем продолжался. На небе не было ни единой тучки, и поэтому воздух, казалось, звенел от жары.

Мужчина все так же продолжал следить за поплавком, обдумывая сегодняшний день. Его мысли все никак не покидал спор подростков, который оборвался внезапно и оставил его одного на тихом, скрытом лесом от людей, мелковатом озере. Казалось, что встреча на этом не окончена. Что-то говорило ему: надо уходить, оставаться здесь более нежелательно.

И это чувство вскоре было оправдано.

За спиной раздался шорох высокой прибрежной травы, и от неожиданности рыбак резко повернулся. Все произошло очень быстро. Не успел он сообразить, как камень попал ему прямо в голову. Ноги сами по себе подкосились, цепляясь одна за другую, и он плюхнулся на воду боком. Плюхнулся на трехметровую бамбуковую удочку, ломая ее пополам. И, казалось, последнее, о чем он подумал, падая во тьму: «Витькин подарок»

— Ты болван, чего ты ему в голову зарядил?! — заорал Андрей. — Мы же хотели его прогнать и…

— Замолчи, я и без тебя знаю, — свирепо крикнул Миша. — Я не специально.

Странный блеск все еще присутствовал в глазах друга. Михаил подался вперед, сделав несколько шагов в озерную воду, двигаясь по направлению к лежащему на ней мужчине.

Андрей был в панике.

— Что нам теперь делать? — заныл он. — Нас же за это в тюрьму посадят.

— Не посадят,- холодно ответил Михаил. — Надо его вытащить из воды, мы его где-нибудь закопаем, никто не найдет. Помоги мне.

Тьма, сырость и холод. Они уже завладели всем существом рыбака. Но вдруг он ощутил, что его куда-то потянули за руки. Он попробовал открыть глаза. Их залило мутным потоком озерной воды.

— А-а-а! — закричал Андрей от неожиданности. Он думал, что рыбак умер после такого сокрушительного удара камнем. Однако Михаил ничуть не вздрогнул, как будто знал, что так все и произойдет. Он сразу же пробежал по сторонам глазами в поисках чего-то и остановил взгляд на толстой палке, которая валялась недалеко от кучи сухих веток.

Поднимаясь с воды, рыбак проронил какое-то невнятное слово, больше  похожее на стон от боли, которую он наверняка чувствовал.

Незнакомец с палкой уже был рядом. В лице убийцы не было ненависти, но не было и страха. Оно ничего не отображало, как будто ничего не происходит. Лицо парня, ровесника его сына.

— Витя, стой! — только и успел прокричать рыбак перед тем, как вспышка выбила из него все живое.

Над телом мужчины пролетела стрекоза и села на соломенную шляпу, плавающую рядом с ним.

О таком островке она даже и не мечтала

автор Zloy Gid

d181d182d180d0b5d0bad0bed0b7d0b0

Настройте мне душу

Звучала музыка. Исходила она от большого белого рояля, за которым сидел молодой человек. Он закрыл крышку, собрал свои инструменты в небольшую сумку. Одет он был скромно, но опрятно, в сером джемпере поверх черной рубашки из мокрого шелка. Лицо его было красиво. Он обратился к женщине в белом брючном костюме, сидевшей на стуле. Она облокачивалась о белый стол и была погружена в глубокие раздумья.

— Рояль настроен. Теперь играть на нем будет для Вас истиным удовольствием.

Женщина вышла из оцепенения и подняла на него влажные глаза.

— Почему Вы не станете музыкантом?

— Музыканты играют чужую музыку. Хоть и играют виртуозно.

— Так это была Ваша музыка? Тогда почему Вы не станете композитором? Вы так молоды…

— Вас удивляет, почему я настройщик музыкальных инструментов? — молодой человек широко улыбнулся. — Каждый человек хорошо делает только то, к чему у него призвание.

— Так у Вас призвание быть настройщиком?

— Вот Вы кем работаете?

— Журналист, пишу статьи, — теперь уже улыбнулась она.

— Если Вы хорошо пишете, то почему бы не стать драматургом?

Женщина немного помедлила, ее глаза сделали несколько рассеянных движений пока снова не нашли его.

— Наверное, потому что я не умею писать драмы.

— Но Вы умеете писать.

Она уже открыла рот, чтобы возразить, но он не дал ей сказать.

— То, что я играл — это музыка Вашего рояля, не моя. Я лишь нажимал на те клавиши, на которые он сам хотел, чтобы я нажал.

Немного насладившись ее замешательством, молодой человек кивнул головой на прощание и вышел.

Зазвонил телефон. Он отложил в сторону нож, которым только что резал овощи в тарелку, и полез в карман.

— Да.

— Добрый день, Вадим. Помните, Вы настраивали неделю назад белый рояль?

— Конечно, помню. Что-то случилось?

— Нет, с роялем все в порядке. Я бы хотела взять у вас интервью.

— У настройщика роялей?

— Именно у Вас.

— Хорошо, где и когда…

Встретились они в летнем кафе, расположенном в парковой зоне. Был будний день, поэтому людей вокруг было не много. Вадим с любопытством разглядывал ребятишек, весело верещащих и катающихся по траве в обнимку с собакой.

— Дети прекрасны, — прервал он паузу, — Их Души открыты. Когда человек вырастает, он закрывается от мира. Музыка Души начинает искажаться под действием недружелюбного мира, и в какой-то момент он осознает, что ему не нравится то, как он звучит. И тогда он спрашивает себя: «А зачем я живу?». Начинаются метания и искания себя. Многие так и не звучат больше никогда по-настоящему.

— Как Вы поняли свое призвание?

— Я не помню этого. Вряд ли это был какой-то момент внезапного открытия. Я всегда осознавал себя Настройщиком Души.

— Значит, у музыкального инструмента есть Душа?

— Недавно в витрине магазина я увидел скрипку. И мои руки сами потянулись к ней, это Зов и он сильнее всего на свете. Я вошел, снял ее с полки, и она затрепетала в моих ладонях.

— А как на это среагировал продавец?

— Он мой лучший друг. Я часто захожу к нему в его магазин музыкальных инструментов.

— А как трепещет вещь?

— Как женщина, если положить ей руку на талию… провести по бедру… горячими губами не дотрагиваясь до ее шеи выдохнуть, тогда это даже можно увидеть — волну, побежавшую по коже, подымающую мелкий пушок ее бархата. В кончиках пальцев появляется вибрация, она растекается по всему телу. Ты наполняешься волшебным чувством единения… Сначала я долго трогал скрипку, подушечками пальцев прощупывал каждую точку поверхности. Потом стал поглаживать ладонями. Друг рассказывал, что я всегда что-то говорю в такие моменты, что-то безумно ласковое, но сам я не помню, не слышу себя. Я слушаю только ее. Струны надо затрагивать очень аккуратно, пока ищешь ее истинное звучание. Я настроил ее, взял смычок и начал играть. Она захватила все мое существо, как будто я окунулся в Океан Чувств. Сначала это были лиричные всплески, как круги на воде, томные намеки, выворачивающие наизнанку вибрации. Потом подул ветер, вода потемнела и заколыхалась тысячами падающих капель, наступило затишье… недолгое, томительное ожидание с несколькими кричащими нотами, похожими на непонятно откуда взявшиеся кучевые белые облачка посреди черной бездны Неба. Ураган разметал их, раскидал, расплескал… Когда я закончил играть, то увидел, что в самом магазине и на улице стояли люди. Они начали аплодировать. Я положил скрипку на прежнее место и сам начал аплодировать той, что открыла мне свою Красоту.

— Если у инструмента есть… хм… Душа, возможно и характер тоже есть? А были ли такие, кто сопротивлялся или… спорил? — ей показалось, что она сама ослышалась — какую ерунду сейчас сказанула.

Вадим все время разглядывал окружающий мир, его глаза блуждали с официантки на вершины деревьев в багровых лучах d0bdd0b0d181d182d180d0bed0b9d182d0b5-d0bcd0bdd0b5-d0b4d183d188d183утреннего солнца, потом взгляд устремлялся на прохожих, переходил к стаканчику кофе на столе, чуть задержался на полупрозрачной белой рубашке Марины, пробежал по ее фигуре и снова углубился в пространство вокруг. У него были большие серые глаза, утонченные черты лица, какие бывают у людей чувствительных и талантливых. Когда он смотрел прямо в глаза, то создавалось жуткое ощущение, что он видит насквозь все мысли, все знает… Как будто тебе заглядывает в Душу сама Вселенная. По видимому, Вадим привык к смущению тех, на кого он обращает взор, поэтому старался не вглядываться и быстро уводил глаза в сторону.

— Однажды я попытался настроить гитару своего знакомого — казалось бы обычный инструмент, шесть струн. Что может быть проще? Я взял ее в руки и услышал ответное негодование. Звук исходил дребезжащий, нервный, истеричный. Я сумел выровнять тональность, уменьшил расстояние от грифа до струны для уменьшения нагрузки на пальцы, даже поменял струны. Но звук все равно не выходил. Вернее он был… негармоничен. Было сопротивление. Я отложил гитару и не стал настраивать. Всегда сложно работать с тем, кто не идет на ответный диалог.

— А можно предположить…эммм..что руки-крюки?

— Человеку свойственно винить всех вокруг, в особенности Создателя — за что такие страдания, почему мир несовершенен? Я же смотрю на Небо, Звезды, подставляю лицо теплому Солнцу, беру зеленый листик, растирая в ладошке, и вдыхаю его наисвежайший аромат и понимаю, что Творец совершенен, как и подобия Его, выкрикивающие проклятья. А я не Всевышний, я всего лишь настройщик.

Вадим снова заглянул ей в глаза, на этот раз смотрел долго, не отводя. Марина смутилась, кончики ушей зарделись, она сделала вид, что поправляет застежку на босоножке. Когда она снова подняла на него глаза, Вадим смотрел уже на официантку, широко улыбаясь. Та, видимо решив, что будут делать заказ, стала подходить. Поравнявшись с их столиком, она спросила:

— Что-нибудь закажете?

— Мне у Вас очень понравилось, я обязательно буду приходить к Вам, — сказал Вадим, — у Вас такие очаровательные ямочки на щечках, когда Вы улыбаетесь. Официантка немного растерялась, заулыбалась, появились жеманные движения.

— Конечно приходите.

Вадим поднялся, взял ее руку и поцеловал. Девушка растерянно хлопала глазами то на Вадима, то на Марину.

— А у Вас мороженое здесь подают?

— Конечно! Вам с чем?

— А какие есть?

— С шоколадом, с фруктовым сиропом, с мармеладом…

— Я доверяю Вашему выбору. Что принесете, то и буду есть, — очаровательно улыбнулся он окончательно растаявшей девушке. Вадим вернулся на свое место. Теперь Марина попыталась заглянуть в его глаза. Что это было сейчас? Он флиртовал с официанткой??!

— Вы негодуете? — он был невозмутим.

— С чего бы мне негодовать?

— Потому что я говорю комплименты не Вам, а другой женщине.

— Да говорите, кому хотите!

— Хорошо, — его взгляд снова ушел бродить.

Марину одолела досада. Какая-то странная ситуация получается, вроде это она у него должна брать интервью, задавать вопросы, вести разговор… Он странным образом перехватил инициативу, при чем возразить под его взглядом не то чтобы и нечего было, но даже не хотелось. Почему же ее так трогает все, что он говорит? Так, стоп! Это она его пригласила. И что же она видит? Он описывает какие-то мистические переживания, при этом откровенно флиртует с официанткой и с ней самой?! Эта мысль вместо ожидаемого гнева вызвала лишь приступ необъяснимого смеха. Девушка-официантка принесла ему мороженое и одарила его лучезарной улыбкой.

— Осторожно дотронуться до Души человека, увидеть сияние глаз и услышать звонкий смех — что может быть прекраснее этого? — он опять смотрел на Марину. — Вот Вы уже смеетесь.

— Как мороженое? — попыталась как-то отвлечь его от себя Марина. Он кивнул, по его мимике можно было судить, что вкусно.

— А Вы пробовали записывать музыку, которую играете в те моменты?

— Эти моменты спонтанны. Их нельзя подготовить заранее.

— Ну почему же. Вот Вы пришли ко мне настраивать рояль. Я бы могла подготовить все… если бы знала.

— Эту музыку непременно назовут моей. А это не так.

— Извините, но эта музыка и так Ваша. Сложно, знаете ли, поверить, что Вы разговариваете с … Марина не успела договорить, потому что Вадим резко встал. Теперь в его лице не было прежнего очарования. Скорее была спокойная и холодная невозмутимость.

— Вы ничего не поняли. Как я могу Вашу улыбку, песнь Вашей Души назвать своей? Я дотронулся до Ваших струн, увидел Ваше смущение, такое милое и обаятельное, насладился Вашими изящными жестами: то, как вы поправляете волосы, опуская глаза, слабое подрагивание ресниц, легкий румянец гуляет от кончиков ушей, разливаясь по шее и ниже… ваше божественное тело под этой блузкой — все это достойно кисти величайших художников! Разве может быть все это МОИМ?

Он хотел что-то еще сказать, но потом запнулся от внезапно осенившей его мысли. Пауза длилась несколько секунд. Но это было равносильно целой Вечности! Вадим положил купюры на стол, развернулся и пошел прочь.

Лишь сумасшедшее биение сердца отдавало болью в сознании Марины. Она поняла, что такое ЛЮБОВЬ.

автор Лара Аури (Auri)

авторский сайт

Трубадур

I

Трубадуры, они же труверы, менестрели и миннезингеры, занимались, как известно, тем, что прославляли в стихах и песнях имя Прекрасной Дамы. Иногда своей. Чаще — знатного сеньора-покровителя, причем этот последний не только был в курсе дел, но и сам же оплачивал вдохновение трубадура пригоршней золотых дукатов.

Сорокапятилетний поэт Шурик Огурцов не желал смиряться, что давно миновали века, когда поэты кормились пером и доставали чины, непыльные должности и доходные деревеньки со дна своей чернильницы. Поскольку человек он был уже не юный, позади остались армейская карьера (в течение которой Шурик двадцать пять лет проводил политинформации, оформлял стенгазеты и сочинял поздравительные адреса к генеральским юбилеям), заочный истфак и заочное же поэтическое отделение Литинститута, себя и свое дарование поэт ценил и, не побоимся этого слова, уважал.

Он не хотел, как его приятель, тоже подполковник в отставке, сторожить продуктовый магазин. Не желал идти «вышибалой» в ресторан, как другой сослуживец. Не собирался проживать свою подполковничью пенсию на даче, поливая огурцы (огурцы — Огурцов, тьфу!…) подогретой водой и отгоняя дроздов от грядок со спеющей клубникой. Оно, последнее, конечно, способствует приливу поэтического вдохновения. Афанасий Фет был помещиком, Есенин родился в крестьянской избе, да и сам великий Пушкин, пусть и не по своей воле, подолгу живал в деревне. Шурик Огурцов тоже посвятил немало строк лесной глуши, предрассветному туману и октябрьскому ломкому ледку, в котором, как букашка в янтаре, застывает упавший в лужу березовый лист… Но жить на даче Шурик не мог, потому что у него была молодая и капризная жена, балерина, которая нуждалась в соответствующей обстановке — а не в телогрейке и валенках.

(Временами, сопровождая супругу в ночные клубы и скучая там, Шурик особенно остро чувствовал родство своей судьбы с тезкой — Александром Сергеичем… Эта мысль приятно щекотала его самолюбие. Поскольку сам он был Семенович, однажды он даже написал стихотворение — «АСу от АСа».)

Шурик Огурцов хоть и мнил себя «чукчей-писателем» и чужих книг давно уже почти не читал, заочное историческое образование оставило в его подполковничьей голове смутную память о более щедрых к талантам эпохах. Слово «Трубадур» на театральной афише, зазывающей послушать знаменитую оперу Верди, расшевелило огурцовское воображение. Он вспомнил, кто такие трубадуры, и смекнул, что времена меняются, а люди — нет, и если хорошо поискать, можно еще и теперь найти богатого дурня с Прекрасной Дамой и лишними дукатами.

«Сеньор» скоро отыскался. Это был богатый бизнесмен, который пошел в депутаты городской думы, чтобы придать своей торговле китайским тряпьем оттенок респектабельности. После победы в избирательном округе блюсти моральный облик ему стало ни к чему, он тотчас развелся со старой женой и окольцевал девятнадцатилетнюю студентку с умопомрачительными ногами. Девица по имени Виолетта носила акриловые ногти и «леопардовую» мини-юбочку. Супруга она звала не папиком — это было уже немодно, — а «мурзиком». «Мурзик» еще находился на этапе упоения принадлежащей ему юной плотью, бешено ревновал свою Виолетту и пытался воспевать ее красоту в довольно неуклюжих стихах. Молодую жену разбирал смех. Она срывалась и убегала на танцульки к ровесникам, а «мурзик» часами потел над лэптопом. По возвращении Виолетту ждал на подушке вопль его души, красиво распечатанный на лазерном принтере:

Ты — сбежавшая невеста
Без всякой на то причины.
Дискотека тебе вместо…
И зачем на свете мужчины?..

Ответом был истерический хохот «сбежавшей невесты». После чего она поворачивалась к супругу спиной и, стоило ему коснуться ее, передергивалась, как будто он был наэлектризован. Временами до слуха «мурзика» даже долетали слова, подозрительно напоминающие «старый хрыч» и «идиот».

Так что «мурзик» благоразумно отказался от намерения привязать к себе Виолетту при помощи собственных сочинений. Он сторговался с Шуриком Огурцовым, что тот напишет маленькую, стихотворений на пятнадцать, книжечку «красивых стишков» и получит более чем щедрый гонорар. Шурик тут же согласился и предложил сочинить венок сонетов. Если Виолетта хоть что-то понимает в красоте, она оценит этот венец поэтического мастерства, который по силам только настоящим виртуозам. «Чё-чё?» — не понял депутат. Шурик взял карандаш, бумагу и терпеливо начертил схему венка сонетов. Узнав, что каждое следующее стихотворение в цикле должно начинаться с той же строки, на какую закончилось предыдущее, а последний, пятнадцатый сонет состоять из первых строк предыдущих четырнадцати, муж Виолетты восхищенно присвистнул: «Круто!». Поэт и депутат ударили по рукам.

Немного поспорили о том, чье имя будет стоять на обложке. «Мурзику» нелегко было смириться, что книга, которой суждено прославить его Виолетту, выйдет под фамилией чужого мужика, но, пораскинув остатками ума, он признал, что после «сбежавшей невесты» супруга не поверит в его способность написать что-нибудь сложнее фразы из букваря.

Напрягаться Шурику было не нужно. Помнится, лет двадцать назад, еще до женитьбы на балерине Верочке, он написал что-то в этом роде для первой жены. Публиковать «Венок» он тогда постеснялся, хотя чем-чем, а избытком стеснительности не страдал: слишком те его строки были интимны и искренни. Катерина не оценила ни стихов, ни самого Шурика. Она была учительница литературы, женщина яркая, независимая. Их жизнь с самого начала не задалась. Шурик просиживал в читалке, конспектируя передовицы «Правды» и «Красной звезды», а Катерина таскала школьников в походы и пела с ними под гитару романсы на стихи Марины Цветаевой. Энергии Катерины хватило бы на десятерых. Политрук Огурцов даже не очень удивился, узнав, что жена изменяет ему со всеми мало-мальски интересными мужчинами в полку. Разводиться он не стал, чтобы не повредить карьере, но через несколько лет Катерина сама сбежала от него вместе с уволившимся из армии майором Чижиковым.

Ныне Шурик был свободен от моральных обязательств перед Катериной. Он достал ту давнюю тетрадь со стихами и внимательно их перечитал. Потом, раскинув веером на столе фотографии Виолетты в профиль и анфас, подправил кое-где «фактуру»: заменил черные Катеринины кудряшки на золотой водопад волос, карие глаза на зеленые, и так далее. «Мурзик» тиснул книжку в издательстве. Виолетте подарок понравился. Как того и боялся муж, она захотела было познакомиться с Александром Огурцовым, но, узнав, что он ровесник «папика» и безнадежно женат, потеряла к нему интерес. Депутат долго тряс поэту руку, а потом достал из кармана пачку денег и «отслюнявил» несколько тысячерублевых бумажек. Шурик оставил одну бумажку себе на сигареты, а остальное отдал Верочке, чтобы она купила «те самые сапожки от Сони Рикель».

II

Когда радость ее улеглась и сапожки стали привычным предметом обстановки огурцовской прихожей, Шурик задумался, что делать дальше. Другого такого «сеньора» найти не удавалось. Между тем и жена все чаще намекала, что давным-давно не была на море, и у самого Шурика вновь зашевелилось авторское самолюбие.

d182d180d183d0b1d0b0d0b4d183d180Дело в том, что Огурцов, как-никак дипломированный поэт, в собственном творчестве профессионально различал «заказуху» и «нетленку». К первой за годы службы в политотделе ему было не привыкать, и к ней Шурик, надо отдать ему должное, всерьез не относился. Срифмовать несколько строк для него было все равно что другому поковыряться в носу, вот он и рифмовал — машинально, не задумываясь. А «нетленка»… о, это было совсем другое дело! Над ней он, бывало, сидел ночами, и в этом сладком и мучительном труде находил то, чего ему не хватало в жизни. Он знал даже редчайшие секунды озарения, когда словно луна выходит из-за туч и мир предстает перед внутренним взором не тем, каким мы видим его при солнечном свете, но более истинным, чем тот, который мы только договорились считать истинным. В эти мгновения Шурик чувствовал, что ему подвластно все. Он слышал голоса ангелов и видел свет, который и во тьме светит. К несчастью, за первым чистым восторгом он испытывал страх: это сейчас кончится, это слишком хорошо, чтобы произойти с ним, Шуриком Огурцовым. И все кончалось в ту самую секунду. Перечитывая написанное теми ночами, Шурик признавался самому себе: нет, и в этот раз Жар-птица упорхнула, не оставив в руках незадачливого крестьянского сына даже перышка…

Но за мятежной ночью наступал умиротворяющий день. К Шурику возвращался его непоколебимый оптимизм. И тогда сперва ему казалось, что его стихи не так уж плохи, через несколько часов — что они определенно хороши, а несколько дней спустя -что он написал куда лучше иных прославленных и признанных.

Все его стихи были на непопулярную ныне патриотическую тему. Как многие отставные политработники, наш поэт необычайно ценил «идейность» и не без гордости думал о том, что его бойкие рифмы, превосходное чувство ритма (развил благодаря строевой подготовке и занятиям с солдатами в кружке художественной самодеятельности) и свободное владение любым размером суть только средства для прославления величия и мощи его родины. Шурик не скрывал, что тоскует по распавшемуся Советскому Союзу. В прямизне генеральной линии партии, в стройности программ политзанятий, в чеканных, отскакивающих от зубов цитатах классиков марксизма-ленинизма была для него радующая глаз гармония и красота. Об этом он, конечно, не писал. Зато бравурно славил армию, солдат и офицеров, победы русского оружия, поклонялся духу Суворова и Кутузова, предавался «Размышлениям», по три-четыре страницы каждое, на Бородинском и Куликовом полях. Не забывал и о васильках, опаленных огнем сражений, о молитвах невест и слезах безутешных матерей. В Литинституте Шурику в свое время объяснили, что лирика и пафос в поэзии должны быть строго дозированы.

Так вот, Шурик хотел напечатать этот сборник. Нет, не просто хотел — страстно мечтал. Книга даст ему право считать себя поэтом не только по диплому. Она откроет ему двери в Союз писателей. Она поставит его в один ряд с великими. Об его творчестве будут спорить литературные критики, а студенты писать курсовые работы. Он станет знаменит!

Коммерческого успеха такие стихи принести не обещали, так что издатели от них отказывались. Выпускать же их за свой счет Огурцов почитал за оскорбление. Платить самому — удел бездарей и графоманов, а не настоящих поэтов. Тем более, денег у Шурика не было…

И тогда он снова вспомнил «темные века» и сообразил, что одописцев при вельможных дворах любили и привечали не меньше, а то и больше, чем лириков.

Нынешнюю власть Шурик не любил. Это по ее вине он, подполковник Огурцов, не мог свозить жену в санаторий и вынужден был выслушивать от всяких щелкоперов-издателей: «Сожалею, но стихи мы на свой риск не берем». В прежние времена взяли бы как миленькие! Поставили бы в план, напечатали десятитысячным тиражом, распространили по всему Союзу и еще гонорар бы заплатили! Жаль, тогда он не успел. Только начал готовить сборник — и все развалилось. Сволочи… Открыто признаться в недовольстве существующим строем Шурик Огурцов не отваживался, однако и прославлять нынешних хозяев жизни, пусть даже ради благой цели, было как-то противно. И вдруг изворотливый ум Шурика нащупал компромисс.

Посвящение!

Писал же он когда-то поздравления ко дням рождения и праздникам для генералов и их жен. Генералы те давно в старческом маразме, а кто-то уже и на кладбище. Использовать вторично те же мадригалы, там убрать, здесь добавить, — да и преподнести на юбилей какому-нибудь чинуше, депутату или бизнесмену в красной пухлой папке с золотым тиснением!

Ради нужного человека он готов коммерциализировать даже свою драгоценную «нетленку». Выбрать подходящее стихотворение из будущего сборника и написать на нем: посвящается, скажем, Ивану Петровичу Бармалееву, главе администрации поселка Большой Кукиш. Преподнести. А потом уж заглянуть на огонек к этому Ивану Петровичу и поинтересоваться, не окажет ли он посильную финансовую помощь в издании. Чиновник хоть и не тесть, а больше всего любит лесть! Шурик захохотал над свежепридуманным афоризмом.

Как задумал, так он и поступил. Он обходил приемные всех сколько-нибудь богатых и влиятельных людей, улыбался секретаршам и без труда узнавал, когда празднуют дни рождения их начальники. В нужный день папка со стихами и посвящением ложилась на стол нужного человека. Часто секретарша проникалась таким доверием к военной выправке поэта и его бесхитростным голубым глазам, что предлагала ему пройти в кабинет и поздравить шефа лично. Шурик никогда не отказывался. Если нужный человек выказывал недоумение, чем он обязан такой честью, поэт энергично заверял: «Да-да-да, понимаю вашу скромность! Но добрые дела идут впереди слов! Всем известен ваш вклад в дело патриотического воспитания молодежи города! Мы, ветераны российских Вооруженных сил, гордимся вами! Эти стихи — дань нашего и лично моего уважения». Юбиляр неловко улыбался, припоминая, что он такого сделал. Кажется, лет десять назад починил в своем дворе песочницу…

Выждав достаточно, чтобы второй визит не выглядел поспешным и в то же время нужный человек не успел его забыть, Шурик отправлялся собирать дань.

Излишней скромностью он, повторим, не страдал. И ничуть не боялся отказа. Это чувство последний раз он испытал, когда делал предложение юной выпускнице балетной школы Верочке Виноградовой. Так что Шурик смело стучался в двери кабинетов и без обиняков объяснял, зачем пришел. Отказывали ему очень редко, чаще давали хоть что-нибудь или, на крайний случай, просили заглянуть в конце месяца. Он был удачлив, как поручик Ржевский из непристойного анекдота. Видимо, из-за аналогичной тактики, ведь Ржевский, как известно, формулировал задачу со всей определенностью: «Мадам, позвольте вас отыметь!», а когда товарищи ему возражали, что за такую солдатскую прямоту можно скорее получить по морде, говорил: «Да, можно по морде, но ведь можно и отыметь»… Скоро Шурик и сам стал получать приглашения на юбилеи. Сначала — только в зал, слушать с простой публикой речи и номера третьеразрядных артистов, а потом — и на банкет вместе с «избранными». Он читал стихи, травил армейские анекдоты, пил на брудершафт. Список полезных знакомств становился все длиннее, а цель — все ближе.

Постепенно у Шурика набралась сумма, с которой можно было идти в издательство.

Сборник все чаще снился ему во сне. Он ясно представлял эту книжечку в одну тридцать вторую листа, темный переплет с серебряными буквами и ряды своих строк, набранные строгим и изящным шрифтом. Только бы верстальщик не «потерял» посвящения! Иваны Петровичи Бармалеевы этого просто не поймут…

Поскольку издание становилось реальностью, Шурик задумался о том, как он назовет свой труд. Он не хотел ничего банально-армейского, боялся прослыть в литературных кругах солдафоном, ведь он все-таки получил гуманитарное образование и любил иногда подпустить в застольный разговор имена Платона и Канта. Шурик Огурцов мысленно перебирал названия известнейших философских сочинений. «Политика»? Нет, при чем здесь политика. «Философия войны»? Это годится только для трактата. «Исповедь»? Кажется, что-то такое уже было. «Веселая наука»? Ну, в этом его сборнике веселого будет немного, а вот для следующего, пожалуй, стоит приберечь, пусть лежит. «Максимы». Франсуа де Ларошфуко. А что? Название что надо, на слуху, но не стершееся от частого употребления, умное, интеллектуальное, обещающее читателю тонкий пир духа и в то же время содержащее иронический намек на военную тематику — достаточно только перенести ударение с первого на второй слог. Критикам непременно это понравится. А если окажутся не настолько наблюдательны — что ж, он не гордый, он им подскажет… Разрумянившийся Шурик потирал ладони. Ай да Огурцов, ай да сукин сын!

Безмятежно-счастливое настроение, в котором он находился с того самого момента, как отнес рукопись в издательство, было омрачено только раз. Он пришел подписать корректуру и столкнулся нос к носу с немолодым поэтом Можаевым. Шурик слишком ревниво относился к своей творческой индивидуальности и не общался с другими поэтами, полагая, что всему действительно важному он уже научился. Но фамилия Можаева была у всех на слуху. Он выпускал сборник за сборником, издавал собственный альманах, председательствовал в им же самим учрежденной региональной ассоциации прозаиков, драматургов и поэтов, проводил для молодых мастер-классы и творческие семинары. Он стоял на вершине, гордый и безмятежный, как бог-олимпиец, а Шурик только-только поставил ногу на первый скальный выступ… Шурик поинтересовался, что издает Можаев. Ответ так его ошеломил, что, выйдя из издательства, поэт побрел не домой, а в кафетерий ближайшего магазина, и только три или четыре рюмки коньяка чуть-чуть освежили его.

У Можаева выходило полное — пятитомное — собрание сочинений. «Мне скоро шестьдесят, — сказал он, — как вы считаете, пора?». Шурик никогда и нигде не терялся, так что с энтузиазмом заверил: мол, да, конечно, самое время! «На переплет я выбрал кремовую ткань с золотом, как у шеститомника Блока, — продолжал Можаев. — Ребята предлагали что-нибудь строгое, черное, темно-вишневое. Я не согласился. Блок — мой любимый поэт, пусть это будет символическим знаком преемственности!»

Шурик не был завистлив. Но, подсчитав, что от возраста Можаева его отделяют всего пятнадцать лет, и за эти годы преодолеть расстояние от жалкого сборничка, изданного практически за свои деньги, до венчающего жизнь настоящего большого поэта роскошного академического пятитомника он едва ли сумеет, он почувствовал предательское першение в горле. Поздно! Такого признания ему не добиться, пропади все пропадом…

III

Через три месяца Шурик получил готовые «Максимы».

На торжество были званы все, кто дал деньги на сборник, все, кто участвовал в его подготовке, несколько журналистов, известный критик и один-два поэта. Каждому из присутствующих Шурик подарил по книжке с автографом.

Праздник близился к концу. Почти все тосты были подняты, бутылки опустошены. Верочка танцевала вальс с молодящимся чиновником из министерства образования. Другие пары, отважившиеся при ней выйти танцевать, неловко топтались под медленную музыку. Шурик и его книга давно были забыты. Он, по правде говоря, еще после второго тоста заметил, что гости норовят заговорить о своем, и взял инициативу в свои руки: стал провозглашать высокопарные здравицы за родину и за армию, которые неудобно было проигнорировать, но и пить за которые в такой обстановке тоже было неловко, принялся читать стихи из «Максим», хоть его об этом не просили. Он выпил больше своей обычной нормы и не сразу обнаружил, что его никто не слушает.

Шурику Огурцову стало душно. Он вышел на площадку. Там курили газетчик и критик. Они стояли спиной к дверям и поэта не видели.

— Ну как? Дадите несколько строк в «Обозрение» о нашем «настоящем подполковнике»?

— Заплатит — дам.

— Это понятно.

— А еще лучше, если сам напишет. Мне некогда. Нормальные-то книги не успеваю читать, а они со своей макулатурой все идут и идут… Я уже говорю им совершенно откровенно: друзья мои, никто лучше самого автора не знает собственный текст и не объяснит, что он хотел всем этим сказать читателю. Набросайте мне хотя бы «рыбу». А я выправлю, добавлю соли с перцем — и подпишу.

— Вот так литературный процесс! — хохотнул журналист. — Я-то думал, это мы циники… А как же у вас открывают новые таланты? Отыскивают глубоко запрятанные аллюзии? Объявляют новым Гумилевым или Бродским? Причисляют к тому или иному направлению? Неужели и здесь процветает самообслуживание, как в магазине?

— Время такое, Коленька, — по-отечески приобнял его критик. — В сутках всего двадцать четыре часа, из них свободных, для души, остается от силы три или четыре. И ты мне прикажешь тратить их на Огурцова? Аллюзии, если мне очень захочется, я лучше у Джойса или у Набокова поищу… Помнишь, один древний грек, кажется, Сократ, сказал: «Носце те ипсум», что значит «Познай себя сам». Вся европейская классическая литература выросла из этой гениальной формулы, вся она — по сути заглядывание в бездны собственного духа. Наш век чуть-чуть изменил эту формулу. Всего одно слово, но какое! Ты его уже назвал, умный мальчик. Ныне она звучит так: «Обслужи себя сам!»

— Гениально, Сергей Евгеньевич! — заржал журналист. — Браво! Только ведь где-то надо и остановиться. А то Владимир Войнович, например, публичные дома самообслуживания к 2042 году предсказал…

— Что ж, это будет вполне в духе времени, — тонко улыбнулся критик. — Я тебе расскажу еще кое-что. Жаль, Огурцов не слышит, потому что история поучительная. Раз уж он ступил на эту стезю… Есть у меня один знакомый поэт. Ты тоже наверняка о нем слыхал. Пишет уже давно. Не бездарен, нет, но и искра Божья, что называется, мимо пролетела. Зато активен. Спонсоров находить умеет, этого у него не отнимешь. И вот набралось у него и денег, и сочинений на — держись за стену крепче — пятитомное собрание.

— Вау!

— Не люблю этот слэнг, но допускаю, что другими словами эмоции, которые рождает общение с моим поэтом, выразить трудно. Он захотел, чтобы все было «как у больших». Фотографии на фронтисписах. Иллюстрации. Очерк жизни и творчества. Послесловие. И, конечно, обширный литературоведческий комментарий.

Критик замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Шурик, боясь шелохнуться и выдать свое присутствие, застыл у дверей.

— Это как, Сергей Евгеньевич? — не поверил своим ушам газетчик.

— А вот так. Про каждый стих: когда написан, где впервые прочитан, когда и где опубликован… Если были разные редакции, все они скрупулезно приведены. Все люди, о ком упоминается даже вскользь, названы в комментарии по фамилии, имени и отчеству. О каждом небольшая справка: кто есть, как вы, молодежь, выражаетесь, ху. Говорится в стихотворении о какой-нибудь Вареньке или, скажем, Адельгейде. Ты открываешь комментарий и узнаешь, что Варенька — это ленинградская приятельница поэта, с которой он в период между вторым и третьим браком прожил пару месяцев, а Адельгейда — цирковая артистка, в которую он был по уши влюблен в тринадцать лет…

— И кто же составил этот комментарий? — ахнул журналист. — Неужели…

— Не будь наивным. Я же говорю — век самообслуживания. То ли поэты и вправду измельчали, то ли людям перестало хватать времени на что-то кроме самих себя, но и те, и другие прекрасно понимают: то, что благодарные потомки сделали для Пушкина, они никогда не сделают для Огурцова… Мой поэт — человек мудрый. Когда я ему сказал: «Что же вы юродствуете, живому человеку это не к лицу», он мягко улыбнулся и ответил: «Бросьте, Сережа. Через двести лет тот, кому попадутся в руки эти тома, быть может, с интересом перелистает их и прочтет о давно забытом поэте. Поверьте, ему будет совершенно все равно, был я тогда мертв или еще жив».

На прокуренной лестничной площадке воцарилась тишина. Грустно стало всем — и циничному критику, и любопытному газетчику, и наивному поэту.

Шурик Огурцов с шумом повернул дверную ручку. Навстречу ему метнулась обеспокоенная Верочка. Он взял ее под руку, выпрямился и пошел в зал.

Коридор, на его счастье, был длинным, и множество мыслей пронеслось в его голове. Да, бедняга Можаев оказался таким же трубадуром, как и он, Огурцов, только, судя по результату, более удачливым. Жаль старика… Но если подумать, что тут такого? Разве поэты эпохи Возрождения не были трубадурами? А Ломоносов с его поэтическими письмами к вельможе Шувалову? А Державин — он что, остался в нашей памяти жалким подхалимом за свою оду «Фелица»? «Я телом в прахе истлеваю, умом громам повелеваю» — кто сейчас вспомнит, на заказ он написал эти строки или для себя, в одно из тех мгновений, когда зрение и слух приобретают нечеловеческую остроту и ты, один в безбрежном мире, слышишь рядом с собой голоса ангелов?..

Прав, тысячу раз прав его удачливый собрат. Признание современников — суета. И признание потомков — такая же суета. Слишком много в человеческой жизни случайного, чтобы отдавать людям на откуп свое бессмертие, свой дар, свою судьбу. Позаботься о себе сам, и через двести лет на полке в какой-нибудь Национальной библиотеке ты будешь стоять рядом с Пушкиным: он на «П», а ты на «О». На ближайшие пятнадцать лет тебе хватит работы…

Шурик попросил заключительное слово, в котором тепло поблагодарил всех своих и старых, и новых друзей. Он пожал руку каждому. Самых крепких и сердечных рукопожатий удостоились вернувшиеся в зал журналист и критик. Им, похоже, все-таки было чуть-чуть неловко. Но Шурик смотрел им в глаза прямо и бесхитростно. Он подал критику визитку, и тот с готовностью протянул свою. Шурик медленно, со значением спрятал ее в бумажник. На губах его играла улыбка. Он решился. Он принимал правила игры.

Автор Ирина Шаманаева (Frederike)

авторский сайт

о ЛЮБВИ

о ЛЮБВИ

И опять это томительное ожидание в неизвестности, когда в голову лезут всякие мысли. О том, что все было зря, что не следовало бы делать… и что же делать теперь? Это пройдет как только Он мне улыбнется. Я снова поймаю цикл радости, который опять непременно закончится новыми переживаниями. Наверное, я как человек, который постоянно не высыпается, и очень хочет выспаться, просто жаждет выспаться, спит и во сне видит как высыпается. Но стоит ему начать высыпаться, и все спокойствие улетучивается, появляется странная тоска по тому беспокойному времени, когда была какая-то цель, какие-то волнения, какая-то незаконченность. Так как же к этому относиться? ЛЮБОВЬ невозможно объяснить логически. Она просто есть. То нагрянет эйфорией, то утопит в волнениях.
Это Путь, каждый шаг должен продвигать вперед… но вдруг панически осознаешь, что затянуло на одном месте. Или кажется? Может это нормальное течение времени, просто ты, бежавший вперед, вдруг замедлил скорость и увидел мир вокруг… в ярчайших деталях. Увидел себя во всех нюансах своего бытия. Вот ты сидишь на работе, нервно покусывая губы, глаза блуждают, а на лице… улыбка. Дурацкая. Как будто раздваиваешься. Одна твоя половина тут, она что-то делает, чаще машинально, ведет беседы, решает проблемы, поедает свой обед. А вторая половина совсем в другом месте… с Ним. И вот это Его незримое присутствие во всем радостно будоражит, если бы не одна мысль — что все это лишь моя параноя. Но всегда есть Надежда, что не только моя…

Любовь — такое казалось бы понятное и простое чувство. В юности оно приправлено романтизмом и максимализмом, в зрелости опытом и уверенностью. И вроде понятно все, разум готов все объяснить и разложить по полочкам, и даже проконтролировать… Но этого оказывается недостаточно. Сердце бъется сильнее, дыхание учащается, в голове бродят фантазии, а на лице счастливая улыбка… химия. Когда же был упущен тот момент? А может и не было его, может изначально так и было?… конечно было, что-то еле уловимое, непонятное, неопределенное, от чего ну никак не ожидалось того всплеска эмоций, что называем мы Любовью… тогда вопрос лишь в том, в какой момент разум осмелился назвать это Любовью? Эти моменты, мгновения, опознавательные знаки реальности… почему обязательно всему давать определение и обозначение, всему определять место и время? Ведь все, что нужно, это дотронуться кончиками пальцев до Его лица, провести по дугам бровей, зарыться пальцами в Его волосы, раствориться в нежном поцелуе… Его губы… у Него красивая улыбка.

Когда-то один молодой человек смутил меня своей фразой: «Ты не любишь его, ты его жалеешь». Я понимала, что он это сказал с досады, он был влюблен в меня и надеялся на ответные отношения. Но все равно я расстроилась. И задалась вопросом — а что же такое тогда эта самая любовь? И я спросила у себя — а люблю ли я? Сложно спрашивать что-то у своей Души, ответом ее может быть лишь странная вибрация внутри, растолковать которую можно по-разному. Это действительно может звучать странно, но я усомнилась. Разум не знает точного определения чувству «любовь». В его матрице есть ниша под таким названием, но там полная свалка из каких-то пыльных книг, киношных фраз, рассказов друзей, своих размышлений, культурологических обобщений, приправленных национальными особенностями… Разбирая эту помойку спрашиваешь себя, что же происходит? Сердцебиение учащается, хочется слушать его голос, заглядывать в его глаза… Определенно что-то происходит, но можно ли этот сумбур назвать любовью? А жалость? Начинаешь копаться в другой свалке стереотипов, понимая, что «сочуствие» и «сопереживание» не совсем равнозначно жалости. Ты ощущаешь его настроение, заполняешь его одиночество собой, чувствуешь малейшее изменение его состояния… И эта эйфория от осознания того, что он относится к тебе так же… Спокойная уверенная сила воспарившего вдруг над реальностью человека… Любя кого-то, начинаешь любить себя, сильнее и глубже, проникновеннее. В юности куча сомнений и мало опыта. Все познаешь впервые, многому САМ даешь определение. Что-то потом переосмысляется, что-то вырывается с мясом, разбрызгивая по сознанию кровавые ошметки былых смыслов и чувств. Но разум все скурпулезно записывает и складывает в строго отведенную для этого нишу. Опыт накапливается, в какой-то момент самодовольный разум потирает руки — он знает ВСЕ о любви, он уже не беззащитен, он готов проконтролировать каждую фазу чувства. Больше не будет боли. Но вот в чем вопрос — что бы ты ни знал, какой бы информацией не владел, ты не властен над другим человеком… Все, что можешь ты сделать в этой ситуации — это только любить… иногда безответно. Выматывающе, изнывающе с щемящей тоскою, выворачивающей Душу как постиранную тряпку. Когда чувство ответно, ты не можешь им надышаться. Впитывая каждый момент счастья, осознавая неповторимость упоительнейшего мгновения! Как будто возвращаешься в детство, далеко забытое когда-то, наглухо заброшенное разумом… Окна домов светятся также как тогда, когда ты шел со школы и мечтал о звездах. Мягкий снег скрипит под ногами, а легкие снежинки припорашивают шапку и воротник. Все вдруг становится ярче и рельефнее. В голове крутится мелодия, ты ее уже мурлычешь… И хочется раскинув руки упасть в сугроб и закричать: «Я люблю!»

Автор Лара Аури (Auri)

авторский сайт

d0be-d0bbd18ed0b1d0b2d0b8

Ацетоновый взгляд

Ацетоновый взгляд

миниатюра

Захожу в магазин косметики. Сразу за турникетами толпились мужья. Не мои, не ерничайте. Они делали вид, что искали пиццерию, а тут вообще непонятные баночки и вот они мнутся и недоумевают, где их пицца.

Я иду к прилавку, стараясь сохранять невозмутимость. Продавщицы внимательно следят.
— Скажите, у вас есть очиститель для лака?
— Да, конечно. Вот очень хорошее средство, без ацетона.d0bdd0bed0b3d182d0b8
— Вы понимаете, мне нужно с ацетоном.
— Вам не для ногтей?
«Боже мой! Она догадывается! Она видит меня насквозь!» Отвечаю:
— Мне для ногтей. («Зачем я это говорю?! Мне же дверь от фломастера чистить!») У нас такая ситуация — в семье очень много ногтей, а еще и на ногах. Хотелось бы с ацетоном, сами понимаете. Подешевле и пузырек побольше.

Продавщица недоверчиво смотрит на меня ацетоновым взглядом и шевелит губами. Видимо, пытается выучить мои слова наизусть, повторяет про себя. Информацию собирает. Она говорит:
— Вы шутите?
«Попался! Этим должно было кончиться!»
— Да. Конечно, шучу. Разве нужен ацетон, чтобы очищать ногти? Мне нужно почистить сумку.
Она облегченно выдыхает:
— Возьмите вот это средство.

Пронесло.

автор Пилигри (suavik)

Супружеская чета (миниатюра)

Этих двоих я часто видела на остановке. Трамвай был не по-российски точен, и они тоже являлись минута в минуту. Я уже сидела внутри, когда они поднимались, а выходили мы вместе, у Оперного театра. Наши молчаливые поездки повторялись в дождь, снег и в ясную погоду — на протяжении многих месяцев. Но мне не надоедало на них смотреть.

…Он был явно немолод, но моложав. Стройный, высокий, густые седеющие волосы элегантно подстрижены. Джинсы, всегда d0bdd0b5d180d0b0d0b2d0bdd18bd0b9-d0b1d180d0b0d0baчистые и немятые, обтягивали длинные тренированные ноги. Пиджак — если он выходил в костюме — сидел безупречно, галстук сочетался по цвету с рубашкой, а к ботинкам не приставало ни капельки грязи. Подойдя поближе, можно было уловить легкое веяние одеколона с модным и ненавязчивым запахом.

В лице этого господина виделось что-то младенческое. Румяные щечки, маленький курносый нос, полные губы. Улыбка. Стоп. Вот улыбка была нехороша. Не то чтобы принужденная или наигранная — нет, скорее самодовольно-надменная. Заметив это, я уже не удивлялась, что он никогда не внимал просьбам выходящих пассажиров посторониться, цедил сквозь зубы что-то нелестное, если его нечаянно толкали, и сварливо отчитывал кондукторов, когда те сдавали ему рубль десятчиками.

Тем удивительнее казалась его неизменная предупредительная галантность по отношению к жене.

Жена у него была старая и нелепая.

Не знаю, какая в действительности между ними существовала разница в возрасте, но выглядела она старше лет на десять. Низенькая, бесформенная, вся какая-то дряблая, как позапрошлогодний корнеплод. Всегда в длинных старушечьих юбках и шелковых блузках с бантиками, с длинными серьгами, свисающими до плеч, с черными полуседыми волосами, заплетенными и уложенными на затылке в допотопный «лапоть». Она была очень тщательно намакияжена, но «тщательно» — не значит «искусно», и при взгляде на нее мне все время вспоминалось злобное бунинское «…раскрашенный как труп проститутки Кузмин».  Толстый слой тонального крема только подчеркивал морщины, на ресницах висели комочки «удлинняющей туши Макс Фактор», веки были густо намазаны голубым, а губы — розовым.

Но ее молодцеватый франт-муженек ни разу не забыл помочь ей войти в трамвай и выйти из него. Чтобы она могла сесть, он сгонял с сидения молодых мальчишек, а то и девчонок. Иногда вечером я видела их из окна трамвая идущими домой после обхода продуктовых магазинов. Он шел обвешенный хозяйственными сумками и пакетами, а она — рядом, с пустыми руками. Брела, тяжело печатая шаг, рыхлая, старообразная, но, должно быть, счастливая.

Потом однажды я ехала в том трамвае вместе с приятельницей. Она заметила колоритную парочку и кивнула. «Да это Малафеев и его жена, — удовлетворила мое любопытство. — С ним я когда-то работала. Давно. Очень. Столько не живут».

***

Вчера мне позвонила та самая приятельница. Она только что вернулась с юбилея своего бывшего начальника — с той, прошлой работы. И рассказала, что Малафеев тоже был. Пил, ел, целовал дамам ручки, веселился, скакал резвым барашком под музыку.

— Ну и что? — спросила я. — А зачем еще люди ходят на юбилеи?

…Оказалось, два дня назад он похоронил свою жену.

автор Ирина Шаманаева (Frederike)

авторский сайт

Миф о провокациях

Как-то однажды на весьма уважаемом информационном сайте увидела новость, повергшую меня в смешливое состояние. d0bfd180d0bed0b2d0bed0bad0b0d186d0b8d18fРешив поделиться своим «негодованием» по поводу неграмотности некоторых журналистов, выложила данный опус на местном активно посещаемом форуме. Надо отдельно добавить, что на форуме том очень много умных людей. Кратко о самой статье: в нашем музее Геологии был украден тунгусский метеорит, вывезен грузовиком под покровом ночи. Милиция завела дело. Ведется расследование. Обсуждение меня крайне повеселило. Нашлось масса негодующих людей, их патриотизм вызывает искреннее восхищение. Были люди, которые даже вспомнили этот самый метеорит, они его видели и даже описывали. Кто-то усомнился, что такой огромный камень кому-то мог понадобиться и для чего, сомневались, что никто не заметил кран, ведь вес у камушка солидный? Кто-то даже вызвался купить кусочек, если камушек распилят… Все же нашелся один, поставивший точку в обсуждении (у меня духу не хватило вмешаться в такую фееричную провокацию), он просто напомнил всем, что феномен тунгусского метеорита заключается в том, что его нет, нет самого метеорита, только воронка…

Так как я веду колонку hi-tech новостей на местном сайте, то часто посещаю различные новостийные сайты технического содержания. И такого иногда насмотришься… Появилась у меня задумка: создать раздел, где выкладывать новости необычные. Скорее так — игра «верю — не верю». Я придумываю (или любой участник) или нахожу в инете что-то, что не укладывается в голове так просто. И предполагалось изначально, что читающий подумает и выскажется: если он верит, то аргументирует — почему. Если не верит, то опять подробная аргументация. Эдакая игра не только на эрудицию, но и на умение размышлять. Я бы и сама хотела проверить себя, думала, люди поддержат, включат фантазию. Не пользовалась популярностью тема, заглохло где-то на 3-й новости… Никто не желает вступать в игру, если заранее уверен, что окажется в глупой ситуации. Не верят в себя… а мне не кажется глупой ситуация, в которой человек размышляет… даже если он размышляет о глупых вещах…

автор Лара Аури (Auri)

авторский сайт

Пять суток маразма или мои мемуары о РХИ-92

Вадим Румянцев

ПЯТЬ СУТОК МАРАЗМА,

или

МОИ МЕМУАРЫ ОБ РХИ-92.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Было очень  жарко.  В одиннадцать утра солнце светило уже на всю катушку,  и поэтому, приехав на вокзал, я ощутил изрядный кайф от перспективы постоять некоторое время в тени. Однако мечтам о спокойном и радостном существовании на вокзале  не суждено было сбыться — почти сразу же по прибытии новый мрачный факт достиг моего затуманенного жарой рассудка. Участников было подозрительно мало.Если положение существенно не изменится,  рассуждал я, то мы  будем  вынуждены проводить с парой десятков человек нечто, более всего  напоминающее  послеобеденные  забавы  в  доме для престарелых.  Такая перспектива меня почему-то не  привлекала, но сделать я ничего,  естественно,  не мог.  Оставалось только ждать.  И я дождался.  Минут за двадцать до отправки поезда на вокзале появился молодой человек,  которого мне в конце концов удалось идентифицировать как Брайна (правда,  уже  после  его исчезновения из поля видимости). Вспомнив немного из того, что я о нем слышал, а также восстановив собственное впечатление от более тесного общения с данной личностью, я успокоился. Теперь я мог быть уверен,  что никаких аналогий с домом для престарелых  уже не возникнет.  Некоторую нотку неуверенности вносили, правда, заявления Дмитрия на тему того, что Брайн к Игре допущен  не  будет  (нечего,  дескать,  Гамлетам  в такие дела соваться),  однако я счел, что, раз появившись, Брайн уже никуда не исчезнет. И оказался прав…Поезд отправился,  похоже, несколько раньше, чем требовалось по расписанию,  что, тем не менее, никого особенно не задело.  Через  некоторое  время  в тамбуре появился улыбающийся гном Роман (похоже,  он обзывал  себя  Кори),  а  еще  немного спустя  — как всегда задумчивый и всем своим видом символизирующий многозначительность Дмитрий.  Все, как ни странно, были в сборе.  Почти весь путь до Заходского я провел в увлекательной беседе с Татьяной и кем-то из эльфов (кажется, Элладаном), изредка  прерывавшейся философскими диспутами с несредиземской частью пассажиров по поводу целесообразности размещения в проходе рюкзаков,  а также наших бренных плотских оболочек. К общему мнению,  впрочем, так и не удалось прийти, зато некоторые особенно  веселые пассажиры проявляли любопытное намерение запинать мой рюкзак ногами. Но, подъезжая к Заходскому, я ощутил первый из цепочки ударов,  талантливо спланированных Дмитрием. Мне было объявлено,  что я должен довести до лагеря группу  из семи человек, руководствуясь лишь странным предметом, который кое-кто называл словом «компас».  Людей надо было вести на запад,  против  чего  немедленно запротестовала феанорская часть моей натуры, но тон Дмитрия был столь непреклонен, а его аргументы — столь хитроумны,  что, волей-неволей, пришлось подчиниться.

Первое из затруднений возникло уже на станции. Я с огромным изумлением обнаружил,  что,  вместо семи человек,  в  моей группе  наблюдается  девять.  Таким  образом, вставала в полный рост проблема, — куда девать двух лишних человеческих  индивидуумов.  Забегая вперед, замечу, что, как я ни старался сократить численность отряда в пути,  все мои попытки потерпели фиаско.  Я  сильно  подозреваю,  что это произошло из-за наличия среди вверенной мне части социума некоего Андрея,  называвшего себя  неприличным  словом  «археолог».  Он сделал очень много, чтобы сорвать выполнение моей задачи,  и сорвал-таки его.  Вот негодяй!

Предмет со странным названием «компас» я повесил себе  на шею,  рассудив,  что  там от него,  по крайней мере,  не будет большого вреда.  Так оно и оказалось, и к концу пути мне почти удалось  забыть о его существовании.  Довольно просто мне удалось также  подвигнуть  народные  массы  на преодоление первой части маршрута — до озера,  где дорога заканчивалась тупиком. Единственную, но весьма значительную неприятность представляла собой сумка Дмитрия,  которую приходилось тащить вдвоем,  причем,  вопреки его собственным заверениям, отнюдь не только нашим симпатичным москвичам. О сумке, правда, более подробно будет сказано в другом месте.

Придя к озеру,  некоторые мои спутники обнаружили тенденцию погрузиться (с головой!)  в  жидкость,  образующую  данный природный  водоем (как выяснилось впоследствии,  водой ее назвать было нельзя,  однако,  поскольку сам я остался на берегу, это абсолютно неважно). Время от времени из водоема доносились странные  звуки,  очевидно,  символизирующие  крайнюю  степень наслаждения прелестями жизни. Однако, к счастью, все когда-нибудь кончается.  Кончилась черника на берегу озера,  которую я чисто  механически  засовывал к себе в рот с целью пережевать, переварить и использовать на благо всего разумного,  доброго и вечного полученную при этом энергию.

Естественно, когда продолжение процесса  стало  невозможным,  народ,  который,  подобно мне, увлекался пережевыванием, возымел мощный стимул к продолжению пути.  Так и было сделано. Купающимся пришлось вылезать из воды в экстренном порядке. Все мы знали,  что идти надо на запад и  вверх.  Поначалу столь  чудесным  образом заданный вектор вызывал наше восхищение,  однако, после двух-трех часов плутаний в лесу настроение у масс несколько упало, и наши с Дмитрием имена перешли в разряд наиболее часто цитируемых.  Что  касается  Андрея,  то  он большую  часть времени где-то пропадал,  но иногда появлялся с довольным видом и сообщал,  что «лес нигде,  нигде  не  кончается».

О сумке скажу только,  что через пару часов ходьбы я  дал публичное  обещание  по приходе в лагерь совершить официальный обряд ее проклятия (не относящегося,  впрочем,  к  содержимому оной  сумки,  в  которой,  как я подозревал,  могли находиться весьма ценные вещи, и не в последнюю очередь — продукты питания). Обещание вызвало бурный восторг, хотя я и не могу исключить,  что основной его причиной были слова «по приходе в  лагерь».

Наконец, когда мы сидели на очередной стоянке и  называли друг друга различными неприятными терминами (которые, впрочем, имели нулевую эмоциональную окраску по  сравнению  с  прилагательными, относимыми к Дмитрию и его сумке),  вернулся из  вылазки Андрей и заявил,  что видел цивилизованных (то есть размахивавших двуручными мечами) людей. Поначалу это известие было  воспринято как чистой воды дезинформация и ересь,  однако, когда Андрей заявил,  что при слове «Оргкомитет» люди загадочным образом исчезали,  степень доверия к его словам резко возросла, и мы двинулись в последний переход.

Так я оказался в трактире. Сразу же по прибытии Дмитрия я проклял его сумку на вечные времена,  но подробности этого события и так известны,  поэтому останавливаться здесь на них  я не буду.

Потом все мы коллективно слушали «Звирьмариллион»  в  исполнении автора. Было весело, однако, Татьяна почему-то так  не думала и во всеобщем заценивании шедевра участия не принимала.

А потом…  потом началась регистрация участников.  Скажу только,  что мне не очень понравилась Галадриэль, очень понравился Гэндальф, а от девятого назгула несло мертвечиной на сто футов вокруг.  Элронда мы,  помнится,  тогда не нашли, но мало кого это занимало. Саруман потрясал списком заклинаний и желал иметь полную информацию об аналогичной бумажке Гэндальфа. Кроме того, он толкал какую-то теорию на тему Арнорского клинка и рассказывал свою новую легенду (Этцель — ученик Синего мага). В  общем,  я  остался  им  очень доволен.  Особое эстетическое наслаждение доставил мне тот факт,  что в легенде,  предназначенной для Галадриэли,  он собирался всего лишь заменить слова «ученик синего мага» на «ученик Сарумана».  Тогда, похоже, я в первый раз за игру заявил Саруману, что я — его фанат.

Ночью не произошло ничего интересного, однако заснуть так и не довелось.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

День начался плохо. Дмитрий отбыл в неизвестном направлении (говорили,  что в Питер),  зато остался Брайн. Брайн хотел  знать,  почему он — Гамлет, и, в особенности, почему из этого следует, что его нельзя принимать в Игру. Оставшаяся часть Оргкомитета (Илья, Татьяна и Антон) быстро сообразила, что к чему, и, объявив меня наиболее крутым в соционике, заставила отвечать на глубокомысленные брайновские вопросы.  Поскольку ответов  я не знал,  объяснения пришлось подкреплять примерами и экскурсами в историю,  и беседа растянулась на добрых двадцать минут.  Наконец,  Брайн успокоился и запел, а я улизнул из его поля зрения и стал поджидать Илью.

Илья был  мне нужен для того,  чтобы куда-нибудь отвести, поскольку перспектива остаться на одной стоянке с поющим Брайном  меня  не вдохновляла.  Да и вообще,  во мне проснулся дух дальних странствий.

Наконец, появился  Илья и согласился проводить меня в Лориен.  Татьяна вызвалась идти с нами,  и мы весело зашагали на восток.

Дух дальних странствий выветрился из меня уже у дороги на Мордор, однако я предпочел не показывать виду, и уныло брел за Ильей,  время от времени останавливаясь и засовывая бумажки  с предсказаниями во встречающиеся на пути полые предметы.

Прошел еще,  как выразился  бы  Сергей  Шилов,  «интервал дельта-тау», прежде чем я смог наблюдать себя в Лориене. Однако,  даже когда это произошло,  реакция лориенских эльфов была

весьма  нетривиальна.  Было  похоже,  что ОНИ-ТО нас отнюдь не наблюдают. Тем не менее, мы не стали посыпать свои головы пеплом,  бить себя пятками в грудь или привлекать их внимание еще каким-либо образом. Илья куда-то ушел, я решил подождать дальнейшего развития событий,  Татьяна же,  как всегда, имела свое особое мнение о происходящем, но никому его не сообщала.

Итак, мы  с  Татьяной сидели на одном из лориенских муравейников и беседовали о судьбах мира,  изредка  поглядывая  на лихорадочную  (по  эльфийским понятиям) деятельность лориенок. Наконец,  Дивный Народ вскипятил чай, сотворил нечто, довольно сильно напоминающее бутерброды, и пригласил нас угощаться. Эта идея пришлась нам по вкусу, равно как и чай с сахаром (по-эльфийски). Некоторое время я порассуждал о преимуществах, даваемых Эльфийскими Кольцами при встречах со всякой нежитью  вроде назгулов, затем вернулся Илья, и мы двинулись в обратный путь.

Зайдя по пути в Рохогондор,  но не обнаружив  там  ничего интересного,  мы возвратились в трактир.  Здесь-то и ждало нас нечто новое.  Теперь все мы имеем достаточно полную информацию о  причинах,  целях  и  способах  развития событий,  названных кем-то «путчем»,  однако в то утро наблюдение за  происходящим представляло значительный интерес.  Илья куда-то исчез,  Антон так и не появился,  Татьяна  оживленно  беседовала  с  группой участников  явно проназгульской ориентации.  Я некоторое время пытался сообразить,  что же, собственно говоря, происходит, но затем, так и не преуспев в этом благородном начинании, присоединился к Татьяне.

Молодые люди,  принимавшие участие в беседе,  возмущались тем, что Игра еще не началась,  и требовали то ли начала Игры, то ли проведения турнира (чего именно, я так и не разобрался).

По поводу первого требования им было указано,  что вторые сутки,  как ни странно, еще не кончились, а вот против рыцарского турнира,  вроде бы, никто не возражал. Эта идея показалась нам с Татьяной весьма здравой,  и мы даже прошлись до Рохогондора, по  пути  заявляя всем встречным о проведении столь достойного мероприятия.

Происходящее сильно взволновало Татьяну,  я попытался  ее успокоить, однако, как показали дальнейшие события, не до конца в этом преуспел. Так или иначе, получалось, что официальную точку зрения Оргкомитета должен был отстаивать именно я. Заметим в скобках,  что, вопреки последующим утверждениям Дмитрия,  подобное  поведение  диктовалось  исключительно феанорской частью моего характера и не имело практически никакого отношения к каким бы то ни было приобретенным навыкам.Итак, после бурной продолжительной дискуссии,  в ходе которой Девятый Назгул пытался пересмотреть Правила Игры,  и которая стоила мне значительных затрат энергии (я  не  спал  ужеболее 30 часов),  обсуждение несколько изменило свой характер.

Во-первых,  удалось,  наконец,  переместиться в тень  и  сесть (стояние на солнцепеке порядком мне надоело), и, во-вторых, из участников дебатов остались только мы с Татьяной и Грейс  (который  даже  извинился  за  некорректное поведение).  Мы сталиобсуждать развитие игры.

Я сильно  подозревал,  что через некоторое время появится Дмитрий,  займется делом, и тогда можно будет опять бездельничать и ловить кайф,  а все то, чем мы тогда занимались, станет совершенно бессмысленным. Однако надо было предусмотреть и некий  запасной  вариант  «на всякий случай».  Поэтому Грейс был посвящен в часть одного из внутренних сценариев  (под  честное слово о неразглашении), Саруман получил очередную вводную, как всегда,  противоречащую всем предыдущим (чем и был недоволен), а  я  окончательно перестал врубаться в происходящее (впрочем, Грейс и Татьяна,  к счастью,  тоже,  а никто другой, вроде бы,никогда и не врубался).

Примерно в этот момент и появился Дмитрий. Из «чрезвычайной тройки» первой, вероятно, его увидела Татьяна. Подробности здесь не приводятся,  будучи и так известными всем заинтересованным лицам.  Так или иначе,  вскоре после этого мне пришлось оставить принятое мною великолепное горизонтальное положение и идти объяснять Дмитрию детали происходящего.

Еще через некоторое время последовали объяснения Дмитрия, из коих следовало,  что «все идет по  плану»  (я  с  гордостью вспомнил собственное утреннее высказывание:  «Оргкомитет контролирует ситуацию»). В результате кое-кто уехал назад в Питер, участники Игры разделились на два лагеря,  а я вновь обрел душевное спокойствие.

Дальнейшие события  я  воспринимал  уже  достаточно плохо (близился 48-часовой срок без сна).  Воспоследовали переговоры с  так называемым «мордорским» (или «альтернативным») Оргкомитетом,  а также регистрация участников Игры (я настоял,  чтобы первым  поговорили с Саруманом.  Он выглядел расстроенным,  но довольным — типично сарумановское  сочетание).  Незадолго  до полночи началась Игра.

Ночью ничего интересного не было.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Проснулся я  от  размеренных  и целенаправленных ударов в левую пятку.  Если Вам никогда не доводилось пробуждаться  подобным образом — вознесите хвалу Изначальному. Ощущение не из приятных.

Выбравшись из  палатки с целью обнаружить презренного негодяя,  нарушившего мой покой,  я узрел печального Сарумана. Я рассудил,  что ему подобные действия простительны (сказывалось десятилетнее знакомство),  и с кислой миной приготовился  слушать.  Надо сказать, что рассказ меня сильно не обрадовал. Саруман с удрученным видом плакался мне в жилетку,  и сквозь потоки слез и взрывы рыданий до меня доносились обрывки информации,  что вот он, Саруман, уже почитай что выполнил свою игровую задачу, что Кольцо Всевластья в любой доступный квант времени может оказаться у него, что играть ему стало неинтересно, и вообще жизнь у майар собачья. Отжав свою одежду от сарумановых слез,  я залез в палатку, достал мелкое желтенькое колечко (последнее из имевшихся) и со словами:  «ну вот, возьми в утешение хотя бы это»,  отдал его стенающему магу.  Тот проглотил слезы, посмотрел на меня еще более печально, чем прежде (в его взгляде явственно читалось:  «И ты, Брут!») и положил кольцо к себе в карман.  Затем, бормоча что-то о сборщиках металлолома, ушел в сторону Рохогондора.

Признаться, я сильно удивился, что мне удалось отделаться от Сарумана так легко.  Я прикинул,  что округлых предметов  в трактире навалом,  так что быть утопленным в потоках слез мне, судя по всему,  в ближайшее время не грозит.  В то же время, я испытывал легкий интерес,  как же сможет сей седовласый старец воспользоваться подарком Оргкомитета.  Вскоре стало ясно,  что старец не подкачал.

Не наступил еще и полдень,  а до меня уже начали доходить слухи, что в Рохогондоре объявился Саруман, стал тамошним Правителем (хотя и на Мордорском Отражении,  но при живом короле) и преспокойно управляет назгулами с помощью Кольца Всевластья.

«Эге!» — Подумал я,  и на этом запас моих рассуждений по данному вопросу исчерпался.

Вскоре в трактире появилась (как всегда,  в обнимку)  неразлучная парочка — Саруман и Гэндальф. Маги громко хохотали, хлопали друг друга по спине,  предлагали всем  желающим  помериться  с ними силами в области заклинаний и совершали другие, не менее непристойные поступки.  Я  подозреваю,  что  если  бы Брайн  в этот момент все еще сидел в трактире,  он,  наверное, перестал бы петь. Одним словом, впечатление братья-майары производили колоссальное.

Не прошло и пары часов, как я смог выслушать от довольного Сарумана всю историю. Оказалось, что этот сверхпройдоха показал назгулам полученное от меня лажевое колечко, многозначительно кашлянул, еще более многозначительно сказал «Вот!», чем и убедил назгулов в своей несомненной правоте.  «Вот наш повелитель,» — догадались Черные Призраки,  — «он ведь такой нахальный!».  Тем временем в  Гондоре  заподозрили,  что  что-то здесь не так,  но ловкий волшебник, объясняя направо и налево, что он не Саурон, а всего лишь Саруман, и вообще — Радужный и добрый, смог снискать симпатии широких слушательских масс. Затем,  не обращая внимания на шумные  овации  и  скандирование: «Планы Сарумана — планы народа!»,  быстренько убедил Гэндальфа,  что вовсе не надо уничтожать Кольцо Всевластья, тем более с  помощью  хоббитов,  а,  напротив,  надо его у оных хоббитов отобрать, а затем отдать ему, Саруману Радужному, для просветления.  «Таким ловким магам, как мы с тобой, дружище Гэндальф, — объяснял Саруман,  — просветлить ничтожное колечко —  все равно что выпить стакан воды,  или чего-нибудь покрепче». Этот аргумент окончательно сразил Гэндальфа,  а  также  оказавшуюся неподалеку (весьма крутую в магии) Лору, был образован Чрезвы-

чайный Белый Совет,  и почтенные основатели данного общественного  движения направились в трактир,  по пути обсуждая детали предстоящего разгрома Хоббитании. Трудно сказать, почему именно трактир привлек наших героев.  Возможно,  потому,  что надо было официально утвердить Лорин статус колдуньи, возможно, потому, что хотелось поделиться впечатлениями о недавних событиях, а может быть, сыграли свою роль неосторожные слова Сарумана о «чем-нибудь покрепче»,  почему-то проассоциировавшиеся со словом «трактир».  Как бы то ни было,  Белый  Совет  в  полном составе  достиг  намеченной  цели,  и  я смог насладиться этой историей.

По ходу  дела  Саруман  представил Оргкомитету двух своих «учеников».  Первой была Лора, быстренько продемонстрировавшая свою  крутость  и получившая сертификат.  Второй ученик взялся непонятно откуда (даже Саруман его раньше не видел). Встав перед нами,  он объявил,  что собирается устроить землетрясение. Затем возвел глаза к  небу,  широко  расставил  ноги  и  начал беспорядочно размахивать руками, совершая телодвижения, истолкованные компетентными людьми как «закапывание себя в землю  и возведение кургана». Статуса мага он, как нетрудно догадаться, не получил, зато на некоторое время стал самой известной фигурой в Средиземье. Потом, правда, этот титул перешел к небывало разговорчивому хоббиту,  получившему от  Гэндальфа  заклинание молчать. Бедняга терпел чуть больше суток, а затем уехал в Питер,  так и не вспомнив,  что на территории трактира магия  не действует.

Затем мы (Саруман,  Гэндальф, Татьяна и ваш покорный слуга)  отправились в Мордор.  Поначалу,  правда,  с нами был еще Илья,  но на полпути он куда-то исчез,  что, впрочем, несильно подорвало наше моральное здоровье. Придя в Мордор, маги заочно утвердили свои заклинания на Втором Отражении,  а  затем  появился Радагрейс. Он закричал «Ага, вот и весь Совет в сборе!», предложил отойти в сторону и начал оживленно шептать, что Мордорское  Отражение  и так просуществовало достаточно долго,  и надо бы его побыстрее прихлопнуть,  сопроводив дело  приличным понтом  и шумовыми эффектами.  Маги не возражали.  Тогда Грейс объяснил свой план, и началась величайшая авантюра РХИ-92. Белый Совет шатался по Средиземью, давил всех своим авторитетом, интриговал,  убеждал,  прикалывался,  и,  в  результате   этих действий,  все  Средиземье,  поделенное на две примерно равные противоположные части,  должно было собраться в четыре часа  у трактира, дабы вступить в решающую битву за Кольцо Второго Отражения (которое к этому времени уже было  у  Белого  Совета). Попутно  был развоплощен попавшийся под руку Черный Властелин, а Саруман ввел в  лексикон  понятие  «широкоформатная  магия», впоследствии  получившее официальный титул «самого крутого нарушения правил». Я был в восторге.

Наконец, вся средиземская контора собралась у трактира, а Белый Совет под шумок отобрал у хоббитов второе  Кольцо  Всевластья.  Последовало с четверть часа взаимных оскорблений, затем все приготовились пролить кровь товарищей, но тут я заорал дурным  голосом вестника богов и сообщил,  что злобные маги-то сейчас на Ородруине с Кольцом и вызывают дух Саурона. С воплями, лязганьем и завидным единодушием черно-белая толпа рванула в Мордор. Я медленно поплелся за ними. Придя к Роковой Горе, я застал всеобщий happy end, когда Радагаст Черный был развоплощен, Кольцо Всевластья было выкинуто в банку с макаронами, а в Мордоре  начиналось  всенародное  гуляние.  Затем немордорская часть Средиземья разошлась по домам, и больше в этот день, казалось, ничего интересного не произойдет. Но нет…

Как только стемнело,  я отправился в Рохогондор навестить старых знакомых.  Обнаружил я там, надо сказать, весьма нетривиальную картину.  Все жители нашего Отражения, за исключением хоббитов,  собрались вокруг рохогондорского костра и оживленно обсуждали,  как разрушить строящийся неподалеку (правда, непонятно  кем) храм Моргота (его уважительно называли Мелькором), насколько Король Гоблинов круче средиземского Саурона,  и  как скоро из леса повалят реальные назгулы. Такой оборот дела меня как нельзя более устраивал (чувствовалась рука Сарумана),  и я даже хотел было остаться на заседание Восьмерки, но тут пришел Антон,  быстренько объяснил всем, какие они козлы, и мне пришлось за компанию с ним уйти (как показали последующие события, это было глубоко правильное решение).  Придя в трактир, я немного побазарил с Дмитрием,  сидя у костра,  а затем лег спать, надеясь, что уж теперь-то мне удастся, наконец, выспаться.

ДНИ ЧЕТВЕРТЫЙ И ПЯТЫЙ

Но не тут-то было! Рано утром я вновь был разбужен, правда,  на этот раз уже Татьяной. Почему-то с этим пробуждением у меня ассоциируется вредная улыбка Дмитрия,  однако вполне возможно, что он спал и вредно улыбался во сне.

Татьяна сразу же взяла быка за рога.  Она сердито посмотрела на меня  и  провозгласила  «Я  в  Игре!».  Затем  сердито посмотрела  еще раз.  Я пару раз зевнул и утвердительно потряс головой в знак подтверждения приема. В общем, Татьяна потащила меня  в  Рохогондор,  на  ходу объясняя,  что ее,  в общем-то, прислал Саруман,  а я пришел к выводу, что еще немного, и даже для  друга  детства  ранних пробудок будет многовато.  Вслух я высказал нечто вроде «Спасать мир,  конечно,  хорошо,  но не в шесть же часов утра!», за что был награжден еще одним сердитым взглядом (наверное,  как еретик и пошляк).  Что  поделаешь,  я действительно придерживаюсь такой точки зрения…

Придя в Рохогондор, я увидел Сарумана. Даже  не  спросив, насколько хорошо мне спалось (на этот вопрос я втайне  надеялся), он важно проговорил: «Нам нужен Ородруин!». У меня в  голове тут же стартовал соответствующий вычислительный  процесс, а в ожидании результатов я поинтересовался, достроен  ли  храм Моргота. Мне объяснили, что это неважно, и  потребовали  Роковую Гору вторично. Попутно  выяснилось,  что  требовался  этот объект Белому Совету исключительно для уничтожения Кольца Первого назгула.  Данных оказалось достаточно,  и  вычислительный процесс завершился. Данное колечко в Оргкомитете никого,  кроме Дмитрия, не интересовало, и можно было спихнуть всю  ответственность на него (а кроме того, отыграться за ехидную  улыбку при моем пробуждении). Дальнейшая беседа протекала  примерно так:

Татьяна: «Богуш тебе не нужен!».

Я: «Мне нужен Богуш».

Татьяна: «Богуш тебе не нужен!».

Я: «Мне нужен Богуш».

Татьяна: «Богуш тебе не нужен!».

Я: «Мне нужен Богуш».

Затем Татьяна (как более врубающаяся в  действительность, ибо  дольше не спала) обнаружила,  что диалог идет в цикле,  и замолчала.  Я заметил это и не стал в очередной раз  повторять убийственную фразу «Мне нужен Богуш». Мы договорились, что Белый Совет появится в трактире через сорок минут, и я ушел, радостно предвкушая, как буду будить Дмитрия.

Придя в трактир,  я действительно его  разбудил.  Дмитрий долгое  время оглядывал мир удивленными глазами и ни во что не врубался,  но затем понял,  чего от  него  хотят,  разозлился, успокоился и заявил, что «никакого Ородруина им не будет».

В назначенное время явился Белый Совет.  Дмитрий объяснил глубокоуважаемым магам, что Ородруина не даст, но значительного эффекта его слова не возымели.  Совет смекнул,  что, раз уж Кольцо  Всевластья  было  просветлено без всяких вулканов,  то раздолбать какое-то мелкое назгульское колечко в натуре ничего не  стоит,  а значит,  и базарить не о чем.  Дмитрий же увидел возможность заняться своим любимым делом  —  перевести  Белый Совет на следующий уровень, и с завидной настойчивостью периодически вопрошал Оргкомитет,  как бы это поприкольнее  провернуть.   Наконец,  его  тренированное  ТРИЗом,  но  воспаленное бессонными ночами воображение выдало метод, который, вероятно, удивил его самого. «А идите-ка вы к бьорнингам!» — Крикнул он вдогонку крутым магам.  Почему именно к  бьорнингам,  вряд  ли кто-нибудь понял,  однако в голосе Дмитрия слышались настолько повелительные нотки,  что Белый Совет действительно отправился в лагерь этих полулегендарных существ. Мы же остались ждать.

Время от времени Дмитрий что-то бормотал,  как бы размышляя вслух, и можно было расслышать: «Зачем? Кто такие бьорнинги?  Почему к ним?»,  но вскоре он пришел в себя,  заявил, что все идет согласно заранее подготовленному плану, и ушел спать, оставив мне электронный теннис и подзорную трубу,  дабы я  мог играть с этими вещами и никого не будил. Впрочем, Дмитрий попросил разбудить его «когда Совет вернется»,  но на его губах в этот  момент блуждала такая мечтательная улыбка,  что нетрудно было догадаться — в подобную возможность Дмитрий не верит.

Около одиннадцати часов утра пришли двое уруков (Карчик и еще кто-то) и в полном молчании уселись неподалеку от  трактира.  Дмитрий проснулся, пришел к выводу, что они нас стерегут, и заснул опять.  Через некоторое время уруки пересели в другое место,  а ровно в полдень, с писком моих часов, встали и ушли. Наверное, после полудня стеречь нас уже не имело смысла.

Подождав еще  часа  четыре,  мы отправились в Рохогондор. Дмитрий обещал всех обрадовать, а я, зная, как это у него здорово  получается,  взял с собой фотоаппарат.  По пути к Белому Совету нам встречались различные левые личности,  но абсолютно все, узнав о намерениях веселого Богуша, поворачивались и следовали за нами.

img071-ps-bogush-10241

В Рохогондоре Дмитрий,  как и следовало ожидать, произнес речь. Он любезно объяснил членам Совета, что все они теперь — мелкие Черные Властелины (они были удивлены), а потом пустился пояснять,  почему это так,  и еще  всякую  всячину  (см.  фото «Дмитрий Богуш указывает путь развития ролевых игр»). В общем, получилось, довольно весело.

Так произошло официальное закрытие Игры.  Следующий  день не  представлял  ничего  интересного,  и  его описание я опущу (упомяну только о факте развоплощения козы Гэндальфом). Мы сели на электричку и вернулись в родной Питер.

Разумеется, нас  ждало  еще  много  нового и интересного. Дмитрий вынашивал новые колоссальные планы,  Белый Совет решил разрабатывать дальнейшую историю своего мира,  коза осталась в Заходском, а храм Моргота так и не был построен. Особые приколисты из Белого Совета попытались устроить мне допрос с пристрастием.  Гэндальф то ли ушел на  север  (подобно  легендарным верблюдам),  то  ли уехал на юг (подобно не менее легендарному Антону Монахову).  Спустя еще немного  времени,  Дмитрию  удалось-таки изрядно испортить настроение Белому Совету, а Белому Совету — разработать собственные Правила  Игры.  Но  это  уже совсем другая история…

Июль-август 1992, СПб.

Алфавитно-Предметный Указатель

1. Автор. Это я сам. Единственный из героев произведения, про которого нельзя сказать ничего плохого.  Про  такого  даже писать не интересно. См. Оргкомитет.

2. Андрей. Один из участников. Зарабатывал дешевый  авторитет, блистая своей туристской подготовкой.

3. Антон. Здесь не надо никаких комментариев, он сам  так сказал. См. Оргкомитет.

4. Антон Монахов. Это  омерзительное  создание  пока  еще учится в одном институте с Автором и опошляет  своими  гадкими советами любую светлую идею, приходящую ему (Автору) в голову. Впрочем, надо признать, что без Монахова Средиземье никогда не было бы создано. Ср. Антон.

5. Белый Совет. Группа окончательно  затемнившихся  участников. Примечательны тем, что после Игры  остались  в  Средиземье, возможно, навсегда.

6. Богуш. Это фамилия Дмитрия. После проведения Игры термин стал нарицательным. См. Дмитрий.

7. Брайн. Хоть он и не стал участником, но мало  найдется ему равных в  делах  доблести.  Известен  своей  блистательной речью на Конференции по ролевым играм, в которой раскрыл античеловечную сущность Оргкомитета (см.); кроме того, может  блокировать автоматную очередь двуручным мечом. См. Гамлеты.

8. Брут. Видимо, это какой-то  исторический  персонаж,  с которым Саруман отождествлял Автора (см. обоих).

9. Бьорнинги. Про этих участников так до конца и не выяснено, были ли они на Игре. Однако, огромный котлован и  циклопические глинобитные постройки на вероятном месте  их  стоянки заставляют склониться к положительному ответу.

10. Верблюды. Легендарные животные. См. Антон Монахов.

11. Восьмерка. Столько  оказалось  членов  Белого  Совета (см.). Они считают это добрым предзнаменованием.

12. Галадриэль. Знатная ХИшница, по сравнению  с  которой остальные участники — просто пассажиры (см.). Тем  не  менее, участницей пробыла недолго (см. «Путч»).

13. Гамлеты. В соционике (см.) так называется 1/16  часть людей, из участия которой в Играх редко получается  что-нибудь хорошее.

14. Грейс. Широко известная  в  СПб  личность.  Во  время «путча» (см.) был мозгом операции. Обожествлен рядом  участников.

15. Девятый назгул. Личность, широко известная в СПб, наподобие Грейса. Идейный вдохновитель «путча».  Часто  работает мастером на физкультурно-оздоровительных мероприятиях.

16. Дивный Народ. Так часто называют эльфов. Корни  этого названия восходят еще к Первоисточнику.

17. Дмитрий.  Наиболее  одиозная  фигура  в   Оргкомитете (см.). Испытывает сильное отвращение к  людям,  что  обеспечивает его чрезвычайно широким кругом знакомых. Пытаясь  от  них избавиться, организует Игры. См. Богуш.

18. Дорога на Мордор. Путь от трактира к Мордору (см.).

19. Дупло. Предположительное место обитания Сергея  Шилова (см.). См. тж. Оргкомитет.

20. Заходское. Точка на карте, куда ткнул  пальцем  Антон (см.), после чего там образовалось Средиземье.

21. «Звирьмариллион». Монография, в  которой  скрупулезно исследована история Предначальных Эпох, а также Первой и  Второй Эпохи мира Эа. Скандально известная брошюра некоего Толкина — неумная пародия на эту фундаментальную работу.

22. Изначальный. Один из героев «Хоббита».

23. Илья. Подающий надежды молодой преподаватель  математики, волею судеб оказавшийся замешанным  в  грязных  делишках Оргкомитета (см.).

24. «Интервал дельта-тау». Это и другие подобные  выражения можно часто слышать от Сергея Шилова (см.), придя к нему в гости. См. Дупло. См. тж. Оргкомитет.

25. Кажется, Элладан. Кажется, эльф. Участник.

26. Карчик. Главный урук. Вообще-то, он хотел стать рядовым орком, ну да неважно.

27. Козлы.  Сокращенный  вариант  наименования,   которым Антон (см.), по утверждению Автора (см.), наградил  Белый  Совет (см.). См. тж. Верблюды.

28. Кольца Всевластия. Два таких предмета сыграли  весьма значительную роль в ходе РХИ-92.  Это  —  волшебные  и  очень опасные штуки. На играх их традиционно пытаются уничтожить.

29. Кольцо Первого Назгула. Еще одно кольцо, имевшееся на Игре. Оно тоже было зачем-то нужно, но подробностей сейчас уже никто не помнит.

30. Кори. См. Роман.

31. Лора. Крутая в магии участница,  известная,  пожалуй, даже больше Грейса и Девятого Назгула (см.).  Входит  в  Белый Совет (см.). В настоящее время вместе с группой отважных энтузиастов охраняет наш мир от пагубного энергетического  влияния Серого Клана, в который, по некоторым  данным,  входит  Сергей Шилов. См. дупло.

32. Лориен. Место, в котором изначально находилась Галадриэль  (см.)  со  своими  подданными  (вернее,  подданницами). Очень, очень, очень далеко от Трактира…

33. Мордор. Страна на юго-востоке обитаемой части  Средиземья, а также колыбель революции. См. «Путч».

34. Народ. Фанаты Сарумана (см.).

35. Оргкомитет. Отвратительная, антигуманная и  кровожадная организация из шести человек, проводящая на людях бесчеловечные эксперименты, называя их «Играми». Его члены упоминаются здесь как Автор,  Антон,  Дмитрий,  Илья,  Сергей  Шилов  и Татьяна. Все они безумцы.

36. Ородруин. То же, что и Роковая Гора (см.).  Популярен как средство уничтожения Колец Всевластья, более ничем не примечателен. Часто имитируется банкой с макаронами.

37. Пассажиры. Так опытные толкинисты обычно называют новичков; приблизительная аналогия —слово «чайники».

38. «Путч». Один из этапов РХИ-92, в  ходе  которого  ряд участников, по разным причинам не устраивавших Оргкомитет, получили обещанную возможность самоопределиться  и  организовать собственное отражение. Был спланирован Дмитрием (см.), по  его собственному утверждению. См. тж. Грейс, Девятый Назгул,  Мордор.

39. Радагаст Черный. См. Грейс.

40. Радагрейс. См. Радагаст Черный.

41. Роковая Гора. Так участники часто с  понтом  называют Ородруин (см.).

42. Роман. Один из участников. Долго и безуспешно  пытался найти в лесу информационную  игру.  Отчаявшись  в  поисках, взял меч и ушел воевать.

43. Рохогондор. Лагерь участников гондорского и роханского происхождения. Формально управлялся отсутствовавшим Арагорном, фактически — присутствовавшим Саруманом  (при поддержке народа и крутой в магии Лоры (см.)).

44. Саруман.  Набравший  наибольший   рейтинг    участник РХИ-92. На момент начала Игры скрывался под именем Этцель. См. тж. Народ, Рохогондор.

45. Сергей Шилов. Один из членов  Оргкомитета,  во  время Игры тайно наблюдавший за участниками из своего секретного укрытия. См. Дупло.

46. Симпатичные москвичи. Симпатичные жители Москвы.

47. Соционика. Популярная пролетарская лженаука.  Чрезвычайно эффективна как средство одурачивания масс. См. Гамлеты.

48. Средиземье. Место проведения Игры.

49. Сумка Дмитрия. Сумка, принадлежащая Дмитрию. Во  время и после Игры с ней случилось множество забавных историй.

50. Татьяна. Член Оргкомитета  с  наименее  предсказуемым поведением. Окружающие постоянно держатся с ней настороже,  но все равно оказываются одураченными, что  и  неудивительно.  По специальности Татьяна программист, по призванию —  математик. В общем, она крута.

51. Трактир. Место  проживания  Оргкомитета.  В  трактире всегда можно, как минимум, выпить чаю, а как максимум — получить кучу игровой информации. Изредка она  оказывается  полезной (определенным участникам). См. тж. Оргкомитет.

52. ТРИЗ. Методика тренировки  воображения,  используемая Дмитрием (см.).

53. Уруки. Карчик с друзьями.

54. Участники. Те несчастные, на которых Оргкомитет  ставит свои зловещие опыты. См. Оргкомитет. См. тж. Брайн.

55. Храм Моргота. Мифическая постройка, произведенная  на свет Белым Советом (см.).

56. Черный Властелин. См. Белый Совет.

57. Черные Призраки. Назгулы, от нечего делать  управляемые Саруманом (см.).

58. Широкоформатная магия. Что это  такое,  знает  только Саруман.

59. Элронд. Отсутствовавший на Игре персонаж.

60. Этцель. См. Саруман.

P.S. Отдельные коррективы, внесенные в реальную  последовательность событий для удобства изложения, остаются на совести Автора. Данное произведение  не  является  выражением  официальной точки зрения Оргкомитета.

В. Р. (vadimr)

Обмен впечатлениями на Социофоруме

Шуточка

Наткнулся на историю с юзерицей chvetochek. У неё было всего четыре френда, но девочка очень ответственно вела свой дневник: писала о своих переживаниях, отчёты о концертах, обращалась к своим друзьям с вопросами. Правда её практически не комментировали, и возможно даже и не читали почти. Её это не смущало и она писала исходя из того, что её тексты кому-то нужны.

Сегодня, в честь первого апреля, кто-то кинул идею флэш-моба и девочку стали френдить в огромных количествах. Уже к обеду у неё было больше восьмисот френдов и когда chvetochek открыла журнал, она была в шоке. Поскольку характер у девочки очень ответственный, она задумалась: что она может сказать такому количеству людей? Но решила, что раз она заинтересовала людей такая, какая есть, то будет писать как обычно. Написала про город, про весну. Только в этот раз перечитывала свой пост много раз, исправляя ошибки и внося исправления.

Пост получился простой, очень ясный и чистый. Пожалуй, флэш-моб пошёл на пользу её стилю. Посыпались комменты, а пара балбесов начала над ней издеваться. Тут только девочка и узнала, что стала жертвой первоапрельского розыгрыша. И тогда от расстройства нервов она убила свой журнал.

А история на этом не кончилась. Многим девочка понравилась и кто-то стал искать цвоточек, чтобы упросить вернуться, а часть стала искать тех охламонов, что её обидели (хотя они всего лишь доводили задуманное до конца). Одного нашли и даже подрались с ним. Нашли и девочку и прислали ей фотографию избитого обидчика. Но девочка пришла в ужас, непрерывно ревела и о восстановлении журнала и слушать не хотела. Тогда организовали ещё один флэш-моб: обидчикам стали писать в комментах: «ТЫ УБИЛ ЦВЕТОЧЕК». Избитый юзер с горя запил и к вечеру первого апреля спился и умер. Второй осознал содеянное и в отчаянии перегрыз себе горло.

Вот так-то. Шутки — это вам не шутки шутить.

автор Святослав Образцов (suavik)

авторский сайт

d189d0b0d181d182d18cd0b5

По закону басни

Конфликтные ситуации в коллективе — тема старая как мир. Ну, или как самый первый в мире коллектив. История умалчивает, какие виды начали сбиваться в стаи первыми. Важно то, что чем теснее сближаются индивиды, тем вероятнее возникновение между ними вспышек агрессии, подобных тем, что возникают между заряженными частицами. Это закон. И как всякий закон природы, его можно лишь принимать как данность. А лучше — и понимать, и использовать во благо.

Не секрет, что истории, которыми делятся с психологами, нередко сами клиенты относят к разряду «и смех, и грех». Воистину — сюжеты, достойные пера дедушки Крылова! Но, как всякая басня, которая есть не только забава для ума, но и столкновение противоположных позиций, так и эти невыдуманные сюжеты несут в себе ту же напряженность, что присуща конфликту весьма нешуточному. Вот только, по закону басни, конфликт в ней всегда, так или иначе, разрешается. Но всегда ли мы соглашались с навязанной моралью? Кто из нас (хотя бы однажды), сетуя на несправедливость (хотя бы и правдивую), концовок литературных произведений, не хотел бы их переписать? Сегодня такой шанс (хотя бы иллюзорный) дает психология. Владея методом баснетерапии, можно писать и переписывать «басни», диктуемые самой жизнью. При этом и соблюдать интересы конфликтующих сторон, и находить новые решения, и оставаться верными закону жанра.

Вспомните тех же героев Крылова. Лиса (с ее же слов) хотела послушать песен Вороны. Ворона, получив дар от Бога, ждала еще какой-то особой, спирающей в зобу дыханье, радости. Муравей на поучительном примере Стрекозы хотел показать, что лишь тяжелый труд вознаграждается. Стрекоза отстаивала свое право на беззаботную жизнь. Волк искал вины Ягненка. Ягненок обосновывал невиновность логически. Казалось бы, каждый достиг своего. Но мы-то знаем, что в истинном выигрыше одна лишь сторона. Мораль, похоже, заключалась в следующем: побеждает тот, кто владеет знанием.

Взгляните, что можно сделать с такой односторонней «справедливостью» хотя бы этих классических басен. А вопрос о том, что здесь правдиво, а что — иллюзорно, оставим пока открытым. И да простит нас дедушка Крылов!

Ворона и Лисица

…Вещуньина с похвал вскружилась голова,    d0b2d0bed180d0bed0bdd0b0-d0b8-d0bbd0b8d181d0b8d186d0b01

От радости в зобу дыханье сперло,

И на приветливы Лисицыны слова…

…Уж чуть не каркнула во все воронье горло,

Да призадумалась. Ведь правда такова,

Что у вещуньи голова, бывает, «варит»

И кое в чем своими «шариками» шарит.

И подцепивши свой кусок уже когтями,

Лисице говорит: «Давно вестями —

Такими сладкими, как этот сыр,

Меня не радовал неблагодарный мир.

Боюсь, что не привыкший к одобренью,

Нуждается мой голос в подкрепленьи.

Вот подожди меня еще ты —

Я соберусь, припомню ноты,

Тогда спою». Сама же сыр клюет,

И сырный дух Лисе покою не дает,

А потому и не уходит, ждет.

И между делом льстит и льстит Вороне,

И провоцирует, и ждет, что сыр уронит.

Когда ж Ворона сыр доела,

Икнув, сказала: «Ну, за дело!

Твои слова — бальзам на душу!

Теперь и ты меня послушай!»

Стрекоза и Муравей

…«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?

Говорит ей Муравей…

…«Что ж еще мне делать было?

В мягких муравах у наc

Песни, резвость всякий час,

Так что голову вскружило!

Шоу-бизнес, милый мой,

Поглощает с головой,

Лето целое ты пляшешь,

На продюсера все пашешь,

А потом, пора придет,

Он тебя и обберет,

Без гроша тебя оставит

И на пенсию отправит.

«А так ты…» — «Я без брехни

Лето целое корпела!»

«Ты корпела?.. Это дело…

Заходи же, отдохни».

Волк и Ягненок

…«Молчи! Устал я слушать.                            d0b2d0bed0bbd0ba-d0b8-d18fd0b3d0bdd0b5d0bdd0bed0ba

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!

Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»…

…И чуть Ягненка в темный лес не поволок,

Когда б Ягненок не продолжил диалог:

«И тем оправдан, Ваша честь.

Ведь если хочется Вам есть,

То виноват уж Ваш желудок.

К нему теперь без всяких шуток

И предъявляйте новый иск.

Не он ли Ваш мутит рассудок

И тем уже ввергает в риск?

Ведь только тот, чей глаз замылен,

Не видит, кто из нас бессилен.

А вдруг вон там, за тем кустом

Стоят охотники, собаки,

Чьи зубы чешутся до драки?

А вдруг и я, при всем при том,

У них работаю приманкой,

За что беру пшеном и манкой?

Что скажет Ваш пустой советчик,

Коль будет в тяжбе той ответчик?

Не справедливей будет Вам

Отдать его на милость псам?

Куда ж Вы?..» — «Некогда, спешу!

А долг и так тебе спишу».

Вот такие литературные забавы. Что до практической пользы метода, судите сами. Не будем долго говорить о ценности самих «забав», как о возможности улыбнуться, встряхнуться, что куда полезней унынья, особенно в ситуации тупиковой. Не будем говорить о ценности открытия в себе новых талантов, как о возможности повысить самооценку. Умолчим о самостоятельной терапевтической ценности литературного творчества, как о возможности причаститься к акту творения. Не обмолвимся о ценности развития аналитических способностей, как о возможности их применения в оценке любой запутанной ситуации. И даже не заикнемся о ценности развития креативных способностей, как о возможности их применения для поиска нестандартных решений.

Скажем лишь то, что баснетерапия, по прямому своему назначению, является уникальным методом разрешения конфликтных ситуаций. Будь то конфликт в трудовом коллективе, в семейных отношениях или в вашем внутриличностном пространстве. Метод универсален и эффективен, потому что использует свои универсальные и эффективные законы.

За что отдельное спасибо дедушке Крылову.

Автор Светлана Макарчева (Svetlana)

авторский сайт