часть IV На чистом автоматизме я упал на спину, затем перекатился на живот, едва не вырвав руку из плечевого сустава, и вот уже ледоруб скребет по камню, пытаясь остановить падение. Но, падение не состоялось. Поняв это, я долго лежал, прижавшись щекой к снегу, и тяжело дыша. Постепенно пульс пришел в норму, дыхание успокоилось. Я медленно подтянул ноги, встал на колени, и, оглядевшись, снял рюкзак. Я был на перевале. Шхельдинский, 4150 метров над уровнем моря. Подо мной, далеко внизу, освещенное луной, расстилалось Чатынское плато, которое дальше, к югу, обрывалось тремя ступенями грандиозного Чалаатского ледопада, общей высотой 1500 метров. Прямо, за хребтом Долла-Кора, поблескивали редкими огоньками поселения Сванетии. Получается, что я чуть не свалился с перевала. Начало спуска имеет крутизну свыше 70 градусов, то есть, настолько крута, что сам спуск не просматривается. Именно на этом месте, где я сейчас сидел, бесконечно много лет назад Леха крутил ручку радиоприемника, пытаясь поймать радиостанцию. Тогда, просидев полдня на ночевках под Шхельдинским, мы, к вечеру, пошли обозревать предстоящий спуск. Приемник нещадно трещал (над Эльбрусом бушевала гроза), и, вдруг, голос Пугачевой запел: «О, сколько их упало в эту бездну!». И все, не сговариваясь, одновременно произнесли: «Выключи!». «Вот-вот,»-сказал Леха, — «Очень к месту.» , и выключил приемник. Я достал снежный якорь, веревки, и стал готовить систему. Аккуратно ступая, подошел к тому месту, откуда едва не слетел на Чатынское плато, размахнулся, и метнул вниз веревки. Страховка, на начальном участке спуска, была готова. Я надел рюкзак и побрел в противоположном направлении, к ночевкам. Мороз был не меньше 10 градусов. Кошек я не снимал уже несколько часов, и, потому, ног почти не чувствовал. Ставить палатку было просто необходимо. Вдобавок, я, похоже, простудился. В горле скребло. Среди полудесятка ветрозащитных стенок высотой в рост человека, которые, сейчас, в полумраке, напоминали причудливый лабиринт, я выбрал первую попавшуюся. Поставил внутри палатку, бросил внутрь рюкзак, залез в спальник, и выключился. Будильник зазвонил в шесть утра. Мысли в голове разделились на две неравные части. Большая часть убеждала меня, что надо еще поспать, чтобы восстановить силы, что еще слишком рано, что соперники отстают минимум на полдня, что в таком состоянии спускаться со Шхельдинского – безумие. Меньшая часть, состояла всего из одной мысли: «Ты можешь опоздать!» Редкий случай, но победило разумное меньшинство. Я поднялся, но старался не торопиться. Нужно окончательно проснуться и привести себя в равновесие. Горло словно склеили клеем. Каждый вдох раздирал гортань, отрывая одну приклеенную половинку от другой. Сухой кашель рвал легкие. Не хватало еще воспаления. Температура, похоже, уже есть. А что? Высота подходящая, граница некомпенсируемой гипоксии. Полдня – и воспаление легких, еще полдня – отек. Мороз к утру окреп. Ботинки при ударе издавали звук, словно стучишь по дереву. А ведь они всю ночь пролежали под спальником (затаскивать обувь в спальник меня так и не приучили). Сухих носков не осталось вовсе. Все три пары, пролежав ночь под спальником, разделили участь ботинок. Дрова. Развел в палатке примус, чтобы как-то отогреться и согреть обувь. Кофе пил «на улице», любуясь панорамой Эльбруса. Он отсюда смотрится «ниже ростом». Кажется, что находишься выше его. На небе ни облачка. За переплетением хребтов Гвандры, на западе, виднеется громадина Домбай-Ульгена – высочайшей вершины Западного Кавказа. А там, рядом, рукой подать, тихий и уютный Домбай. Эх, дельтаплан бы, с мотором! Это так, мечта идиота. Вторая чашка кофе привела меня в чувства. Снова появилась способность рассуждать. Итак, сейчас мои «друзья» должны идти на Ложный Чатын. Подъем, похоже, займет у них световой день. Или насквозь пройдут за световой день? В последнем варианте, мы окажемся на плато одновременно. Или нет? Вроде, нет. Все зависит от двух вещей: выдерну ли я снежный якорь после спуска, и каково состояние бергшрунда на спуске. Стоп, а желоб? Тот, по которому постоянно идут лавины и летят камни? Не помню, скорее всего, в желобе обойдусь скальным крюком. Если все пойдет нормально, то я их опережаю минимум на час. Мало. Не успеваю. Все-все! Стоп! Хватит! Нет больше вариантов! Что будет, то и будет. Пошли! Ботинки пришлось бить молотком, чтобы они могли впустить в себя ноги. С заледеневшими носками было проще. Все, я ушел. Самый страшный момент – прыгнуть с отвеса, когда окончания с
пуска не видно. Из всех горных поверхностей ненавижу траву и снег. Им ни на грош верить нельзя. Скалы, лед, осыпи – еще можно терпеть, но не снег! Прыгнул. Снег смерзшийся, держит хорошо. «Втыкай» кошки, и делай следующий прыжок. Главное- не зацепить и не дернуть вспомогательную веревку. В противном случае, прыжок завершится свободным полетом. Так, правее, правее, стоп. Рантклюфт, подгорная трещина. Скалы за день нагреваются сильнее, лед тает, и, на стыке скал и ледника образуется рантклюфт. Обрушиваю острый край, готовлю площадку для размещения. Снег, с утробным уханьем, уходит куда-то вниз, под скалу, в черноту трещины. Выдернется якорь или нет? Если нет, то придется лезть на перевал снова, за якорем. Он у меня один, и без него не обойтись. И веревки тогда придется оставить. А веревок больше нет. Рывок. Пружинящая веревка едва не срывает меня с края трещины. Еще рыок. Веревка подалась, и, вместе со вспомогательным шнуром зазмеилась мне навстречу. Слава богу! Теперь, по краю трещины до скального грота перед лавиноопасным желобом. Страховка? Попробую обойтись. Встаю. Над головой, достаточно высоко, полувыбитый скальный крюк. Ба! Знакомые все лица! Тогда, Гена, от жадности, хотел выбить этот крюк. Я вызвался помочь. Сначала он взгромоздился коленями мне на плечи. Потом, поняв, что не достает до крюка, попытался встать мне на плечо ногой, обутой в кошку. А потом, уронил скальный молоток. Молоток был пристегнут к грудному карабину. Он пролетел у меня перед лицом, стукнулся о скалу, и, на обратном ходе «маятника», врезался в мою челюсть. Два моих передних зуба до сих пор лежат где-то в глубине рантклюфта. Хорошо, что я в тот момент улыбался, а то бы пришлось зашивать губу. В тот момент, когда я въехал головой в труп датчанина, моя жена сидела в подвале нашего дома, прижав к себе детей. Она ждала шагов над головой, и молилась, чтобы их не услышать. Дом уже вторую неделю выглядел мертвым. Вторую неделю они сидели в подвале, боясь зажигать свет. Голодный пес, который беспрестанно выл во дворе, наконец-то замолк. На коленях у нее лежало ружье. У ног — патронташ. Из его гнезд матово поблескивали пули, или белели диски пыжей с буквой «К».Картечь. Дробовые патроны, за ненадобностью, были вывалены на стол (окончание следует) автор Mist
Наши сериалы
Беги! Часть IV
Беги!
(продолжение)
часть III
Я забыл завести будильник. Пленка, которой я был накрыт, оказалась залеплена, а, кое-где, и завалена снегом. В моем убежище царил полумрак. Проспать, сидя, до утра… Это было что-то новенькое! Но не этим была занята моя голова. Паника! Если в другой ситуации полчаса, 15 минут ничего не решали, то в нынешней ситуации, они могли играть роль роковую. Половина десятого утра! Ни о каком опережении моих соперников не могло быть и речи. Черт, делать-то, что? Я осторожно выглянул из своего убежища. Палатки преследователей стояли на месте. Будем играть в игру «Замри!»? Кто кого пересидит? Почему? Почему они остались?
Все окружающее пространство было засыпано снегом. Тяжелым мокрым снегом. Из него хорошо лепить снежки. И из него получаются тяжелые лавины. При торможении такой лавины снег уплотняется так, что по прочности приближается к полузастывшему бетону. Вдобавок, до начала грозы, с полчаса крупой посыпало. Лежит себе, в горах, слой мокрого снега, на ледяных шариках. Иногда, достаточно неосторожно кашлянуть. Одна надежда, что все это безобразие свалится куда нужно за текущие сутки.
Было пасмурно. Откуда-то с юго-запада дул порывистый ветер. Температура около ноля. Мерзкая, сырая погода. Брр!
Одежда под пленкой не высохла, а, похоже, стала еще сырее. И носки я забыл поменять. Так и спал в мокрых. А это плохо. Шерстяных носков маловато взял. Всего три пары.
Переодел носки. Войлочные стельки в ботинках менять не стал. Запасных только одна пара. И так почти тепло. Все. Утреннее умывание закончено.
Что там с моими знакомцами? Вокруг их палаток было тихо. Делать нечего, подождем. Идти днем, у них на виду, в сторону Шхельдинского? Нет уж, я лучше посижу. Целее буду. А если они соберутся и пойдут вниз? Бежать сзади и кричать: «Дяденьки, вы не туда пошли!»?
Полуторачасовое сидение в засаде дало свои плоды. Из палаток появлялись только двое – снайпер и второй незнакомец. Или незнакомец и снайпер?
Ромчика, Олега и Сергея, похоже, не было. Еду варили только двое, в туалет ходили только двое. Где остальные? Было похоже, что остальные ушли вниз, догонять меня. Пошли на Ахсу после такого снегопада? Сомневаюсь. Получается, что ушли вниз. Загонять меня к «быку». Почему остальных не взяли? Долго собираться? Да и груза тащить больше. Возможно, что оставшиеся хуже ходят. И в лицо меня не знают. Подозревают, что я мог затаиться где-то поблизости.
Что ж, мне остается одна дорога – вверх по Шхельдинскому леднику. Видимо, придется идти Шхельдинский перевал. Боюсь, не хочется, а придется. Только, что это мне даст? А что дает тебе эта гонка? Все бессмысленно.
Воды не было. Пока грыз сухарь, в голове созрел план.
Я осторожно собрался, ликвидировал свое убежище, одел «эльфийский плащ» и бегом рванул вниз по долине. Подальше, с глаз долой от вражеских палаток.
Мне необходимо было пересечь ледник к правому борту, в пределах видимости палаток переодеться в «попугайскую» куртку, и спокойно дефилировать вверх, к Шхельдинскому перевалу.
Я рассудил так: оставшиеся двое, похоже, в горах впервые. И, потому, гнаться за мной через ледник, сами не станут. Будут ждать Ромчика. Когда я появлюсь в поле их зрения, времени… часа три дня будет. Сообразят, или нет, но должны сообразить, что никуда я далеко не уйду. Буду где-то ночевать. Здесь, в районе ледника. Есть, правда у них один аргумент. Винтовка. Если навскидку, то далековато для точного выстрела. Кроме того, на стоянке стояли не только они одни. Вокруг еще шесть – семь палаток. Открыто стрелять не осмелятся. Только из палатки. Значит, нужно быстро проскочит возможный сектор обстрела.
Так я и сделал. Даже успел напиться чаю и заправить термос.
На словах все кажется легко и быстро. Все было не так. Все было легко, пока не потребовалось снова набирать высоту. И «быстро проскочить сектор обстрела», тоже не удалось. Хорошо, что в это время из палаток никто не выходил. А, с другой стороны, плохо. Пришлось ждать, в пределах видимости, пока они соизволили выбраться из палатки. Мне нельзя, чтобы они меня потеряли. Почему? Еще одно «почему» без ответа. Не знаю.
Я сидел на камне, по пути к верхним Шхельдинским ночевкам, и нагло рассматривал их палатки в бинокль. Наконец, они вышли. Убедившись, что меня заметили, я, уже не торопясь, поковылял к ночевкам. Была надежда, что я, наконец-то, по — человечески поем, и буду спать в палатке. Хотя бы этот вечер. Я надеялся, что Ромчик с компанией появятся поздно. И возобновят погоню только утром.
В темноте я сидел перед палаткой, хлебал гороховый суп, вприкуску с салом, шмыгал носом от удовольствия, и глядел на горы. Господи, как мало человеку надо! Сухая обувь, сухая одежда, горячая еда и питье, крыша над головой и теплая постель. Там, внизу, мы этого не понимаем. Мы не понимаем, какое счастье представляют собой обыкновенные вещи: тепло, уют, чистая постель, горячая ванна, чашка ароматного кофе.
Я решил выпить кофе, когда на леднике, в получасе ходьбы от меня, блеснул фонарь.
Альпинисты? Хорошо, если альпинисты. С наступлением темноты я соблюдал полную светомаскировку. Даже курить бегал за камень. Определить мое месторасположение было нельзя. А, сдается мне, что это по мою душу пожаловали!
Что ж они так неосторожно? А нечего по ночам шляться! Все, прощай сон в палатке и безмятежное распитие кофе.
Неосторожно… Чего им бояться и таиться? Куда я ночью денусь? Мало ли, куда! А, действительно, куда?
Я собирался наощупь. Хорошо, что выложил из рюкзака только самое необходимое. Переодеться? Некогда! Куда, действительно, бежать? Да куда-нибудь!
Я забрался чуть выше, туда, где стояла хижина, когда снимался фильм «Вертикаль». Решил посмотреть на ночных гостей. Как и ожидалось, это пришли за мной.
Оставаться там, где я находился, было небезопасно. Выжидать ? Чего? Ночью выдернуть центральную стойку палатки, и жахнуть камнем по головам? Ну, одного-двоих. А ты готов на это, герой? Вот, то-то!
Стараясь не загреметь камнями, я обреченно пополз к снежным полям пика Вуллея. Ничего другого не оставалось. Луна? Луна делала авансы. Это обнадеживало.
«Шаг, остановка. Другой, остановка». Чье? Маршак? Михалков? И как это называлось? Поэма? Баллада? Рассказ? Точно помню, что о неизвестном герое. Передохну. Куда дальше-то? Правее? Левее? Не нравится мне этот перегиб… Когда первый раз видел этот склон, точно, были трещины! Возьмем левее. «Один из них был левым «уклонистом», другой, как оказалось, не при чем.» Сейчас, только передохну. Хорошо, что луна не обманула. Который час? Час? Два? Может, покурить? Сил уже нет! И эта бредятина, которая чудится на каждом шагу: звуки шагов, голоса, силуэты… Страх? Нет, это бессонные ночи и усталость. Помнишь, ночью уходили из зимнего лагеря? Когда человек двадцать увидели собак на третьем часу похода? Пример коллективной галлюцинации.
Шаг, остановка. Другой, остановка. Вдох, выдох. Идешь – тяжело. Остановишься – холодно. Мороз. А этот склон лавиноопасный? Не помню. Что, есть выбор? Да нет, но грустно будет, если… Все глупо. От самого начала. Не все ли равно?
«Не умереть – уснуть. И видеть сны. Какие ж сны в том сне?» Гамлет? Ничего не хочется. Хочется лечь, и заснуть. Черт с ним, с морозом. И с преследователями. Найдут, и найдут. Самая ласковая смерть – от переохлаждения. Хочется спать, заснул, и все. Даже тепло.
Шаг, остановка. Другой, остановка. Сколько времени я иду? И это поля? В некоторых местах рукой касаешься склона. Это сколько? 60 градусов? 45? Я забыл. Который, все-таки час? Половина двенадцатого? Всего-то! Нет, половина первого. Сколько еще до верху? «Спуск занимает два часа». Если наверх, то умножаем на три. Иду, где-то два с половиной часа. Или три с половиной? Нет сил! Перекур.
Шаг, остановка. Другой, остановка. Склон пошел чуть вниз, и, снова, полого вверх. Полого? Закрываю глаза и бреду. Стоп! Впереди были скалы? Бред был, а не скалы! Склон очень пологий. Неужели, скоро ночевки под перевалом? Я собираюсь перенести вес на правую ногу, делаю шаг, и нога срывается в пустоту.
(продолжение следует)
автор Mist
Беги! Часть III
Я уже подходил к «жандарму», когда чужой, нехарактерный для гор звук, заглушил непрестанный шум ветра, рвущегося через отрог в долину. Вой, душераздирающий вой. Выла собака, видимо брошенная в ледовой трещине. Замкнутое пространство цирка усиливало этот звук, полный смертельной тоски и обреченности. Не к добру это, и так тошно. «На свою голову вой!», — буркнул я машинально, и сразу же пожалел. Собака и так выла «на свою голову». Меня, как и собаку, в последнее время, предавали и бросали раз за разом. Впору было начать выть самому.
Я оглянулся. Моих преследователей не было видно. Судя по времени, они могут быть уже на вершине отрога. То, что я их не вижу – и хорошо, и плохо. Хорошо то, что их не видно рядом. Плохо то, что я не могу оценить, насколько они далеко.
«Жандарм» — отдельно стоящий выступ на гребне с вертикальными стенами, и в самом деле похож на фигуру жандарма. Почему-то, мне представлялась фигура французского жандарма. Нет, не смешная фигура Луи де Фюнеса. Скорее Габена в роли жандарма. Не было в этом препятствии ничего смешного. Скорее, свойственная Габену монументальность.
«Жандарм» был ключевым препятствием на подъеме. И я его преодолел. Все оказалось не так страшно, как казалось. Скалы были достаточно простые для лазанья без страховки. Наверное, времени ушло даже меньше, чем если бы мы шли в связке. И беспрестанный собачий вой…
До самого перевала я действовал как автомат. Я даже не оглядывался. Идти быстрее я не мог. В случае приближения преследователей у меня было только два выхода: прыгнуть вниз на ледник Бечо (там более отвесный склон) и умереть в полете от разрыва сердца, или ждать развязки. Скорее всего – пули. Последнее представлялось предпочтительным, но не лучшим.
Осмотрелся только на перевале. На последнем, ледово-снежном участке, особой страховки не устраивал. «Надеемся только на крепость рук, на руки друга и вбитый крюк. И молимся, чтобы страховка не подвела». Друзей, крючьев и страховки не было. Надеялся только на свои собственные руки, ноги, скорость реакции, и молился, чтобы выдержал темляк старого ледоруба и его древко.
Как оказалось, мои преследователи уже прошли «жандарм», и были в пределах прямой видимости. Получается, что шли они быстрее меня. Я не успел их пересчитать, но, было похоже, что «быка» с ними не было. Будут стрелять снова, или не будут, я не задумывался.
В долину Шхельды вел достаточно пологий снежно-ледовый склон. Видимо, кто-то поднимался с той стороны на перевал, потому что вниз вела утоптанная множеством ног тропа, и, не надо было тратить лишнее время на зондирование трещин. Такая же утоптанная тропа вела на юг, в Грузию, через перевал Ахсу, снега которого уже окрасились в оранжево-красные краски заката.
На простых спусках я мог дать фору любому, причем, независимо от характера склона. Давно заметил, что в горах людей можно разделить на две категории: тех, которые любят подъемы (как ни странно, есть и такие), и тех, кто предпочитает спуски.
Перевал Ахсу выглядел заманчиво. Похоже, что я успею спрятаться в его скалах, прежде чем на Родине появятся мои преследователи. Я даже приостановился размышляя. Ну, а дальше-то, что? Потеряют они меня, пробегут мимо… И на юге проблемы, в лице грузинских пограничников.
И я побежал вниз. Сидя внизу, в темноте, недалеко от «ночевок Ахсу», я понял, как мне повезло. Мои преследователи (их, действительно, осталось пятеро) подошли к ним тогда, когда на горы упала ночь. Я видел, как они ставили палатки, как загоралось пламя примусов. Еще бы час светлого времени, и мне бы не осталось ничего другого, как бежать вниз по долине Шхельды, в альплагерь, загоняя самого себя в ловушку. Я вернулся бы туда, откуда вышел. Да и успел бы я добежать?
Вчерашняя гроза, собравшись с силами, перевалила Главный Кавказский хребет, и обрушила на меня все свои прелести. Палатку я снова не ставил, а мое нынешнее убежище было не в пример хуже вчерашнего. Надо мной не было каменного козырька, и только тент от палатки сдерживал натиск ветра и снега. Разжечь примус, в прямой видимости от их палаток, не представлялось возможным. Об ужине и горячем питье можно было и не мечтать. Один раз пришлось сбегать за водой. Хорошо, что заранее не сменил носки на сухую пару. Так и бегал, в хлюпающих ботинках.
Вода ломила зубы, и жажды не утоляла. В какой-то болезненной, сторожкой полудреме прошла ночь. Сил и времени для размышлений и умничанья на тему «Ах, какой я прозорливый!» уже не было. В борьбе с холодом и сползающим от веса снега тентом, как-то, само собою, вырисовался план дальнейших действий – поступать так, как и накануне утром: уходить как можно дальше ночью или в предутренних сумерках, но оставаться в пределах прямой видимости. Но дальше расстояния прицельной дальности. А там… Будь, что будет.
Бежать вниз по долине было нельзя, и оставалось одно – их и себя затягивать в глухой угол Шхельдинского ледника, из которого только три выхода. И все, не сулящие одиночке ничего хорошего. Перевалы Шхельдинский, Ушбинский и Ложный Чатын. Два первых – почти максимальной сложности. Последний, возможно и проще, но воспоминание о спасательных работах на нем, когда на руках у тебя умирает человек, настораживало от возможной переоценки собственных сил и навыков. Да и на подъеме на Ложный Чатын я буду открыт всем ветрам, взорам, и пулям.
По той же причине пришлось выбросить из головы и Ушбинский перевал. Весь подъем, сверху донизу, отлично просматривается. И не факт, что наверх, на Ушбинское плато, хорошо набита тропа. Когда-то я видел, как альпинисты, в одиночку, поднимались и спускались с Ушбинского. Но тогда на плато проходили сборы, а часть подъема была оборудована веревочными перилами. А сейчас?
Оставался Шхельдинский. Скорее всего, мои преследователи не будут предполагать, что я «замахнулся» на Шхельдинский. Перевал труден на подъеме, а на спуске – вообще песня. И даже помню чья – Пугачевой. «О сколько их упало в эту бездну».
Путей подъема три – по ледопаду (не помню фактов, спуски были, но не подъемы), в обход ледопада по лавиноопасному желобу, и по снежным полям пика Вуллея. В последнем варианте сложность перевала понижается, чуть ли не на две полукатегории. А умищще-то, умищще, куда девать? В смысле, спуск?
Шхельдинский я ходил. И видел путь подъема через пик Вуллея. Эх, если бы лунная ночь!
Похоже, на этой мысли я заснул.
И проспал.
(продолжение… следует)
автор Mist
Беги! Часть II
«Убили» меня двое, замыкавших группу: Олег и Сергей. Они-то, зачем здесь? Неужели Ромчик уговорил? Если они пошли… Вряд- ли, тогда, они в курсе всех событий. Это точно. Сволочь, конечно, Ромчик. Был сволочью, сволочью и остался.
Тэкс… Шестеро. Трое чужих. С «быком» в связке будут идти еще двое. Попробуй такого, в случае чего, удержи. Значит, связок две. Две, так две. Это так, на будущее.
Итого… времени у нас…второй час. Сегодня они «догребут» до начала подъема на Уродину. Что ж, можно не спешить и близко не приближаться. Сколько я там закладывал на «колечко»? Пять дней. И расчет у них, вероятно, что я сегодня пойду на Бечо. Вот и ладушки.
Оставшуюся половину дня я брел «на хвосте» своих «знакомцев». За границей леса пришлось их выпустить далеко вперед. Я начинал двигаться только тогда, когда они скрывались за очередным препятствием. Однако был риск нарваться на их группу во время привала. А отдыхали они часто.
Сумерки затягивали сиреневым полотном верховья долины, когда они остановились на ночлег. Расстояние между нами было порядка двух километров и, пока светло, незамеченным подойти было невозможно. Выходило так, что этой ночью долго спать мне не придется, если придется вообще. План у меня был такой: после того, как они уснут, обойти лагерь и, ночью, как можно выше подняться на Уродину. По крайней мере, до утра, выйти на вершину отрога, по которому проходит путь на перевал. А там, начнем гонки с преследованием. Если они отправят «быка» вниз, то шансы мои, несмотря на акклиматизацию, уменьшатся. Ладно, посмотрим. Нечего умирать раньше смерти.
Было много «если» и «но» от которых зависел исход событий. Во сколько они лягут спать? Это сразу, ориентировочно, определит на который час назначен подъем. Будут ли искать меня в цирке Бечо? И, вообще, надо бы подремать, но только абсолютно негде. До наступления темноты велик риск, что на меня, спящего, кто-то наткнется, а возвращаться назад, и зря терять высоту, не хотелось. Поужинать, что- ли, пока еще светло?
Я снова посмотрел в бинокль. Четверо ставили палатки, а двое, судя по всему, пошли осматривать цирк под перевалом Бечо до наступления темноты.
Как я не хорохорился, но спать, видимо, придется. Трудно будет завтра, не спав ночь, играть в «догонялки». Пришлось уходить вверх по склону, подальше от тропы. Благо, громадных камней, высотой с двухэтажный дом, было много. За одним из них я и устроил свое лежбище. Ужинать не стал. Завел будильник на 10 вечера, и попытался заснуть. Да, надо поспать. Завтра трудный день. А послезавтра, что, будет легче? И что делать на той стороне, в долине Шхельды? Бежать вниз? Делать вид, что я не знаю о преследователях? И снова, в конце череды мыслей, самый «убойный» вопрос: «Ну, и долго ты будешь бегать? День? Два? Три? А дальше? Бессмысленная затея. Надо было пробираться домой.»
По звонку будильника начался дождь. Хорошо, что я додумался прикрыть спальник пленкой! Палатку я не ставил.
Так, ночь будет безлунная. Что плохо. И идет дождь, что еще хуже. Не хватало «сверзиться» на скользких камнях при выходе на хребет. Ладно, все равно, другого выхода нет.
В палатках «знакомцев» еще горел свет. Я, не торопясь, прячась от дождя под нависающей стороной камня, упаковал рюкзак и решил выходить через полчаса, в надежде на то, что в 22.30 они объявят отбой. До палаток идти еще минут сорок-час. Итого, в 23.30 я обойду их палатки и начну подъем.
Чего у меня не было, так это хорошего плаща. Надо было в альплагере купить плащ из «серебрянки», но, как-то выпустил из головы. А хлипкая конструкция на мне, под названием «дождевик», оптимизма не внушала. Пленка есть пленка. Толстая или тонкая, но она все равно рвется о камни, или от неосторожного движения.
В 22.30 я вышел. Дождь все еще лил. Тьма стояла невероятная. На юге, в Грузии, бушевала гроза.
Тропу я нашел, не пользуясь фонарем. Но, чем ближе я подходил к спящему лагерю, тем больше тропа раскисала, превращаясь в сплошную полосу грязи. Потому, шел вдоль тропы, по траве, используя ее сереющий контур, как ориентир.
Я удачно миновал спящий лагерь, и начал наобум подниматься по отрогу. Метрах в ста от лагеря, я неожиданно спугнул ночевавшего грифа. Гриф был огромный, размах крыльев под три метра! Или мне так показалось в темноте? Издав громкий клекот, он, тяжело, словно «Боинг» на старте, взлетел, и, скрылся в темноте. Я затаился, но лагерь безмолвствовал.
Когда встало солнце, я лежал у гребня отрога, ведущего на Уродину, спрятавшись от порывистого ветра за выступом скалы. Полтора часа полусна не принесли желанного отдыха. Одежда от дождя вымокла, а правая нога ныла, как при ревматизме. Старость? Когда я стал осознавать себя старым? С тех пор, как стало сдавать зрение? Помню, врач-окулист спросила: « В каком году ухудшилось зрение?» Я ответил, и добавил, что раз дальнозоркость, то, наверное, возрастное. «А сколько Вам тогда было лет?» « 40, а если точнее, то полных – 39» «И это возраст?»
Внизу сборы шли полным ходом. Отошлют они вниз «быка» или нет? Снизу, приблизительно в том месте, где я отдыхал, сидела на привале группа. Видимо, ночевали на границе леса и рано встали.
Гроза из Грузии так и не смогла перевалить хребет. А ее авангард, отрезанный от основных сил, сполз в долину Баксана и пытался окружить Эльбрус.
Надо идти. Между нами 3-4 часа хода. Плюс, еще около часа на сборы. Или меньше.
Скрипя всеми суставами, словно Железный Дровосек, я поднялся и перешел на южную сторону отрога. За что так не любят перевал «Родина»? Да за то, что на отроге всегда свирепствует ветер, и, минимум 12 часов нет воды. Путь по южному склону был проще, и я медленно пошел вверх, обозревая ледовый цирк под перевалом Бечо.
45 минут движения. Сердце сорвалось со своего места и колотится уже где-то в горле. Легкие отказываются усваивать кислород, который в значительно меньшем количестве содержится в воздухе. Легкие просто не успевают. Шаг, остановка. Еще шаг, остановка. Пора отдыхать.
Я снова перебрался на северную сторону отрога. В лагере палатки были свернуты. Пришедшая снизу группа разговаривала с моими преследователями. Я достал бинокль. Прятаться больше смысла не имело. Все, похоже, прощаются. Но двое моих «знакомцев» уходят с ними. Ага, Сергей и Олег. Значит, у меня еще с полчаса дополнительной форы. Я спрятал бинокль, достал сухарь, и начал его механически грызть. Когда я в последний раз ел? Вчера, в обед. Чаю бы! Ладно, потом будем пить чай.
Я не заметил ничего. Ни бликов оптики, ни вспышки. Пуля ударила в камень передо мной, взвизгнула, и, воя, ушла к леднику Бечо по крутой траектории. Я вскочил, и метнулся снова на южную сторону отрога.
Отдышался, достал сигарету. Вот оно что! И когда только успели разглядеть? А ребят, видимо, просто услали еще раз проверить подходы к Бечо. Гм, весело. Получается, что один из них – снайпер. Просто не учел силу ветра на отроге. У них-то, в лагере, ветер потише. Да-а, серьезные ребята!
Группа, пришедшая снизу, была уже на леднике, и устроилась на перекур. Как оказалось, шли они с собакой, которая перебегала от одного к другому. Вдруг, она отбежала в сторону, поскользнулась, некоторое время безрезультатно гребла передними лапами, и исчезла в трещине.
Рассиживаться было некогда. Что там будет с собакой – потом посмотрим. Вперед, следующие 45 минут движения.
продолжение следует
автор Mist
Экзамен
Трамвая не было уже минут двадцать. Люди, уставшие после рабочего дня, даже не находили сил, чтобы нервничать. Вечерело. Прямо над остановкой с резким стуком столкнулись тяжелые октябрьские тучи. Хлынул ливень. Дожди в последнее время радовали частотой и продолжительностью. Народ на остановке, как по команде, чисто механически достал и раскрыл зонты разнообразных размеров и фасонов, автоматически раздвинув свои ряды, чтобы никого не задеть. Струи хлестали по куполам зонтов, под зонтами от непогоды прятались люди. Золотистый ковер из опавших листьев под ногами мгновенно стал бурым и грязным, непогода, разгулявшись, продолжала срывать с окрестных деревьев последние покровы, готовя их к холодной и снежной зиме. Обычный ход обычного природного явления…
— Не зачтено, — сухо сказал приглашенный эксперт. Экзаменаторы затаили дыхание. Дипломник делал все правильно. Но эксперт был другого мнения. Экзаменуемый, с трудом сдерживая подступившие слезы, ждал вердикта.
— Нет фантазии. Нет изюминки. Ну ладно, это я допускаю, — эксперт перевел взгляд на руководителя, — Обычный, ничем не примечательный день. Можно было бы зачесть, но.. Вы все слышали стук. Руководитель проекта прикрыл глаза ладонью, он уже понял, в чем лопухнулся его стажер, хотя тот стоял еще с видом несправедливо обиженного жизнью. Тучи не могли прийти одновременно с востока и запада, или я ничего не понимаю в метеорологии, — на этом все ждали, что эксперт улыбнется, но он смотрел сокрушенно, — Модель убыточная, необъяснимая с научной точки зрения и неэффективная.
Трамвая не было. Внезапным порывом ветра вырвало из рук и сломало о фонарный столб изящный зонтик Галочки Лазаревой, секретаря-референта профессора Синельского. Тут же потемнело, народ на остановке заволновался, поднимая воротники и прижимая к себе сумки и зонты.. Эк его, распогодило.. Хлынул ливень. Все присутствующие, кроме несчастной Галочки, сокрушенно причитающей над останками своего зонтика, раскрыли зонты. Вдруг к Галочке несмелым шагом подошел Андрей, старший преподаватель с кафедры автоматизации проектирования технологических процессов. И не слова не говоря, раскрыл зонт над хрупкой Галочкой. Она давно нравилась Андрею. А повода подойти познакомиться поближе не было. Оказавшись под одним зонтом со своим спасителем от непогоды, Галочка тут же бодро зачирикала, язык у нее был подвешен, и впервые, наверное, заметила искорки счастья в глазах Андрея. А трамвай все не шел. Сначала посмеялись над поверженным зонтом, потом поговорили о погоде, а потом как-то слово за словом, и плюнув на все еще не шедший трамвай, решили пройти-таки эти три остановки пешком, меся октябрьскую грязь, двое под одним зонтом, крепким, черным, блестящим под струями дождя, мужским зонтом.
— Уже лучше, — эксперт позволил себе поощрительный взгляд в сторону стажера. Задумка со сломанным зонтом неплоха, и то, что молния ударила в трамвайные провода – я тоже заметил. Хотя останавливать всю систему ради мгновенного эффекта – чересчур дорогостоящая операция. Непродуманы внешние факторы: кто еще куда опоздает и чего недополучит. Ваш прогноз, молодой человек?
Стажер коротко взглянул вслед уходящих в дождь Галочку с Андреем и смело начал:
— Они поженятся через год, — по математической статистике стратификационных процессов у него была пятерка, и стажер вещал с уверенностью, — Андрей защитит диссертацию. Поймет, что Галочка – его единственная любовь. Оставит преподавательскую деятельность. Уйдет в сферу предпринимательства. Галочка будет с ним. Они будут жить долго и счастливо. Двое детей, две машины, через пять лет они будут ходить пешком под одним зонтом только в память об этом дне. На трамваях больше никто из их семьи не будет ездить никогда.
— Прогноз в отношении профессора Синельского, — быстро потребовал приглашенный эксперт.
Стажер скуксился.. У него все-таки была пятерка по математическому моделированию и он увидел подвох даже раньше своего научного руководителя.
— Инсульт в 48 лет. Работа его жизни не получает финансирования, названа бесперспективной.. Короче, во время от него ушла Галочка.
— Вовремя? – переспросил кто-то из комиссии.
Стажер опять быстро пересчитал варианты..
— Да, если бы у Галочки раскрылся бы зонт, ее ждала бы замечательная научная карьера.. – потом покачал головой, — Признание при жизни. Но жизнь старой девы, синего чулка. Суицид после смерти профессора Синельского, который при всем своем научном потенциале не оценит старания и работоспособности своей референтки.
— Кому выгодно? – задал риторический вопрос приглашенный эксперт. Риторический вопрос остался без ответа, как обычно и бывает с риторическими вопросами, — Следующий!
Сегодня Иван серьезно поспорил с мастером. Ну что за время такое, когда инициатива наказуема, а заводское начальство разъезжает на крутых тачках, а мастер, гад, вчера обмывал, сволочь, новенькую шевролетку. Глаза бы Ивановы не глядели! И ясно же как день, что и тендер был подстава, и что генеральный с этого имел, и мастер имеет, а Иван сиди и вкалывай за троих и все за ту же десятку. Да сейчас и цен таких нет, а что скажешь? Сам же в начале согласился на черную зарплату, а что, выбор невелик. Или ты будешь официально получать десять, и с нее процент налогов, или расписываешься в ведомости за минималку, но зато тебе потом в конвертике отдельно, и уж конечно, больше, чем десятка! Только лафа всего-то два месяца и была. А потом поди потребуй конвертик, — пошлют к юристам, суки! Поди докажи, если у тебя в договоре другая сумма! Ну никому в наше время верить нельзя. А у Ивана жена дома с ребенком, а сколько памперсы стоят, начальство-то не считает, у них у всех няньки и домработницы. Наживаются, короче! Ну вспылил сегодня, с мастером поругался, весь на нервах, вон даже сумку забыл в каптерке. Хорошо хоть деньги на проезд в кармане были. Мастер-то в трамваях не ездит, не барское это дело! А тут еще дождина пошел, ну мало истерики в начальственных кабинетах, еще и природа с катушек сорвалась. А куртежка у Ивана короткая, ну воротник поднял, а что делать, льет, разве воротник защитит? Вот простудится Иван и некому будет его семью кормить! Ольга Владимировна из отдела кадров подошла, пожалела, зонт раскрыла. Есть-таки люди в этой стране! Ивана как озарило, и рассказал он Ольге Владимировне, как горбатится в две смены, как с этого шиш имеет, короче, и слезу б пустил, только смысла нет, все равно мокро от ливня. И народ как-то стал подтягиваться, сочувствует. Трамвай подъехал, так в него одни подростки и сели, а те, кто постарше, под зонтами стоят, Ивана слушают. Верно же все он говорит! Никакого здоровья не хватит. Нужно идти к руководству завода, однозначно.
Эксперт повел могучими плечами..
— Хвалю, молодой человек, — он посмотрел засмущавшемуся стажеру куда-то в район плеча, — И я б не придумал лучше. Минимальное воздействие – зонт, забытый на рабочем месте! Плюс вид новенькой машины нечистоплотного человека. Вам удалось вызвать не дождь, дожди у нас на первом курсе, — он скептически глянул в сторону первого стажера, — Моделировать учатся. С погодой все в норме. Но в ваших руках я чувствую большой потенциал, — вы научились вызывать харизму, — самая низкозатратная и самоокупаемая вещь на свете. И такие специалисты как вы, скоро будут стоить очень дорого. Прогноз делать будете? Впрочем, я и без прогноза рекомендую именно вас. С вашей практикой минимального воздействия в высочайшую эффективность.
Стажер скромно промолчал, немея перед признанным лидером деловой экспертизы. За него гордо сделал прогноз его научный руководитель
— Депутат. Неприкосновенность. Четыре независимых предприятия. Теневая экономика.
Эксперт прятал улыбку в уголках глаз. И размашистым факсимиле подмахнул подобострастно протянутую председателем экзаменационной комиссии бумагу:
— Рекомендую на Октябрь. Тридцать Первый.
автор Шахразада
Коллекционер
Тридцать первый играл на понижение. Собственно, закупать акцизы начал еще Двадцать пятый, но к Тридцать первому пришел хороший бонус и он уже подумывал установить контроль за предприятием.
Из Эдема пришел груз светлых намерений, который был проплачен еще заботливым Двадцать пятым, но райские службы, как всегда, тянули с поставкой.
Впрочем, Тридцать первый радовался, что они дотянули до его срока, уж он-то знает, как правильно распорядиться столь ходовым товаром. Тем более, его атташе в Раю доложил, что в каждой партии есть обязательно одно эксклюзивное светлое намерение, созданное вручную. Реклама в Раю была поставлена хорошо.
Пока Тридцать первый следил по терминалу за результатом торгов в Австралии, Никта и Гемера распаковывали тщательно уложенные пачки райского товара, еще бы, Рай-то, может, и рассчитывал на эксклюзивное чудо-намерение, которое всегда воздается сторицей, но Тридцать первый барыш упускать не стал бы ни при каких обстоятельствах, продавая автомобиль, он всегда потом отдельно продавал горючее для заправки к автомобилю, а потом обычно предлагал сменить резину на более продвинутую. Бизнес есть бизнес, и если в контракте оговорен только автомобиль – ты только автомобиль и получаешь, и он хорош, что нельзя сказать о стирающихся покрышках.
Первой нашла райский подарок Гемера, радостно взвизгнув на весь огромный кабинет Тридцать первого. Тут же материализовался Мефистофель. Тридцать первый поморщился, его всегда раздражала манера Ада появляться без предупреждения. Тем более, что за предприятие в Австралии он сражался именно с Адом. Ад, терпящий убытки, был вынужден распродавать свои акцизы, которые в Австралии скупали засланные казачки Тридцать первого, что было видно с терминала.
— Продай это нам, — без приветствия потребовал демон-искуситель, — Тридцать первый, ты хорошо заработаешь, продав нам райское исклюзивное светлое намерение.
— Зачем вам оно? – полюбопытствовал Тридцать первый, машинально поворачивая терминал к стене, — Выкладывать дороги?
— Первый раз слышу от тебя вопрос зачем, — ощерился Мефитофель, — Обычно ты спрашиваешь, сколько.
— Старею, — философски заметил Тридцать первый, — Ищу смысл жизни. И все-таки, зачем?
— Слушай, Тридцать первый, — Мефистофель внезапно стал серьезным, — Это очень дорогое светлое намерение. Наши шпионы в раю выяснили, что это жгучее желание возродить старую любовь. Вернуть прошлое. Изменить настоящее. Обычным порядком оно не принесет тебе большого барыша. Продай его Аду.
— Чтобы Ад потом получил эксклюзивную душу? – усмехнулся Тридцать первый. В эксклюзивных душах он знал толк, у него самого был на примете шаман-хиллер из Полинезии с необыкновенным даром целителя и метущейся между светом и мраком душой. У него было много желаний, и Тридцать первый с напряжением следил за борьбой между Адом и Раем. Он-то давно хотел заполучить эту великолепную душу в свою коллекцию, как запас на будущее, и отдавать ее сейчас конкурентам был не намерен.
— Слушай, Мефистофель, — продолжил Тридцать первый, — Я тебе не Фауст, и я знаю счет мнгновениям и цену открытиям. Кстати, вы мне еще не оплатили ту остановку времени. Но это светлое намерение особенное. Оно увенчается успехом. Это желание, которое творит. Я отдам его бесплатно, как бонус к большой партии.
Мефистофель испарился. Спорить с Тридцать первым было бесполезно.
Пятнадцать лет назад. Тридцать первое июля. Девушка и юноша только что поссорились. Его направляли по распределению инженером в на строящийся нефтеперерабатывающий комплекс в Сургут. Ее оставляли на кафедре в аспирантуре.
— Ну и пошел вон, неудачник, троечник, — рыдала девушка, — Почему не настоял на том, чтоб остаться в столице, идиот? Папа бы тебя устроил.
— Я должен всего добиться сам, — сказал юноша, — Ты знаешь, от твоего отца я не приму ни копейки!
И тут словно что-то подтолкнула ее. Она вдруг ощутила такое чудовищное желание бросить все и уехать с ним, со своей студенческой любовью туда, где ей не было ни места работы ни места в общежитии. Ничего, только бы быть с ним.
— Что ты на этом получил, Тридцать первый? — спросила Никта, когда Гемера ушла за кофе, — Я не верю, что ты делаешь добрые дела бесплатно. Да и злые тоже.
Тридцать первый оторвался от терминала.
— Карма. Всем всегда воздается согласно ожиданиям и созиданиям. И я – не исключение. У нас в активе потерянные души. Из той, уничтоженной светлым намерением реальности. Когда Она продала свою душу Аду за успешную карьеру, чтбы забыть как ее любовь оставил Ее, чтобы добиваться своей карьеры. А ведь он всегда любил ее. И души Его жены и нерожденных детей, которых продала его жена за то, чтобы быть с ним, богатым и успешным, и чтобы он никогда не мыслил о том, чтобы разрушить семью, созданную случайно. У нас в активе четыре потерянных души. Неплохой барыш. Потом, Он сейчас крупный нефтепромышленник, Он и в той реальности был им, и со временем Он тоже продаст душу. А Она, пусть и не сделавшая карьеры, но верная Его спутница, сохранившая счастье и любовь, Ее обновленная душа сейчас стоит намного дороже. Подождем пока все, что они наработают, вырастет в цене. Зачем отдавать это Раю или Аду? Пусть ни борятся между собой, наращивая цену, а мы пока будем наслаждаться видом Счастья и Любви. А когда кто-нибудь из них начнет брать верх, ты, Никта, знаешь, что делать.
— Тридцать первый, мы подписали договор, — раздалось сверху, — Заканчивай с понижением, у тебя контрольный пакет.
Тридцать первый сделал пару звонков. В южном полушарии температура поднималась с минусовой отметки. Люди перестали мерзнуть.
Что ж, две удачных сделки за раз, — подумал Тридцать первый, — Моя хватка еще со мной. Можно передавать дела в Август.
автор Шахразада
Беги!
Все началось с телефонного звонка.
Знакомый голос прошептал: «Беги! С нами, пока, все в порядке. Они знают где ты. Пока они видят тебя, нас не тронут». И связь оборвалась.
Я стоял посреди магазина, недоумевающе глядя на телефон. Связи не было уже неделю. Я случайно оказался здесь. На дисплее телефона едва теплился одинокий прямоугольник сигнала. Затем он задрожал и пропал.
Я забрал свои покупки, свалил их в пакет, и вышел.
Что все-таки случилось?
Побродил вокруг магазина, пытаясь поймать сигнал. Сигнал нашелся, подпрыгнув сразу до двух делений. Домашний телефон молчал. Мобилка привычно отвечала: «Абонент не отвечает или временно недоступен…»
Я достал сигарету, выбросил в урну пустую пачку. Когда поднял глаза, то на меня, со стены магазина, искаженное ксероксом, смотрело… мое лицо.
Федеральный розыск.
Первый вопрос: «Почему?» Какое отношение имел я, гражданин другого государства, к России? Кому я здесь, к черту, нужен?
Мозг подсказывал единственный ответ: «Месть».
Стоп-стоп-стоп… Хватит рассуждать, надо убираться от магазина. Это первое. И серьезно обдумать ситуацию. Это второе.
На первый взгляд, трудно было найти нечто общее между импозантным мужчиной на объявлении и полубомжом с недельной щетиной. Но это только на первый взгляд. Береженого бог бережет. Сейчас бы темные очки… Да нету у меня темных очков…
Я забрел на берег Баксана, достал банку пива. Пива уже не хотелось. Не то настроение. Но одинокая фигура на берегу реки, без пива, как-то менее привычна и понятна, чем человек, пришедший на реку попить пивка.
Пиво пить не пришлось. Во рту пересохло так, что трудно было глотать. Закурив сигарету от сигареты, я принялся рассуждать.
«Итак, что делать? Ехать домой? Дома явно что-то происходит. Домой… Автобус – поезд – автобус.
Деньги? Есть деньги, есть… Господи, мобилку нужно выключить! На всякий случай, но выключить. Зачем? Потом будем рассуждать зачем. Пока выключим.
Так, а если домой? Автобус… автобус… Хм, а блок посты? Документы предъявлять придется. Понятно… На первом же блок –посту меня и возьмут. Отпадает. Что делать-то?
Еще раз вариант под названием «Домой». Из Приэльбрусья транспортом мне не выбраться. Уйти в соседний район? В Гвандру? Ну, и? Тот же орган, только в профиль. И плюс погранцы. Здесь хотя бы есть пропуск… Стоп! Пропуск! Мое местонахождение могли установить по пропуску погранслужбы. Да нет, ерунда… Полгорода знало, куда я еду. Могли позвонить домой, представиться, кем угодно и узнать.
Тихо! Тихо… Неважно откуда, но знают, где я. Это пока не главное. Итак, Гвандра отпадает. Нет пропуска, более малолюдно, и те же блок-посты при выезде.
Еще раз… А если снова рассмотреть вариант с Баксанским ущельем? Ехать, но не доезжать до блок-постов. Кстати, а где они расположены? Давай, вспоминай… Так, не доезжать и обходить пешком. Ночью? Зачем? Больше подозрений. Днем? Стоп, а не получится! Помнишь блок-пост в теснине? По реке, что ли, плыть? Не годится.
Что еще? Что еще? Перейти в долину Джилысу? Оттуда на грузовиках в Кисловодск? Вариант. А блок посты? Скорее всего, их там нет. А если есть? В «Долине нарзанов» можно узнать. Не-не-не… в «Долину» соваться нельзя. На Джилысу могут знать. И это безопаснее. Так, вариант.
Ну, и? А граница с Украиной? Ты уверен, что тебя там не ищут? А почему нет?
Стоп. Остановились. О границе, о розыске, будем думать после… Когда выясним «кто?»
Итак, Кисловодск. Вариант. Это, если домой. «Пока они видят тебя, нас не тронут». Это еще почему? А потому… Поймешь, когда поймешь «кто?» … Поймешь, когда поймешь…
Кто? Кто? Наверное, самое простое. Нардеп. Как он там говорил: « Я всю жизнь в интригах»? «Сожрать» посла, в советское время, будучи рядовым сотрудником миссии… Да, талант… Не талант, талантище! Нардеп, больше некому. Два рассыпавшихся уголовных дела… Метил-то он в меня, но только не тех людей в компанию со мной притянули. А притянули людей неприкасаемых… Неужели, все так мелко?
А фото откуда? Фото… Фото с документов… Вот именно, с заводских документов. Нардеп, больше некому. Фотографировался я на заводе? На заводе. Негатив затребовать в пресс-службе — плевое дело. Нардеп. Неужели, так мелко? Личная месть.
А почему нет? Как тогда сказал Анатольич, когда первое уголовное дело возникло, а под удар попал Виталий? «Ты, Петрович, о душе уже должен думать, а ты с пацанами связался!» Ну, да… Уголовку, он из-за чего смастерил? Та же причина. Всех согнул, всех растоптал, а тут один нерастоптанный остался. Да еще и вовремя каверзу раскусил… И при мне олигархи о Петровича ноги вытерли… Н-да, вот вам и причина… Петрович такого простить не смог. При его-то самолюбии?
Я вспомнил, что… Точно! Как Петрович тогда сказал? «Не получилось через «органы», значит другие люди с тобой вопрос решат».
Бандиты? Скорее всего.
Заказ на убийство? Вряд-ли. Дома бы убили. Или не успели?
Хотя, в манере Петровича сделать человека инвалидом. Чтобы человек мучился сам, и других мучил.
Так, я что-то вспомнил перед этим… Да, машины… за пару дней до отъезда, непонятные чужие машины в переулке, возле моего дома… Слежка? Мелькала такая мысль.
«Пока они видят тебя, нас не тронут».
Получается, что нужен им именно я. Так, а семья? А зачем она им? Узнать, где я? Так они и так знают. Взять семью в заложники? А как мне тогда сообщить? Телефон-то не работает. Жена чудом со мной соединилась. А если бы я не пошел в магазин? Хм, видимо, они пытались звонить, да ничего не вышло.. Получается, правильно, что я телефон выключил.
Могут они, все-таки, что-то с семьей сделать? Теоретически – да. А не теоретически? Вот, ведь, тварь! Ладно, не теоретически… Не думаю… Если они это сделают, а я, не дай бог, уцелею… Мне тогда терять нечего. Нечего терять тому, кому нечего терять… Не нужно это им. Им надо меня достать. И достать именно здесь. Подходящая ситуация, несчастный случай… Дома я могу огрызаться, просить друзей о помощи. А здесь? Похоже, что семью они не тронут. Пока знают, где я. Пока видят, где я. Жена бы зря так не говорила. Тогда зачем мне домой ? Их нужно здесь держать. Все, вариант под названием «Домой» временно отпадает.
И что теперь?
Хотите представить себе горы в сентябре?
Послушайте вторую часть «Весны» Вивальди из цикла «Времена года». Именно «Весны». Солнечный день сменяется морозной ночью. И уже первый ледок затягивает мокрые камни и берега рек. А теплая ночь обязательно предвещает ливень в долине и метель наверху. Но выпавший за ночь слой снега, к обеду, превращается в воспоминания, в ночной сон о зиме.
Я оставил свои рассуждения на берегу Баксана. И теперь изредка любовался заходящим солнцем, лучи которого пытались разжечь костер в кронах сосен. Я шагал по тропе в долину Юсеньги, и на рассуждения у меня оставалась еще целая ночь, а, может быть, и больше. Но теперь я был во всеоружии, с бензином и полным комплектом снаряжения, а не с бесполезным мобильником и пакетом продуктов на два дня. Теперь я мог продержаться автономно дней десять, а в режиме строгой экономии – все пятнадцать.
На мое счастье в альплагере «чужих» не оказалось. Я оставил в своей комнате часть вещей, предупредив инструктора, что дней через пять вернусь, если не задержит непогода. Рассказал приблизительный маршрут («колечко» через перевал «Родина», а может и загляну «в долины Грузии прекрасной»). Пришлось пробежаться еще раз по магазинам, потом на автозаправку. Попутно сделал две непредвиденных покупки – бинокль, и, в пыльном и темном контейнере «сэконд-хэнда» — яркую куртку – анорак. Бинокль мог пригодиться для будущих «маневров». Куртка у меня имелась. Вот только разглядеть меня в ней можно было или на фоне снега, либо споткнувшись о меня. В Тебердинском заповеднике, в особо охраняемой зоне реки Кичи-Муруджу, лесники прошли мимо меня, разыскивая моих попугайно-пестрых спутников. А я просто лежал ничком в метре от тропы, по которой они проходили. И, даже не прятался. У меня не было на это времени. В общем, замечательная куртка. Не куртка, а эльфийский плащ.
Надо было спешить. На всякий случай, но спешить. Наверное, в ближайшие дни, мне не придется в темноте разжигать костры и пользоваться примусом. И я спешил добраться к заветному утесу над тропой, чтобы до темноты вскипятить котелок чаю. С чаем как-то легче и веселее думалось. Особенно перед бессонной ночью. Был ли у меня план? Не было. Я только понимал, что времени у меня мало.
Поначалу я собирался уйти вверх по долине Шхельды. Однако отказался от этого плана. Я не умею «бегать» по горам. Но хорошо знаю, как это умеют делать другие. Правда, у меня было возможное преимущество – неделя акклиматизации. Но кто сказал, что у моих противников его нет?
В долине Шхельды… Не хотелось мне в нее идти. Не хотелось и все. Наверное, потому, что я еще не решил, что мне дальше делать и как поступать. И слабо представлял себе, с кем мне придется столкнуться. Чувствовал, что и прятаться нельзя, и попадаться неохота. Мне нужна была только одна спокойная ночь, чтобы определиться.
Небо было ясное. С верховьев долины потянуло студеным зимним воздухом. Похоже, что дождя не будет и тратить время на установку палатки не обязательно.
Еще только начали сгущаться сумерки, а я уже сидел на утесе, с которого хорошо просматривалась тропа, потягивал из кружки терпкий чай, хрустел сухарями и любовался открывающимся видом. Хотелось немного потянуть время, отсрочить момент, когда снова все эти «кто?», «почему?» и «зачем?» ринуться хороводом в мою голову. Я и так здорово перетрусил и перенервничал.
С куревом здесь тоже надо быть поаккуратнее. Я ткнул окурок в камень и уже в полной темноте полез в спальник. Место здесь, кстати, было удобное. Слышны были даже шаги запоздавших путников. Но все они двигались с верховьев долины. А мои ловцы придут снизу. Обязаны прийти. Не зря же я подробно рассказывал маршрут инструктору.
Хм, обязаны прийти… Как там говаривал вождь племени яноама? «Моя смерть влетит через северные ворота в виде стрелы с черным оперением и красным наконечником.» Угадал вождь. Мне бы угадать…
Я улегся поудобнее и начал рассуждать за каким чертом меня понесло в долину Юсеньги, и что мне дальше здесь делать. Кто виноват, похоже, я уже выяснил.
Итак, что мне делать в долине Юсеньги? Не считая дороги назад, в альплагерь, у меня есть три пути: перевал Юсеньги в долину Шхельды, еще, рядом с ним, дырка какая-то есть, посложнее; перевал Уродина, туда же, но попроще, ходил я его; перевал Бечо, в Грузию, самый простой. Пойду-то я, случае чего, действительно, Уродину. Я его и ночью пройду, была бы ночь светлая…
А, что у нас с луной, кстати? Эээ….полнолуние было с неделю назад…Светлая должна быть ночь, если туч не будет.
Интересно, они знают, что я знаю? А ты, друг ситный, для чего вещички в альплагере оставлял? Само собой, чтобы показать, что ты не знаешь о погоне… Допустим, они не знают.. . И?
Ладно, потом… Итак, имеем три дыры: Юсеньги, Уродина и Бечо. Как бы они рассуждали? На Юсеньги ты явно не полезешь….
Стоп! Товарищ, ты что, чудишь, что ли? Кто будет рассуждать: «На Юсеньги в одиночку не пойдет!»? Бандюки? Не смеши!
Проводник. Приедут в альплагерь, наймут какого-нибудь спеца, да хоть из спасателей…
И кого искать будут? Респектабельного гражданина при пиджаке и галстуке? На персональном служебном автомобиле марки «Ауди» с «хохляцкими» номерами?
По тропе покатился камень. Я выполз наполовину из спальника и глянул вниз. Одинокий фонарь метал луч света вниз по тропе, раскачиваясь в такт шагам. Несет кого-то среди ночи в поселок… Несет, но не по мою душу…
Итак, и кого же они будут искать? А искать надо заросшего щетиной гражданина, возможно, в темных очках. И кто его узнает? Да будь у них хоть сто моих фотографий!
Н-да… Получается, что должен быть тот, кто меня хорошо знает. Еще одна тварь дикая… Первый – нардеп, второй – некто… Вот тебе и очередная загадка!
Хм. А что? Нардеп – человек не глупый, и если я его не переоцениваю, то проводника мог подсказать он. Потому что, в противном случае, вся их затея бессмысленна. Абсолютно бессмысленна. Так, решено.
И кто же проводник? Я начал перебирать в уме образы тех, с кем ходил в горы, с кем был знаком по горам, тех, с кем сталкивался в турклубах… И чуть не заснул.
Вылез из спальника, нащупал термос (еще одно ценное приобретение), налил чаю и снова взгромоздился на камень. Луна еще пряталась за одной из вершин. Но было почти светло. Пустая тропа серела в ночи. Ветер переменился и задувал откуда-то сбоку. Значит, курить можно.
Итак, вернемся к нашим баранам. Кто же проводник? На второй сигарете версий осталось две. Что ж, посмотрим, утро вечера мудренее.
Часы показывали первый час ночи. Пора было ложиться спать. Назавтра, вероятно, силы потребуются. Только два вопроса сводили меня с ума: «За каким чертом я сюда поперся? Не ошибся ли?», которые плавно выкристаллизовывались в один: «Что мне делать, когда они появятся?»
Напоследок, поразмышляв, решил посмотреть по обстоятельствам. По крайней мере, первый день поплетусь у них на хвосте. Вылезть вперед, и загнать себя в мышеловку под перевалом Юсеньги? Бред! Хотя, и на хвосте плестись.. По лесу еще можно. А выше границы леса? Перед Уродиной долина просматривается вниз километра на три.
Философски решив, что «поживем – увидим», я снова забрался в спальник, и, убаюканный шумом реки, заснул.
В шесть утра, позавтракав, я сидел на своем боевом посту. «Ранние пташки»уже прошли, а моих знакомцев среди них не было. День был пасмурный, но, дождя, похоже, не ожидалось. Час проходил за часом, и с каждым часом я прибрасывал, что «если, вот, сейчас», то куда они смогут сегодня добраться, если не схитрят и не пойдут сразу в долину Шхельды.
Вариант с разделением их на группы, после некоторых размышлений, я отбросил.
Мои «знакомцы» появились уже после полудня. Я решил пообедать заранее, и резал на камне колбасу, когда из-за поворота появились они. Никаких сомнений не было. Впереди всех легко вышагивал жгучий «брунэт» в ярком костюме, в котором и без бинокля угадывался Ромчик. Значит, одна из моих вчерашних версий точно подтвердилась. Следом шагали еще трое, незнакомых мне вовсе, причем, один из них, был явно не ходок. По виду – чистый «бык». Спортом он когда-то занимался. Но давно. Ноги в бедрах выдавали бывшего тяжелоатлета или борца. Но неограниченная «жрачка под водку» сделала свое дело. Шел он тяжело, переваливаясь, часто спотыкаясь. И ногу ставил не всей стопой, а пытался ставить, по привычке, на каблук. Ноги терлись одна о другую… Дааа…Если он себе «все» еще не растер, то разотрет скоро.
….продолжение следует…
автор Mist
Тридцать первый
31
Тридцать первый наконец-то нашел время оторваться от терминала. У него, конечно, когда-то было имя, но в постоянной нервотрепке и слежением за курсом продаж, он его давно забыл. Он, конечно, предпочел бы его продать, но такой товар, как имена, был никому не нужен. А порядковые номера были удобны, потом, было же ясно, что перед ним тридцатый, двадцать девятый и так далее.
Забежал черт из смежного отдела, принес кофе и квартальный отчет.
— Почем нынче души?
Услышав ответ, Тридцать первый обалдел.
— Ну вы, там, внизу, совсем на рекламу не тратитесь! Окупаемости никакой!
— Ну, — черт пожал плечами, — Наверху пропаганда лучше поставлена. Зато внизу самые ценные кадры.
— Оно и видно, — Тридцать первый взглянул так, что черт съежился под его взглядом, — Все фонды на зарплату прожираются.
Черта как ветром сдуло. Тридцать первый снова взглянул на терминал. Рай перебивал у Ада контрольный пакет в Северной Аляске. Плохо. Его маленький гешефт не складывался, а залежалый товар был никому не нужен. Тридцать первый быстро набрал на коммуникаторе тайно записанный когда-то на одном земном саммите номерок.
— Аллоу, — растягивая гласные с чувственным придыханием, в трубке отозвался неземной голос.
— Тридцать первый! – представился Тридцать первый, — Тепло, светло и мухи не кусают.
— Я предпочитаю работать после заката, — голос мог бы сделать честь любой порнозвезде, но Тридцать первый уже давно не велся на такие штучки, — И плюс оплата за вредность.
Тридцать первый радостно ухмыльнулся. Хорошая идея. О вредности тоже надо было подумать, он быстро спрятал трубку, потому что в кабинет без стука вошла молоденькая Смерть. Дверь она открывала аппетитным бедром, поскольку руки были заняты кучей документов на подпись Тридцать первому. Тридцать первый, мельком взглянув на терминал, поставил свое размашистое факсимиле. Да, Рай сегодня явно выигрывал по всем показателям.
— Как можно так поступать?! — вдруг взвилось со внутренней связи.
Тридцать первый протер глаза. Он за работой даже не заметил, как летело время. Его катастрофически не хватало, и не хватало его еще тратить на препирательства с Раем.
— Тридцать первый! Ты нас обанкротишь! – одновременно завопили и снизу.
Тридцать первый довольно улыбнулся. Гешефт-таки складывался. Да, Эроту можно и заплатить в двойном тарифе, недаром он прикормил этого пацаненка, как бы не переманили конкуренты!
— Не понимаю вас обоих! – рявкнул Тридцать первый, по обыкновению рассчитывая, что Рай сейчас начнет разбираться с Адом, а его оставят в покое. Но на этот раз не сработало.
— Тридцать первый! – Архангел по связям укоряющее с максимумом сострадания глядел с экрана, — У тебя есть душа?
— По курсу Рая или Ада? – привычно осведомился Тридцать первый, — Оптовой партией скидка.
Лицо архангела побагровело от гнева.
— Мы знаем, что ты в сговоре с Эротом! Что вы оба натворили?! Столько зачатий! Столько душ надо вложить!
— Я-то тут при чем?!– Тридцать первый пожал плечами, — Лето, тепло, курортные романы.
— Вот именно! – Архангел развел крылья, — Безотцовщина. Дети брошенных матерей. К чему склоняться их души, вот как ты думаешь?
Тридцать первый скорчил горестную физиономию. В любом случае, с Раем ссориться сейчас не следовало. Пусть думают, что он глубоко скорбит.
Когда экран погас, Тридцать первый снова набрал номер по внутренней связи:
— Выпишите на Адские реквизиты счет на крупнооптовую партию склонности ко злу. Да, — улыбнулся он, вспоминая Эрота, — И обязательно на комплектующие к вредности.
Тридцать первый был доволен. Он в барыше. Что ж, теперь можно передавать дела в Август. А он сам вполне заслужил годовой отпуск.
автор Шахразада
Пастер-7. Пилястра
ПИЛЯСТРА
Прощайте врагов ваших — это лучший способ вывести их из себя.
Оскар Уальд
В который раз уже Сулейман Хафиз, коммодор спасательной капсулы «Пастер» думал о том, как он распорядился бы своей жизнью. Если бы ей уже не распорядилось правительство Земли до его рождения. Почему именно в том районе, где пустыня встречалась с морем на цветущей субтропической границе, пятьдесят лет назад некая группа статистиков решила, что через пару десятков лет возникнет необходимость в командирах космических кораблей, чувствительных к эмоциям экипажа, и поэтому сплачивающих людей одним своим присутствием… Гм, Сулейман всегда любил историю, и он знал, что когда-то в стародавние времена, капитаны кораблей поднимались из простых пилотов, вырастали в условиях постоянного совершенствования, конкуренции, когда у всех изначально были равные условия, но капитаном мог стать только, действительно, волевой и харизматичный лидер. Впрочем, у этой системы тоже были недостатки, сколько народищу, мечтая летать к звездам, оставались не у дел, обделенные способностями или возможностями, и сколько было бестолковых капитанов, нечестно обошедших соперников, ставленников правителей или попросту тех, кто громче орал и кого больше боялись.. Так что, господа статистики были в чем-то правы, устраивая судьбу человека с момента его рождения, чтоб мечтать об ином ему и не помышлялось. Сулл и не мечтал, его воспитали так, что иной альтернативы, кроме пилотирования, просто не было, старушка Земля владела столь хорошими психолого-педагогическими средствами обработки, что отбраковки, как в иных мирах, просто не получалось. Сейчас Сулейман Хафиз в обществе своего ядерщика, веганца Локки Рами, тихонько подремывал на брифинге содружества свободных миров, следя исключительно за эмоциями говорящих, практически не отдавая себе отчета в смысловой нагрузке слов, ведь слова могут лгать сознательно, а чувства – там много сложнее, человек может заблуждаться сам, но лгать самому себе он не может. Локки, сам с радиоактивного мира, мог бы запросто стать командиром корабля ничуть не хуже Сулла, мог стать и медиком и философом, там была иная проблема – ограничение срока жизни. На планете Локки выживали сильнейшие, умнейшие и наиболее приспособленные, но их жизнь была короткой, именно из этих соображений, люди с миров Веги командирами не были никогда, но благодаря высокой степени обучаемости, всегда были наравне с командирами. Сулл не мог не то чтоб даже сменить работу, он просто не мог бы полюбить иную работу, Локки же занимался любимым делом, причем, он мог в любой момент переквалифицироваться. Был и третий член экипажа, отличница-навигатор Апуати Хевисайт с миров колоний в кольцах Сатурна, но на брифинге ее не было, потому как земное правительство четко помнило о состоянии постоянного противодействия Сатурна, и, скорее всего, раз Апуати не было послано приглашение, Земля в очередной раз замыслила покрепче оплести Сатурн экономическими путами, раз уж этот холодный мир отстоял свою независимость и право на самоуправление. Собственно, Земля всегда напоминала другим мирам, что является прародиной человечества, и требовала не только уважения, но и права играть ведущую роль на междупланетной арене. Надо сказать, до недавнего времени у нее это получалось.
Чернокожий офицер информации с жестким, даже жестким лицом лихорадочно переворачивал кипу лежащих перед ним бумаг. Тут надо отметить, Сулл снова совершил экскурс в историю, с той поры, как править стала ее величество Статистика, бюрократический аппарат был уничтожен, чиновников было именно столько, сколько следовало для обеспечения нормального функционирования управления. Потом, для чиновника не существовало понятие «семьи», и, естественно, должности не наследовались, и расширения сытных мест для своих тоже не было. Офицер информации, безусловно, был выращен для своего дела. И сейчас, найдя нужную распечатку, он быстро проанализировал сидящих перед собой, и, не колеблясь, передал бумаги Локки. Веганец поймет быстрее, а эмпат все считает с его эмоций. Эмоции вспыхнули таким фейерверком, что Сулл был вынужден поставить легкую блокировку.. Война. Сейчас он уже сосредоточился на словах начальства, одновременно удерживая в голове эмоции Локки.
— В системе Денеболы, — скупо информировал офицер информации, — Собственно, конфликты там и так постоянно вспыхивают и гаснут, но на этот раз они, похоже, затеяли бактериологическую войну. Две планеты. Гармония и Эрида. Ваша помощь нужна на Гармонии. Вакцину можно приготовить прямо на месте, но технология разработана недавно, собственно, нам доложили с земного представительства на Эриде, как спасти жителей Гармонии.
— То есть? – Сулл поднял бровь
— Да что тут думать?! – сдержанность никогда не была в качестве достоинств Локки, который отвлекся от распечатки, — Промышленный и военный шпионаж.
Чернокожее лицо напротив отвело взгляд. По ускользающим эмоциям офицера Сулл понял, что Локки попал в точку.
— А как правительство Эриды расценит земную помощь Гармонии?
— Собственно, — офицер замялся, — Об этом лучше не упоминать. Разработка похищена без ведома правительства Эриды, и о том, что Гармонии помогает правительство Земли, лучше, чтоб никто и не узнал.
— Никто, это Сатурн? – невинно улыбнулся коммодор Хафиз.
— Никто – это никто! – жестко отрезал военный.
— Не понял, что от нас требуется? Ну привезем мы на Гармонию технологию приготовления вакцины от биологического оружия Эриды. Но чем вести ее с Земли, не проще ли добыть ее непосредственно с Эриды? Или вы хотите сказать, что наши шпионские сети работают более продуктивно, чем гармонианские?
— Именно так и есть, — офицер замялся, типа, стоит ли раскрывать все карты, — Гармония – в чем-то рыцарский мир, он не принимает такие способы борьбы с противником, как шпионаж или диверсии. Этим активно пользуется Эрида, которая только такие способы и приемлет, поскольку в открытой стычке Эриду Гармония просто разнесет на кусочки. Эрида была колонизирована Гармонией в незапамятные времена, начиная свою историю, как планета-тюрьма для тех, кто в силу определенных причин не сумел приспособиться к сложной системе законов рыцарства Гармонии, ну типа политические заключенные и просто уголовники. Эрида ближе к Денеболе, чем Гармония, она богата металлами, это был, кроме того, ценный источник ресурсов. Законы рыцарства отсылают неугодных навсегда, но они же обязуются создавать все условия для нормального существования, то есть, тюрьмы с решетками и жестким режимом на Эриде не было никогда, — и со временем Эрида отказалась платить налоги Гармонии и провозгласила свою независимость.
— Не понимаю, — пожал плечами Локки, — Гармония признала независимость Эриды, и расплачивается с эриданцами за легкие металлы органикой. Эриданцы хотели независимость – они ее получили. Жители Гармонии не хотят видеть на своей территории эриданцев, но те и не желают возвращаться, Гармонии Эрида тоже не нужна, прирост населения не допускает экспансии, торговля идет, зачем Эриде рубить сук, на котором они сидят? Эриданцы хотят вернуться на свою историческую родину?
— Гармония не хочет войны. Войну ведет Эрида.
— Извините, офицер, сейчас вы несете чушь! Гармонии достаточно прекратить поставки продовольствия и органики, как Эрида будет вынуждена просить пощады и подписывать мирный договор. Эрида слишком близка к своему солнцу, инфракрасное излучение велико, на момент колонизации это была выжженная планета, и то, что сейчас она довольно развита, это только благодаря торговле с Гармонией. Гармония без металлов Эриды как-то проживет, с Эридой сложнее.
— Тут сложности несовпадения законодательной базы, — офицер, стараясь не встречаться взглядом с Суллом, перебирал бумаги на столе, — Эрида ведет войну подрывными средствами, ослабляя экономику Гармонии. Явно Эрида не нападала никогда, да и вообще, руки коротки! Но внедрение в высший эшелон власти Гармонии пятой колонны, диверсии, воровство технологий, создание паники среди населения Гармонии, — вот чем занимается Эрида. Вы же видите, они додумались до бактериологической войны!
— Это точно известно?
— Из лучших эриданских источников, — авторитетно кивнул офицер, — Поэтому нам надо погасить конфликт в зародыше, уничтожив эпидемию. Ведь раньше или позже Гармония даже с ее средневековым представлением о рыцарстве поймет, кто мутит воду, и опять же в рамках своего представления о ведении войны, честно ее объявит и честно разнесет Эриду в клочья.
— И?
— И тогда Земля будет вынуждена вмешаться! Не могу представить, чтобы одна планета с людьми уничтожила другую населенную планету, и об этом бы не стало известно. Земля должна будет наказать тех, кто воспользовался правом сильного. А о том, что Гармонию на протяжении нескольких веков провоцировали диверсиями и подрывали всю ее законодательную структуру, никто и не вспомнит. Уже представляю, как развопятся миры Денебского Улья, где однажды уже случился подобный конфликт, да и Сатурн тоже не будет молчать.
— Ну ладно, — Сулл скрестил руки на груди, — Мы всего лишь спасательная капсула. Можете называть это тайной миссией мира, но если надо будет доставить тайно панацею на Гармонию, и, опять же не привлекая внимания, свалить оттуда, мы это сделаем. Но вообще правительство Эриды хоть немного задумывается о последствиях своего поведения? Кусать руку, которая кормит. Потом, если те данные, которые вы нам изложили, верны, Гармония-то, может, и не поймет, что ей помогает Земля. Но Эрида с ее сетью подрывников и шпионов сразу определит, почему план биологической атаки не удался. Вряд ли в этом случае наше вмешательство останется незаметным.
— Вы предупредили, я принял к сведению, — офицер информации встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
— Поздравляю, Ати, — пафосно заявил Локки выбежавшей их встречать ассимтотистке, — Мы летим на войну.
Апуати Хевисайт прижала к щекам свои изящные ладони, она хорошо знала свою команду, и ей было понятно, что Локки не шутит. Сулл хранил молчание.
Пробная вакцина к эриданской болячке была помещена в анализатор, а технологические схемы ее создания зашифрованы в базах терминала капсулы «Пастер» лично Локки, который единственный из троих мог удержать в уме сложнейшую комбинацию символов. Апуати ушла в навигационный отсек, и через некоторое время капсула стартовала в систему беты Льва – Денеболы.
Синим светом пламенел кошмарный диск Регула. Он в системе Денеболы был даже ярче самой Денеболы исключительно потому, что вокруг светила огромной беты Льва наблюдалось большое скопление звездной пыли.. При такой своей звездной величине светимость Денеболы было бы за пределами человеческого зрения, но эта пыль, держащая звезду в коконе, создавала барьер против сжигающего излучения. Денебола грела как хорошая инфракрасная печка. Эрида была седьмая планета в системе Денеболы, Гармония – восьмая. Жители обоих планет уже давно утратили понятие темной ночи или времен года, — год на Денеболе был равен восьмидесяти земным, орбита приближалась к круговой, а Регул прекрасно заменял ночное светило. Денебола, кроме того, была звездой переменной, в ее излучении за многие века у поколений людей была утрачена светочувствительность. Жители системы не были слепы, просто у них глаза лучше видели в коротковолновой части спектра, а яркость света, вынуждавшая землян прятать глаза за темными очками, а то и вообще слепнуть, для обитателей системы созвездия Льва была просто всего лишь одной из составляющих нормы жизни.
Гармония встретила «Пастер» приветственным гимном. Локки сразу же увели ученые-медики разбираться с установкой, чтобы быстрее приступить к промышленному изготовлению вакцины, а Апуати и Сулла повели знакомиться с планетой. Жители Гармонии, как представители теплых миров, имели очень темную, практически даже переходящую в синь кожу и глубоко посаженные очень большие глаза-рефракторы ( мышцы, поддерживающие хрусталик эволюция сделала подвижными – денеболцы рефлекторно настраивали свое зрение сами, правда, за счет потери светочувствительности). Гравитация была чуть выше земной, — Гармония была крупной планетой, но не настолько высока, чтобы телосложение местных жителей далеко ушло от земных канонов. В общем, Сулл и Локки, с их смуглой кожей и темными глазами лишь чуточку отличались от аборигенов, ну а вот внешность Апуати была несколько экзотична. Впрочем, тоненькие светленькие жители холодных миров Сатурна были редкостью и на Земле, так что Апуати не напрягало внимание к ее персоне, она была привычна. К тому же на Гармонии знали об ассимтотистках и их подверженности клаустрофобии, и первое, что сделал специально приставленный к команде «Пастера» гид, он осведомился, не хочет ли Апуати прогуляться по побережью. Гида звали Чен, и осведомленность у него была хорошая, поскольку, когда Сулл с Апуати любезно приняли предложение, они были поражены схожестью того места, где им предоставили жилье, с их любимой гелланской колонией, куда они всегда стремились отдыхать после особо трудных рейсов. Их никто не беспокоил, но им было интересно узнать, что думает Чен о поразившей Гармонию эпидемии.
— Да что тут думать, — Чен расплылся в улыбке, — Это отвратительные эриданцы заражают нашу землю, наш воздух и стремятся сократить наше население. Вернуться хотят, типа, на историческую родину.
— Их мир так плох? – спросила Апуати.
— Да не сказал бы, — Чен налил каждому по мартини и сделал широкий приглашающий жест к столу, который ломился от замечательных земных фруктов, — Был я там. Стажировка во время учебы. Да, там теплее, чем на Гармонии, и в области экватора кипят океаны, но в умеренной зоне хватает пресноводных озер. Жить можно.
— Когда-то Эрида была тюрьмой Гармонии?
— Тюрьма – это громко сказано, — Чен, улыбаясь, нарезал лимон тонкими ломтиками, и Сулл чувствовал в его эмоциях искреннее желание отблагодарить экипаж «Пастера». И создать условия, чтоб им было удобно и интересно, и ни намека на ложь в чувствах к Эриде или Земле, — Ну, если вы знаете, всегда были первопроходцы, недовольные существующим режимом. Их предков не то чтобы отослали на Эриду, скорее не стали чинить препятствия по освоению новой планеты. Выбор у них был: создание резервации здесь, на Гармонии, или новый мир, где требуется борьба за выживание. Они выбрали борьбу. Это решающий фактор их эволюции. Они освоили свою планету не без помощи наших предков, но.. насколько я понимаю, без борьбы за мир, куда можно продолжить экспансию, они уже не могут. Эрида до недавнего времени была суровым миром. Они ее покорили. У них тоже, — Чен поднял руку с сочным субтропическим фруктом, — растут апельсины и яблоки. Собственно, наши планеты отличает только размер, но масса Эриды из-за наличия металлов сравнима с массой Гармонии, и пять градусов среднесуточной температуры. Почему у них сформировалось бесчестная, анархическая система правления, никто не знает.
— То есть?
— Да, — Чен располагающе улыбнулся, — До нас доходят слухи, что это эриданцы вредят нашей экономике. Они совершают подлые диверсии, их лазутчики проникли в самое наше правительство, именно поэтому мы и не можем начать против них освободительную войну. Это мерзкие выродки, целая планета выродков. Но бесчеловечно убивать целую планету, не так ли?
— Так, — согласился Сулл, — Но, возможно.. они вовсе не выродки? Возможно, они хотят тоже иногда жить на Гармонии, ассимилироваться с населением?
— Да кто им не дает-то? – возмутился Чен, — Внешне эриданцы от нас не отличаются, а наши законы уже давно стали более гуманными, нежели тогда, когда произошло разделение. Лично я не против жить рядом с цивилизованным эриданцем. Только проблема в том, что таких не существует! Они хотят вернуть себе ВСЮ Гармонию. Им мало независимости. Они хотят уничтожения населения планеты, которое в несколько раз больше их самих. Иначе зачем все эти диверсии? Скажите, вот вы, землянин и женщина с Сатурна, видите у меня какие-либо признаки ксенофобии?
— Нет, — в унисон произнесли Сулейман и Апуати.
— Потому что их нет. И ни у кого из обитателей Гармонии. Мы признаем равенство и демократические свободы. Мы бы рады воспитывать своих детей с детьми эриданцев. Мы посещаем их мир, и они настолько лицемерны, что в своем мире общаются с нами, как с людьми. Но наш собственный мир они уничтожают! Подготавливают под себя. Я понимаю, что с этой эпидемией не все чисто. Они сознательно вытравливают нас с наших земель.
— А много народу умерло с начала эпидемии? – осведомился Сулл.
— Да нет, — Чен развел руками, — Никто пока не умер, смертность вполне в рамках общей демографической картины, вы прибыли вовремя, за что вам огромное спасибо. Но эриданцы наращивают вооружение! Это доподлинно известно. Более того, из-за этого мы тратим энную сумму на оборонные комплексы от агрессии Эриды и тоже в последнее время закупаем металл именно для оружия, но, говорю вам, это не поможет! Лучше бы мы вкладывали эти же деньги в образование и культуру, мы все равно не сможем напасть на лицемерную Эриду! Как мы потом сможем жить с мыслью, что уничтожили целую нацию пусть непутевых и дурных, но все-таки наших злобных и воинственных детей?! Нет, этот очаг самоуничижительной войны надо перевоспитывать, убивая только шпионов и диверсантов, а с Эридой поддерживать мирные торговые отношения.
В этот момент где-то жалобно взвыла сирена.
— Вынужден вас покинуть, — откланялся Чен, — Располагайтесь, будьте как дома.
Сулл и Апуати последовали его совету.
Буквально через час пришел Локки, взволнованный и взъерошенный.
— Эти эриданцы вообще нелюди! – возмущался он, — Не поверишь, — он обернулся к Суллу, — Я поймал шпиона! Эриданского.
— О?
— Слушай, ну они внедряются в святая святых Гармонии. У них нет никакой защиты от предательства или внедрения эриданцев на руководящие должности с целью развала общественного строя. Демократия Гармонии против анархии Эриды, неизвестно, что продержится дольше. Правительственный чиновник, и он же по совместительству майор медицинской службы, дававший клятву Гиппократа, умышленно подправляет схему изготовления вакцины, которую мы привезли.
Апуати ахнула.
— Они хотели выставить убийцами – нас?
— Ну не то, чтобы убийцами, — Локки вскинул подбородок, — Вообще-то просто ничего б не получилось. Но я отследил и выдал шпиона властям. Пусть сами разбираются. Сейчас вакцина поставлена на поток, но по попустительству правительства Гармонии и полному отсутствию у него службы контрразведки, я не удивлюсь, если что-либо еще сломается.
Локки уселся за терминал. Апуати и Сулл напряженно следили за скоростным мельканием рук веганца на клавиатуре.
— Их средства массовой информации, — проинформировал Локки, — Сегодняшняя сводка. Пожар на складе зерновых, отказ станции химической очистки, остановка производства медеплавильного комбината, задержка с поставкой оборудования для городской клиники.. Тут же саботаж на диверсии и паникой погоняет. Я полагаю, Эрида планирует форсированное нападение на Гармонию.
— Ну уж, — усмехнулся Сулл, — Население в десятки раз больше.
— Эрида военизирована по уши, — возразил Локки, — Представительство Гармонии на Эриде неоднократно докладывало об этом правительству. Только в этом правительстве, похоже, тоже сидит представительство Эриды. Вы что, не видите, что Эрида ведет и выигрывает войну? Потому что у населения Гармонии создается паника, неуверенность в собственных силах..
— Пятая колонна, — пробормотал Сулл, прикрыв веки.
— Что? – одновременно спросили Локки и Апуатти.
— Да все просто. И банально. У Эриды внедренная сеть людей, преданных Эриде, которые в случае военного конфликта просто не дадут Гармонии воспользоваться оружием. Эрида искусственно создает панику, мифы о своей неуязвимости, подрывает при помощи диверсий веру Гармонии в свою защищенность и способность отстоять свои права. Собственно, сейчас се силы Гармонии направлены на выявление шпионской сети Эриды. Мы можем помочь?
— Я уже помог, — похвастался Локки, отхлебнув от бокала, — Представляете, сам министр здравоохранения оказался ставленником Эриды. Есть видеодоказательства. Предателя департируют.. ой нет…
Черные глаза Локки расширились, и он умолк на полуслове. Сулл метнулся к терминалу.
— Покончил с собой?
— Похоже, разведка и диверсанты Эриды, преданы Эриде намного больше, чем благородные жители Гармонии, спокойно читающие о диверсиях и пальцем о палец не ударяющие, чтобы это прекратить.. Если диверсант предпочитает суицид депортации, то что ж там с ним на родине-то делают?
— С этим надо что-то делать! – страстно заявил Локки.
— Не сегодня, — дал отмашку коммодор, глаза уже слипались, день был тяжелый, — Завтра сами все разведаем, и, возможно, сможем помочь.
Первое, что почувствовал коммодор Хафиз, очнувшись ото сна, что стало несколько жарче.. Не открывая глаз, он по привычке поискал рядом спокойные эмоции Апуати и безудержный гейзер веганских чувств Локки. И, поняв, что произошло, резко вскочил. Взглянув в окно, Сулл отметил, что морской пейзаж не изменился. В соседних комнатах мирно спали Ати и Локки. Вот! Вот что насторожило! Локки спал! Сулейман Хафиз, землянин-эмпат, пятидесяти лет от роду, знал, что веганский век слишком короток, чтобы тратить его на сон. Значит, что-то случилось.
— Ничего особенного, — в дверях стоял улыбающийся Чен, словно прочитав его мысли, — Год тут несколько короче, а днем жарче, но в остальном то же самое..
— Мы на Эриде?
Чен кивнул.
— Спасательная капсула «Пастер» вчера отправилась в пункт своего назначения «планета Земля» с отчетом о выпаленном задании. И до Земли она долетит.
— Зачем вам было похищать нас? – Сулл, сгруппировав свои эмоции, излучал спокойствие, одновременно мощным толчком разбудив Локки и мягко касаясь сознания Апуати.
— Да потому что вы ошиблись с пунктом назначения, — рассмеялся Чен, излучая чувство превосходства, — Ничего, действие наркотика должно было кончиться, сейчас ваши друзья к вам присоединятся.
Сулл молча следил, как их улыбчивый гармонианский гид священнодействует над чайной церемонией..
— Чай по-хорошему надо заваривать прямо в чашке, — отточенным движением Чен ловко водрузил на тонкий фарфор чашечек специальные крышки. Он мало напоминал эриданского шпиона, скорее гостеприимного хозяина, показывающего, что и с чем лучше вкусить для изысканного наслаждения.. Вчера мартини, сегодня – чай, — Чай не любит торопливых или беспечных.. У Эриды хорошие чайные поля.
— Я полагал, что продовольствием Эриду обеспечивает Гармония? А Эрида торгует металлами?
— Ну, — Чен снова улыбнулся, — Частично. Вообще-то вы ошиблись.
В комнату вошли Локки, пылающий гневом, и обескураженная Апуати. Сулл сразу понял, что из-за инстинктивного чувства пространства Апуати поняла, что находится гораздо ближе к Денеболе, нежели вчера. А вот Локки и Сулла Чен вполне мог бы и обмануть. Чен улыбнулся снова, обезоруживающе невинно.
— Ну да.. Вы полагали, что прилетели на Гармонию? Вы сейчас на Гармонии.
— Как это?
— Очень просто. Эрида – означает «враждебный мир». Гармония борется с врагом, чтобы выжить. Всего лишь. А от перемены месть слагаемых сумма не меняется. Пейте чай.
— Мерзкий предатель! – Локки рванулся с места.
— Что я предал? – тихо спросил Чен, — Гармонию? Мы сейчас на Гармонии, — повысил он голос, — Вас? Вам так не понравилось на Эриде? Где вам было предоставлено только мое общество. Вы доставили вакцину на Эриду, вы сделали свое дело.
— Вы убиваете людей, чтобы заселить их мир?
— Лично я никого не убил, — Чен отхлебнул из чашки, — Людей должно интересовать развитие. Не интересуясь и не стремясь к новому, они вымрут сами. Я не позволю умереть Гармонии.
— Не позволите умереть, втянув в кровопролитную войну?
— Послушайте, — Сулл быстро блокировал эмоции Локки, который уже готов был задушить благодушно улыбающегося Чена, — Почему вы не позволили нам просто улететь? Зачем вы привезли нас на Эриду, ну ладно, на Гармонию?
— Вас устроит, если я скажу, что мне понравился ваш пытливый ум и ваше желание спасать людей, попавших в беду? Я предлагаю вам работать на Гармонию.
— Иначе?
Чен снова молча улыбнулся и скосил глаза на терминал. Апуати, словно повинуясь внешнему импульсу, включила панель. С экрана смотрело лицо министра здравоохранения Гармонии, ну.. или Эриды в траурной рамке со звездой героя..
— Да, там убийцы, здесь герои.. Преходяща мирская слава, а историю обычно пишут победители..
— «Пастер» должен совершить ошибку навигации? Попасть, например, в Солнце?
Чен пожал плечами.
— Думайте, — сказал он, выходя из комнаты, — да, чай сегодня без сюрпризов. Просто очень хороший чай. Вы же на Гармонии.
— Не хочу я пить, — возмутился Локки, — Почему ты не дал мне его убить?
— Что-то тут не так, — потянул коммодор Хафиз, — Ати, девочка, где «Пастер»?
— Рядом, — улыбнулась Апуати, — Они не стали уничтожать капсулу, ее интереснее исследовать.
— Значит, мы знаем, что нам наврали, — улыбнулся Сулл, — Хорошее преимущество. «Пастер» не стартовал к Земле. Есть способ быстро добраться до капсулы?
— Не разбомбив всю их контору?! – возмутился Локки.
— Именно, — одними губами прошептал Сулл, — Пусть думают, что мы им поверили и испугались.
— Ты что-то знаешь! – с подозрением взглянул на командира ядерщик.
— Все подробности – на Гелле, — многозначительно сказал Сулл, — надо же, даже дверь не заперли.
До капсулы экипаж «Пастера» добрался практически без проблем, никого так и не встретив по дороге..
— А все-таки жаль, — сказал Сулл, потягиваясь в шезлонге, — Что мы так и не попробовали эриданский чай. Ну это извинительно, хотя господин Чен, возможно, расстроен.
— Ты веришь, что это был чай, а не как то мартини, из-за которого нас и похитили?
— Да, я верю, что это был чай. Причем, чай, заваренный с любовью к чаю. И с искренним расположением к нам. Вы еще ничего не поняли?
Апуати вскинула на командира прозрачные, как родниковая вода, глаза.
— Он позволил нам убежать?
— Не только. Он хотел, чтобы мы убежали и донесли весть до Земли, что Эрида практически бескровно завоевала Гармонию и творит на ней, что хочет. Чтоб Земное правительство признало и Эриду и Гармонию. Но истина не в этом.
— А в чем?
— Эрида – вымысел. Средства массовой информации Гармонии устроили для жителей Гармонии пугало из Эриды. Дескать, Эрида внедрила на Гармонии пятую колонну, предателей и саботажников, против которых надо сплотиться, чтобы выжить. Это термин со времени земных войн. Государство легче завоевать, если в момент нападения будет еще и удар изнутри. С четырех сторон и с тылу. От этого любое государство беззащитно. Почему-то пришла ассоциация: нужна, как собаке пятая нога. Только Эрида не была пятой колонной. Она было пилястрой. Вот такие архитектурные ассоциации. Кстати, не видел на Гармонии ни одного здания с колоннами. Потому что колонны – сооружения для красоты и света, а пилястра – часть усиления конструкции, она удерживает стену, одновременно являясь и декоративным элементом. Я видел эмоции Чена, его триумф и сожаление, что героем оказался не он. У Гармонии и Эриды одно правительство. Экономика Гармонии нацелена на развитие вследствие эриданской угрозы. Борьба с диверсиями воспитывает дух молодого поколения, и самая большая тайна двух планет в том, что между ними – мир. Думаю, и наш приезд и самоубийство министра было спланировано, чтобы поддерживать у населения Гармонии ненависть к несуществующему врагу. Ведь, если есть против кого бороться, на него можно списать и лишения и отсутствие некоторых благ за ради получения больших благ в будущем. Заметьте, конфликт ни разу не перешел в вооруженный. Правительство заботится о своих дойных коровах, припавших к терминалам. Доктриной холодной войны проще регулировать и объяснять экономический спад и успокаивать население, показывая ему врага. Врага, которого нет. Чен не обманул. Он служит Гармонии.
— Гадкое это дело – политика, — вздохнула Апуати.
А Сулейман Хафиз, командир спасательной капсулы «Пастер», думал о том, как по-разному формируются рычаги управления в разных мирах. Слепые жители Гармонии, чье политическое здание укреплено пилястрами враждебной Эриды. Жить в оппозиции к маленькому, но надежному врагу. Накапливать мощь. Строить. И разрушать, чтобы снова строить. Жизнь идет своим чередом.
автор Шахразада
Иллюзии доцента Пичугина. Часть III.
(окончание) http://www.kvadra.su/2009/07/09/illyuzii-docenta-pichugina-chast-vtoraya/)
III
Пичугин открыл дверь своим ключом и немного помедлил на пороге. В лицо ему ударила привычная волна звуков. Привычная-то привычная, но отчего-то именно сегодня шумовой фон, который сопровождал все их семейные вечера, стал для него открытием. И очень неприятным открытием.
Зоя Анатольевна в гостиной смотрела сериал. По экрану метались, заламывая руки, какие-то знойные красавицы. Героиня с лицом целлулоидного утенка в очередной раз убеждала героя, вложив в голос свое самое страстное рыдающее тремоло: «Я никогда, никогда не покину тебя, Альфредо!» «Я на месте этого Альфредо убежал бы от нее на Южный полюс, – подумал Андрей Иванович. – У них столько красоток, а главную роль отдали такому чучелу. Хотя, может, потому что она блондинка? Блондинки в Бразилии – редкий товар…» Жена никак не отреагировала на появление Пичугина. Он в одиночестве поплелся на кухню. Поднял крышку сковороды: там ждала его, отдыхая на подушке из разваренного риса, одна-единственная котлетка. Сердце кольнуло от неприятного предчувствия. Может, в чем-то другом и можно было упрекнуть Зою Анатольевну, но только не в привычке готовить «на один укус». Если она делала котлеты, то целыми противнями, если варила суп – то в ведерной кастрюле. Андрей Иванович торопливо съел свой ужин прямо со сковороды, вытер подливку сохнущим тут же ломтем хлеба и подкрался к двери комнаты дочери. Предчувствие его не обмануло. Настя была за компьютером и, хуже всего, не одна. Перед экраном с какой-то игрой-бродилкой, Пичугин в них ничего не понимал, в самой вольготной позе развалился ее одноклассник и друг (Андрей Иванович имел все основания думать, что он давно уже не просто друг) Вадим Зеленцов. Настя притулилась рядом, положив голову ему на плечо. Перед молодыми людьми стояли пустые грязные тарелки. Аппетит у этого парня, который даже спортом не занимался по причине телесной хилости, был такой, как будто в свободное время он разгружал вагоны… Компьютер то жалобно попискивал, когда игроки делали ошибку, то разражался громким и однообразным «бумм… бумм… бумм», видимо, когда все шло нормально, и выдавал оглушительную петушиную трель, если Настя и Вадим в перерывах между поцелуями умудрялись выйти на следующий уровень. Андрей Иванович покачал головой. Было бесполезно просить эту парочку пустить его за компьютер. Да и гордый Наполеон не потерпел бы той вони, которая исходила от клавиатуры, захватанной жирными пальцами…
Пичугин молча притворил дверь. «Я мог бы ей напомнить, что компьютер покупался в первую очередь для работы, и только потом для игрушек, – подумал он. – Да ведь она, чтобы порисоваться перед своим Вадимом, усмехнется и скажет так капризно, врастяжку, как она умеет: «Папуля! Ты, никак, на семнадцатом году решил взяться за мое воспитание!»
Как ни горько, но о дочери отныне можно было говорить только словами из популярного фильма: «Что выросло, то выросло». При минимальном участии его, Пичугина, как воспитателя, и при не столь уж большом – как кормильца. Зоя Анатольевна, женщина трезвая, относительно умственных способностей и характера Насти не обольщалась и потому, вероятно, терпела этого Вадика: то ли рассчитывала на ее раннее замужество, то ли просто надеялась, что неуравновешенной девочке этот ее первый настоящий роман поможет немного успокоить нервы и подлечить гормоны. Пичугин диву давался, не ожидая такого либерализма от своей жены-учительницы. «Эх… – говорила Зоя Анатольевна. – Не знаешь ты жизни. У меня в девятом уже все на парочки разбились. Наша-то еще поздно начала, в одиннадцатом…» – «Зоя, что ты несешь, – заорал тогда на нее Андрей Иванович, – какие парочки в выпускном классе, им об алгебре и геометрии надо думать!» – «Она не может учиться, – спокойно ответила жена. – Я была с ней у доктора. Это синдром. Неспособность концентрировать внимание. Знаешь, не всем в этой жизни быть учеными. Кто-то должен делать и что-то простое…»
«Яблоко от яблони недалеко падает», – в очередной раз подумал Пичугин. Мать смотрит идиотские сериалы, дочь играет в идиотские игры… Что-то этот Гоша в троллейбусе говорил своей Кларе – о детях, которым уже в четвертом классе не любопытно вообще ничего… Андрей Иванович вспомнил своих студентов. Пичугинский предмет их никогда особенно не интересовал, но ведь за любимыми преподавателями они бегают толпами, засыпают их десятками вопросов, ради них сидят в библиотеке до закрытия, готовятся, спорят, глаза у них блестят… «Нет, не все такие, как моя фефела… – признал он в своем нынешнем обостренно-справедливом восприятии мира. – Или им больше повезло с родителями…»
Он прошел в гостиную, вывалил на стол содержимое своего портфеля, достал обрывки бумаги с обрывками мыслей, стал рассеянно возить их по отполированной поверхности, прикладывать друг к другу: вот большой квадратный листок – пусть это будет дом, вот поменьше – крыльцо, положим две ручки сверху под углом – готова крыша… Пичугин опустил на «стену дома» коробок спичек – «дверь», и тут сериал наконец-то закончился. Зоя Анатольевна тяжело поднялась, пошла на кухню мыть посуду. Андрей Иванович с облегчением схватил пульт и нажал красную кнопку. Наступила тишина.
«Наполеон, Наполеон… Бу-о-на-пар-те. Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы, – кто это написал?..» – Пичугин склонился с карандашом над одной из своих бумажек и машинально стал обводить каждое слово в рамочку наподобие траурной.
Зазвонил телефон. Из кухни прибежала Зоя, схватила трубку мокрыми руками. Даже на кафедре профессор Куроводов давным-давно завел радиотелефон с двумя трубками, а у них дома все еще стоял аппарат с диском и проводом-спиралью, совсем как в детстве… Пичугин давно собирался его выкинуть, но ему было жаль этой его трогательной и никому не нужной хрупкой пластмассовой угловатости, этого нелепого красного цвета, этих полустертых цифр… Зоя Анатольевна подтянула телефонный аппарат к своему еще не остывшему креслу и приготовилась к долгой беседе: судя по ее репликам «да что ты говоришь!» и «кто бы мог подумать!», звонила одна из трех ее лучших подружек. «Риточка, вот так сногсшибательная новость!» – угадал, значит, Рита Жукова…
«Все как всегда, – думал Пичугин. – Среда как вторник, вторник как понедельник… Зоя как Зоя, Настя как Настя… Почему же сегодня мне хочется надеть ботинки, застегнуть куртку и уйти отсюда куда-нибудь? Хотя бы просто пару часов покружить по этим раскисшим от мокрого снега улицам…»
Зоя выслушала монолог Риты Жуковой, несколько раз еще повторила «Это невероятно!», положила трубку и тотчас начала сама крутить диск. Ясно, торопится поделиться новостью со второй подругой, Надей Дворяшиной.
Пичугину хотелось встать, надеть ботинки, как он и собирался, застегнуть куртку и выскользнуть за дверь, в мягкую лиловую прохладу весеннего вечера. Но его ноги как будто приросли к полу. Он сидел, смотрел на красный аппарат и с закручивающейся в тугую спираль где-то возле сердца ненавистью слушал певучий, журчащий, радостный голос Зои:
– Ты представляешь, Надь, что мне сейчас рассказала Ритка Жукова? Просто бразильский сериал в жизни! Помнишь Воронцову, ну ту, что в моей школе работала, я как-то пару раз приглашала ее домой. Она совершенно не вписывалась в нашу компанию, но я все-таки ее звала – нехорошо ведь, работаем вместе, что это за коллектив, если все после работы будут сразу разбегаться к мужьям и детям, а друг друга игнорировать… Ну, вспомнила? Она полчаса посидела тут, поулыбалась, тортик мой похвалила, а как Наташка предложила спеть нашу любимую, «А ты такой холодный, как айсберг в океане», сразу поднялась и ушла… Короче, Ритка с мужем только что вернулась из Египта. И знаешь, кто оказался в их группе? Наша Воронцова! Ты слушай, слушай дальше… Она ведь старше меня, ей лет сорок пять, и муж у нее примерно такого же возраста. Я несколько раз его видела, он за ней после уроков заезжал… А там она рассекала в сопровождении какого-то двадцатипятилетнего юнца! Ритка говорит, вся группа в первый день гадала: мать это и сын, муж и жена или тайно сбежавшие любовники… Выглядит она, конечно, неплохо, морду всякими лифтингами мажет, фитнесом занимается, но – сорок пять и двадцать пять! Стыд-то хоть какой-то должен быть в нашем возрасте?.. Ну, слушай дальше, а ведь Ритка с ней хоть шапочно, но знакома. И вот она подходит к ней за шведским столом на второй вечер и вежливо так говорит: «Здравствуйте, Татьяна Александровна, какая встреча! Прекрасно выглядите, кто бы мог подумать, что у такой молодой женщины такой взрослый сын!» А Воронцова, можешь себе представить, даже не покраснела и отвечает ей спокойно: «Нет, у меня дочь, она с отцом осталась дома. Это мой друг Алексей. И называйте меня лучше Таней, пожалуйста».
Ее завистливо-гневно-восхищенный монолог лился дальше, журча на перекатах и прерываясь лишь для того, чтобы выслушать очередную порцию ахов и охов от Нади Дворяшиной. Пичугин же думал: «Какая молодец эта Воронцова. В сорок пять лет послать все к черту и позволить себе хоть неделю прожить так, как хочется. Я не смогу. Кровь уже, наверное, наполовину разбавлена дешевой бурдой из гастронома, в которой ни крепости, ни вкуса, – одна отрава. Отрава безволия…»
– Анюточка, что я тебе расскажу! – Зоя Анатольевна звонила уже следующей подруге. – Помнишь, у меня в школе работала такая Воронцова, я еще пару раз приглашала ее к себе? И вот неделю назад наша Ритка Жукова повстречала ее в Египте. Да не одну и не с мужем, а с каким-то молодым хлыщом, едва ли не ровесником своей дочери…
«Развестись бы с ней, – с тоской подумал Пичугин, вглядываясь в исчерканный листок, на котором уже нельзя было рассмотреть ни одного слова. – Выменять им с Настей квартиру, мне комнату… Но как? По Зоиным бабским понятиям разводиться неприлично, муж должен быть хоть плохонький, да свой… Она остаток крови из меня высосет… А ведь тот профессор, который встретился мне утром, он-то развелся с женой, чтобы, не обманывая ее и себя, хотя бы вот так, редко, торопливо, каждый раз мучительно подыскивая предлоги, встречаться со своей Кларочкой… Разыскать бы его и попросить, чтобы научил. Вот этому. Как правильно жить… Да только ведь, наверное, для начала он бы не женился на такой, как Зойка. Его жена была, наверное, интеллигентной, сдержанной, все понимающей… И расстались они, ясное дело, без скандалов и ругани… А я если и пройду через это со своей Зойкой, то ради кого? И ради чего?..»
Пичугин представил будущую свою комнату в коммунальной квартире. Как он сам себе строгает на ужин картошку, варит сосиски, стирает носки… Почему-то именно в это мгновение он представил грядущую жизнь горько и трезво, без малейших иллюзий. Не кодекс Наполеона его ждет, а холодная постель, стопка засохших тарелок на столе и батарея пустых бутылок за дверью, разговоры «тихо сам с собою», минуты и часы, когда на стенку хочется лезть от одиночества, случайные «подруги» и «друзья», болезни, увольнение с работы. И смерть под забором лет в шестьдесят. Если только не позарится на его комнату какая-нибудь ловкая бабенка и не проделает с ним классическое «подогрели-обобрали» – тогда трехгрошовая опера пичугинской жизни еще быстрее выдаст ему такую же нелепую, как все уже отыгранные сцены, последнюю арию.
«Жизнь – не компьютерная игра, ее назад не отыграешь», – заключил Пичугин и встал, сам не зная, что будет делать в следующее мгновение. Может, пойдет на кухню и соорудит себе бутерброд со вчерашней колбасой. Если она, конечно, уцелела после Вадимова нашествия. А может, махнет рукой на тянущую боль в желудке, скажет себе легко и весело: «Творец должен быть голодным», и все-таки пойдет прогуляется, охладит голову, посидит немного в тишине под деревянным грибком на пустой детской площадке. У грибка, между прочим, форма пирамиды. Когда-то он читал об одном открытии: будто бы надетый на голову прибор несложной конструкции в виде четырехгранной пирамиды, хотя бы и сложенный из обычной газеты, многократно усиливает работу мозга. Вот и проверим, правда это или нет…
– Валюша, ты уже покормила своего мужа? – щебетала тем временем Зоя Анатольевна. «А ты своего – нет», – угрюмо подумал Пичугин. – Сядь, отдохни, я тебе такое расскажу! Бразильский сериал в жизни! Алла Пугачева местного разлива! Ты ведь помнишь Воронцову, ну ту, что со мной когда-то работала?..
Уши Пичугина внезапно наполнились звоном. «Кровь бросилась в голову, – равнодушно отметил он. – Кажется, раньше это называли апоплексией». Сделал шаг и замер над креслом жены. В следующее мгновение он взял аппарат за провод, а другой рукой выдернул вилку из розетки. Зоя Анатольевна еще сжимала мертвую трубку и выкрикивала в нее: «Алло, алло! Валюша, ты меня слышишь?», когда Андрей Иванович деловито и бесстрастно, не чувствуя ни злобы, ни ненависти, вообще ничего не чувствуя и ни о чем не думая, так, как шагают в пустоту с крыши многоэтажного дома, затянул телефонный провод на горле своей жены.
Автор Ирина Шаманаева (Frederike)
Авторский сайт http://www.proza.ru/avtor/frederika1972