Подарок

Он каждый день дарил ей по цветку. Каждый день по розе. Когда-то, он и сам не помнил когда, она сказала ему, что любит бордовые розы. И теперь каждый день она получала по бордовой розе. Сначала ей это очень нравилось. Отчасти потому, что до него никто не дарил ей цветы. Отчасти потому, что она действительно любила бордовые розы.
Когда же ей это надоело, она спросила у него:
— Почему ты мне всегда даришь только розы только этого цвета?
— Ты же сама сказала, что любишь их, — удивился он.
— Однообразие надоедает, — улыбнувшись, ответила она.
На следующий день на ее столе стояла уже не бордовая, а кремовая роза. Затем ее сменила чайная, затем белая, затем нежно-сиреневая, затем бледно-розовая. Так она узнала, каких цветов бывают розы. Была даже синяя, правда, искусственно покрашенная. Но пришло время, и ей надоели розы. Тогда она сказала:
— Знаешь, на свете очень много других цветов, кроме роз.
— Но ты же любишь именно розы, — опять удивился он.
— Да, я люблю розы. Но и другие цветы не менее прекрасны.
И теперь она каждый день стала получать разные цветы: лилии, орхидеи, калы и даже ромашки. Почти все цветы мира побывали на ее столе. Но и это многообразие надоело ей. И тогда она сказала ему:
— Знаешь, я очень люблю цветы. Но мне их стало так жалко. Они каждый день радуют меня, но мое сердце разрывается, когда вчерашний цветок умирает у меня в мусорной корзине. Пожалуйста, не дари мне больше цветов.
— Но я хочу дарить тебе цветы. Мне нравится дарить тебе цветы, — ответил он.
— Тогда подари мне много цветов, но один раз и на всю жизнь.
— А тебе не жалко эти цветы. Ведь они тоже умрут в мусорной корзине. Или ты их засушишь, чтобы они радовали тебя всю твою жизнь?
— Нет, конечно. Просто подумай, как можно выполнить мой каприз, не скупая цветочные киоски.

Он долго думал, и ничего не мог придумать. Он совсем перестал дарить ей цветы. «Может быть, она издевается надо мной», — думал он. И решил с ней серьезно поговорить.
— Скажи, если тебе надоели бордовые розы, которые, как ты сама говорила, так лю-бишь, потом просто розы, а потом вообще цветы, может быть, тебе надоел и я? Надоела моя любовь?
— Надоедает однообразие, а не любовь, — улыбнулась она. – А любовь может меняться. При этом она не становится сильнее или слабее. Меняется ее проявление.
— Но как тогда понять твой каприз по поводу большого количества цветов.
— Пойдем, — сказала она и, взяв его за руку, повела в сад.
Из сада они вышли в лес, окружавший их дом. Они долго шли по лесу молча, пока не набрели на огромную поляну ромашек.
— Подари мне это поле, — сказала она.
— Но как? Мне что, их все сорвать?
— Нет. Для того чтобы почувствовать что-то своим, не обязательно держать это в руках. Просто подари.
— Я понял тебя. Я дарю тебе это поле ромашек. Оно твое.
— Спасибо. И оно будет со мной всю мою жизнь. В моей памяти. Ведь память – это, пожалуй, единственное, что у нас есть.

А потом они дарили друг другу звездное небо, радугу, солнце и луну, закаты и вос-ходы, реки и горы, леса и поля. И так они стали хозяевами мира, почувствовав, что он их, хотя ничего из этого на самом деле им не принадлежало. Просто они чувствовали весь мир своим. И любили его, как что-то свое, родное…

автор Фантазерка

Беги! Часть III

часть II

Я уже подходил к «жандарму», когда чужой, нехарактерный для гор звук, заглушил непрестанный шум ветра, рвущегося через отрог в долину. Вой, душераздирающий вой. Выла собака, видимо брошенная в ледовой трещине. Замкнутое пространство цирка усиливало этот звук, полный смертельной тоски и обреченности. Не к добру это, и так тошно. «На свою голову вой!», — буркнул я машинально, и сразу же пожалел. Собака и так выла «на свою голову». Меня, как и собаку, в последнее время, предавали и бросали раз за разом. Впору было начать выть самому.
Я оглянулся. Моих преследователей не было видно. Судя по времени, они могут быть уже на вершине отрога. То, что я их не вижу – и хорошо, и плохо. Хорошо то, что их не видно рядом. Плохо то, что я не могу оценить, насколько они далеко.
«Жандарм» — отдельно стоящий выступ на гребне с вертикальными стенами, и в самом деле похож на фигуру жандарма. Почему-то, мне представлялась фигура французского жандарма. Нет, не смешная фигура Луи де Фюнеса. Скорее Габена в роли жандарма. Не было в этом препятствии ничего смешного. Скорее, свойственная Габену монументальность.
«Жандарм» был ключевым препятствием на подъеме. И я его преодолел. Все оказалось не так страшно, как казалось. Скалы были достаточно простые для лазанья без страховки. Наверное, времени ушло даже меньше, чем если бы мы шли в связке. И беспрестанный собачий вой…
До самого перевала я действовал как автомат. Я даже не оглядывался. Идти быстрее я не мог. В случае приближения преследователей у меня было только два выхода: прыгнуть вниз на ледник Бечо (там более отвесный склон) и умереть в полете от разрыва сердца, или ждать развязки. Скорее всего – пули. Последнее представлялось предпочтительным, но не лучшим.
Осмотрелся только на перевале. На последнем, ледово-снежном участке, особой страховки не устраивал. «Надеемся только на крепость рук, на руки друга и вбитый крюк. И молимся, чтобы страховка не подвела». Друзей, крючьев и страховки не было. Надеялся только на свои собственные руки, ноги, скорость реакции, и молился, чтобы выдержал темляк старого ледоруба и его древко.
Как оказалось, мои преследователи уже прошли «жандарм», и были в пределах прямой видимости. Получается, что шли они быстрее меня. Я не успел их пересчитать, но, было похоже, что «быка» с ними не было. Будут стрелять снова, или не будут, я не задумывался.
В долину Шхельды вел достаточно пологий снежно-ледовый склон. Видимо, кто-то поднимался с той стороны на перевал, потому что вниз вела утоптанная множеством ног тропа, и, не надо было тратить лишнее время на зондирование трещин. Такая же утоптанная тропа вела на юг, в Грузию, через перевал Ахсу, снега которого уже окрасились в оранжево-красные краски заката.
На простых спусках я мог дать фору любому, причем, независимо от характера склона. Давно заметил, что в горах людей можно разделить на две категории: тех, которые любят подъемы (как ни странно, есть и такие), и тех, кто предпочитает спуски.
Перевал Ахсу выглядел заманчиво. Похоже, что я успею спрятаться в его скалах, прежде чем на Родине появятся мои преследователи. Я даже приостановился размышляя. Ну, а дальше-то, что? Потеряют они меня, пробегут мимо… И на юге проблемы, в лице грузинских пограничников.
И я побежал вниз. Сидя внизу, в темноте, недалеко от «ночевок Ахсу», я понял, как мне повезло. Мои преследователи (их, действительно, осталось пятеро) подошли к ним тогда, когда на горы упала ночь. Я видел, как они ставили палатки, как загоралось пламя примусов. Еще бы час светлого времени, и мне бы не осталось ничего другого, как бежать вниз по долине Шхельды, в альплагерь, загоняя самого себя в ловушку. Я вернулся бы туда, откуда вышел. Да и успел бы я добежать?
Вчерашняя гроза, собравшись с силами, перевалила Главный Кавказский хребет, и обрушила на меня все свои прелести. Палатку я снова не ставил, а мое нынешнее убежище было не в пример хуже вчерашнего. Надо мной не было каменного козырька, и только тент от палатки сдерживал натиск ветра и снега. Разжечь примус, в прямой видимости от их палаток, не представлялось возможным. Об ужине и горячем питье можно было и не мечтать. Один раз пришлось сбегать за водой. Хорошо, что заранее не сменил носки на сухую пару. Так и бегал, в хлюпающих ботинках.
Вода ломила зубы, и жажды не утоляла. В какой-то болезненной, сторожкой полудреме прошла ночь. Сил и времени для размышлений и умничанья на тему «Ах, какой я прозорливый!» уже не было. В борьбе с холодом и сползающим от веса снега тентом, как-то, само собою, вырисовался план дальнейших действий – поступать так, как и накануне утром: уходить как можно дальше ночью или в предутренних сумерках, но оставаться в пределах прямой видимости. Но дальше расстояния прицельной дальности. А там… Будь, что будет.
Бежать вниз по долине было нельзя, и оставалось одно – их и себя затягивать в глухой угол Шхельдинского ледника, из которого только три выхода. И все, не сулящие одиночке ничего хорошего. Перевалы Шхельдинский, Ушбинский и Ложный Чатын. Два первых – почти максимальной сложности. Последний, возможно и проще, но воспоминание о спасательных работах на нем, когда на руках у тебя умирает человек, настораживало от возможной переоценки собственных сил и навыков. Да и на подъеме на Ложный Чатын я буду открыт всем ветрам, взорам, и пулям.
По той же причине пришлось выбросить из головы и Ушбинский перевал. Весь подъем, сверху донизу, отлично просматривается. И не факт, что наверх, на Ушбинское плато, хорошо набита тропа. Когда-то я видел, как альпинисты, в одиночку, поднимались и спускались с Ушбинского. Но тогда на плато проходили сборы, а часть подъема была оборудована веревочными перилами. А сейчас?
Оставался Шхельдинский. Скорее всего, мои преследователи не будут предполагать, что я «замахнулся» на Шхельдинский. Перевал труден на подъеме, а на спуске – вообще песня. И даже помню чья – Пугачевой. «О сколько их упало в эту бездну».
Путей подъема три – по ледопаду (не помню фактов, спуски были, но не подъемы), в обход ледопада по лавиноопасному желобу, и по снежным полям пика Вуллея. В последнем варианте сложность перевала понижается, чуть ли не на две полукатегории. А умищще-то, умищще, куда девать? В смысле, спуск?
Шхельдинский я ходил. И видел путь подъема через пик Вуллея. Эх, если бы лунная ночь!
Похоже, на этой мысли я заснул.
И проспал.
(продолжение… следует)
автор Mist

Зимняя мечта о Казан Дарэ

Кутаясь в шубу пледа
Вдруг захотелось лета

Бурного и большого
Чтоб отдохнуть душою.

И между прочим делом
Также согреться телом.

Чтоб на Казане летом
Снова лежать раздетым

Ящерицей ленивой
Радостной и счастливой.

Выплыв вдоль скал за гроты
Все позабыть заботы.

Как же вода лучиста
В гроте контрабандистов.

Скалы стоят стеною
Над голубой волною.

Ну а потом обратно
Тоже проплыть приятно.

Выйти из вод на сушу
Громких цикад послушать.

С камня нырнуть под воду
С легкостью и свободой.

Лечь на горячий камень
Словно на жаркий пламень,

И улететь внезапно
Вдаль. А потом обратно.

Вот полоса заката
Как без нее, ребята?

Небо такого цвета…
Не передать вам это.

Вечер звездою белой
В гости зайдет несмело

Ночь закрывает шторы.
Тихие разговоры

Возле костра с друзьями.
Лица осветит пламя.

Ночью вода искрится
Можете убедится,

Стоит проплыть немного
И за тобой дорога

Тысячи белых точек —
Тела бегущий росчерк.

Спать завалиться поздно
Прямо под небом звездным.

Чтобы на утро снова
Все повторить по новой.

автор Александр Дрёмов (jedi)
авторский сайт

Мафия психиатрической клиники

На социофоруме начата новая игра!

Мафия дурдома.

Мы живем и параллельно лечимся и учимся друг у друга в нашей любимой психиатрической больнице общего профиля имени Жана Мартеля Шарко. Тут у нас хорошо! Палаты загродные, парк свой, озерцо в наличии.

Но вообще-то буйных у нас маловато, все чинно, благородно, короче, лечим свои мании и фобии.
Занимаемся наукой и искусством, творим, одним словом.
В подвальном помещении господа Эйншнтейн, Оппенгеймер, Черчилль, Наполеон и император Хирото Масухито уж два года как строят компактный андронный коллайдер, сокращенно КАК, ну а примкнувшие к ним им из столовой регулярно быстрые нейроны таскают. Которые из мозга выпадают, когда уши отвинчиваются. Нет, уши отвинчиваются не у всех, а только у пациентов доктора Клуни, но он добрый, он многих себе в пациенты берет. Кстати, групенфюрер Штирлиц из 28 палаты говорит, что разведал, они не КАК строят, а тоннель в Швейцарию копают. Ложками. Но прямых доказательств тому нет.
На первом этаже мастырщики, уклонители от армии и заядлые преферансисты, задача врачей доказать, что они придуряются. Но те тоже не лыком шиты, у каждого по айподу, а в айподе по скачанному учебнику психиатрии. Убедить их, что они здоровы — сам больным на всю голову станешь. Ну ничего, они забавные, и никому не мешают. В левом крыле у нас истерики, как на завтрак идут, весь остальной дурдом беруши берет, иначе весь день испорчен. В правом — загадочные мании. На втором и третьем этажах боксы и комнаты отдыха. Аутисты, невротики, шизофреники и циклотимики. Галаперилол, спазмалилитики и слово доброе — остальное им без надобностев. их даже часто погулять по парку выпускают и в бане помыться. Для остальных-то только душ Шарко. Ну а на самом верхнем этаже, за семью сейфовыми замками и с личным кодом главврача — буйнопомешанные. с ними осторожнее надо, решетку зубами сгрызают, ставить не успеваем. Но если свежая решетка есть — им есть чем заняться, так что беспокоиться особо-то нечего.
Хороший дурдом, одним словом. Мирный.
И все бы хорошо, если бы не подозрения, что кто-то кого-то хочет убить.

Действующие лица нашей психбольницы:

1. я — дядя Фёдор
немолодой уже алкаш, регулярно попадающий сюда с симтомами «белой горячки». постоянный пациент периодически кочующий с одного этажа на другой. все доктора, санитары и просто душевно-больные уже принимают его за своего.
тут, правда, отсутствовал долгое время. поговаривали, завязал с «тяжелой водой», но после новогодних праздников снова был госпитализирован (и снова, почему-то, в психиотрическую больницу).
Наркология им уже не интересуется, тамошние врачи говорят, что лечить дяде Фёдору нужно голову, а не выводить токсины из печени.
как бы там ни было, он снова тут и оч рад видеть всех

выглядит в этот раз неахти. небрит, нечесан, как обычно одет в синий шерстяной тренировочный костюм еще советского пошива, протертый на локтях, с вытянутыми коленями и множественными проженными сигаретами дырочками, но всегда неизменно чисто выстираный и отглаженный, и клетчатые тапочки на босу ногу.

уверяет, что снимался в мультфильме «трое из простокващино», но с тех пор был невостребован, как актер и со временим опустился и начал пить…

2. Бебе
Тихое бледное, как тень, создание неопределенного пола (хотя в карточке указано, что женского). Привезли ее в больницу почти год назад, когда она вошла в ресторан в грязной белой рубашке и, покачиваясь, пыталась пройти сквозь стену, бормоча что-то бессвязное. Документов при себе у нее не было, а на вопрос о том, как ее зовут, отвечала только: «Бебе», так ее и назвали. Страдает галлюцинациями, иногда ими наслаждается. Настроение меняется непредсказуемо: то плачет, то улыбается (в такие моменты в ее глазах появляются даже проблески сознания).

3. Здратуйте…здрааааааатуйте…
Моя звать Ибн Вася Шри Сумбаджи Абу Маххамёд Алгоритм! Ну…или просто Вася.
Моя голодный!

4. Всем доброе утро.
Я — доктор Клуни.
Когда-то был врачом-психиатром, подцепил невроз от своего больного, вернее, он меня переубедил. Пришлось расщепить свою личность на две. Из-за моей врачебной ошибки пациент попал сюда, в психиатрическую больницу имени доктора Шарко, в отделение для буйных. Кто он такой — врачебная тайна, но я должен его выручить и вылечить.
В связи с этим у меня развилась тяжелая форма охлофобии, с манией преследования, если в одной комнате больше трех человек, вдруг двое что замышляют? Одного надо ликвидировать, и тогда с другим я могу запросто договориться, я добрый и хороший доктор. О! Моего пациента хотят убить маньяки! Поэтому мне нужно добраться до него раньше маньяков! А главные маньяки тут — медицинский персонал, уж я-то знаю! Они меньше чем по трое не ходят! Все против меня!!!

А тут меня знают под видом Сени с диагнозом водобоязнь. Нет, не бешенство, просто я дождя боюсь. Вдруг он меня смоет? Сеня тихий, спокойный, только когда дождь идет, прячется в шкаф, чтобы не смыло. И за поведение в туалете меня тоже зря ругаете. Я на кнопочку нажму, а вдруг смоет? Ну запах, а что запах? Он же только в туалете, а в палате у меня чисто — с утра до ночи полирую полы и подоконники влажной марлечкой со спиртом, пока у доктора Клуни пациентов нет. Но к нему часто приходят, правда, все по одному почему-то. Он всем помогает. Он умный, и мне поможет. Со временем.

5. Приветствую вас,многоуважаемые дамы и господа! Я-Элизабет Францевна.Я хочу вам сообщить одну престранную вещь:кругом сплошной обман.Обман необыкновенный.И самое главное,что никто не хочет мне верить.Я вам больше скажу:окружающие считают невменяемой.
А всё потому что я знакома с Сашей Пушкиным,была на балу нашего императора Николая Первого и мой муж-декабрист сбежал от меня,обозвав мегерой.Вот и живу теперь одна-одинёхонька.Но ничего: вы ещё меня увидите! вот вернётся Наполеон со своего острова и всем вам покажет.Мы вам такую социалистическую революцию закатим!Никакой Ленин рядом не стоял.
А сейчас я здесь.Вчера Гегель приходил.Говорит,что к операция по захвату главврача отменяется.Маркс напился в тютельку.Вот зараза!
Короче,только и жду,чтобы вызволиться от этого непонятного места,где люди в белых халатах обращаются с тобой неимоверно жестоко,а на окнах решётки.Я так думаю,что нужно произвести пропагандистскую деятельность.Бунт,решительно,бунт!

6. Пульхерия Николаевна Самогляд, или просто тетя Пуля. Время от времени попадает в наше милейшее заведение для профилактики клептоманских выходок во время ставших привычными сомнамбулических состояний. Добрейшая улыбка утопает в ее пышных щеках даже во время сна или огорчений. Любит одеваться тотально в красный цвет, пользуется такой же помадой, носит красное манто 62 размера и ходит целыми днями с огромными красными баулами. Ее доброе сердце отзывчиво на чужую беду, поэтому для приблудившихся собачек, кошечек и голубей в ее баулах всегда найдется спертый где-то только что пирожок или плавленый сырок. В родном городке все к ней давно привыкли, заметить ее ведь нетрудно, и остается лишь подсунуть какую-нибудь чепухенцию к ней поближе и, порасспрашивав о внучатах, отвернуться как бы невзначай. Она и уплывет, счастливая, с желанным приобретением. Но в последний раз терпение местной милиции в очередной раз лопнуло, оттого что во время починки центрального светофора она уволокла трехглазую железяку в своих баулах, а приезжие дорожные мастера с непривычки долго не могли разобраться в этом казусе. Ласково пожурив улыбающуюся тетю Пулю, ее и доставили сюда, главврач даже разрешил дать ей с собой два баула в терапевтических целях. В заведении ее прихода больше всего боятся преферансисты и строители КАКа.

7. Спитько, Богдан Львович, санитар психиатрической больницы. Будучи студентом мединститута, на отделении терапии, подрабатывал здесь, благо малый был крепкий, широк в плечах и под два метра ростом. Как раз и нужен был такой для буйных — скрутить в два счета мог, даже один. Ну и спать мог богатырским сном! Весной, на третьем курсе, заснул в ординаторской — а тут психам приспичило в войнушку поиграть. Кутузов им понадобился! А так как никто не хотел быть Кутузовым — кривой же на один глаз — вот и пришло же в голову какому-то психу позвать студента. Разбудить не смогли, но и без Кутузова оставаться было никак нельзя. Вот и ткнули в глаз ему прутиком — не может Кутузов с двумя глазами быть! Глаз-то ему вставили, да только институт остался незаконченным, а Богдан Львович нигде больше работать так и смог устроиться. Уже 16 лет он живет в больнице, ненавидит психов и поблажек от него не дождаться!!!

8. Катя Стрельцова, была сдвинута по фазе игрой American McGees Alice и готикой, что вылилось в явную шизофрению: она считает себя Алисой. В дудром пришла сама потому что так положено по истории. Любимая игрушка — ножик. За пристрастие к режущим порой попадает в палату для буйных. Если резать некого — режет себя. Но не до смерти — она не имеет права лишать Страну Чудес шанса на спасение.
Любимые животные — кошки. Любимая еда — то же самое.
Скучает по Чеширу. Носит лоли-готическое, на что тратит мног сил и черной краски тыренной из подсобки. Ждет когда кролик позовет ее в Страну Чудес. Но пока зовут только санитары на процедуры.
Большое количество времени проводит перед зеркалом. Она ждет когда откроется дверь в Зазеркалье.
Пыталась разговаривать с растениями — безрезультатно. Растениями можно назвать почти всех пациентов.
Влюблена в одного из психов но пока этого не осознает.

9. Тимофей Игоревич Пировщиков, 50 лет, сдвинувшийся всерьез и надолго на почве соционики. Диагноз — шизофрения, отягощенная навязчивыми параноидальными состояниями.

Познакомился с самой Аушрой Аугустинавичюте 15 лет назад, после чего надолго стал завсегдатаем всех соционических конференций и автором более 10 статей по соционике. Правда, насколько мне известно, опубликовано из них только две. Но это только из-за того, что некоторые киевские товарищи (не будем их называть, со временем всех этих лже-социоников все равно забудут) решили (очевидно сговорившись, как же иначе) перетипировать меня из Дон-Кихота в Наполеоны! Да как они посмели! Меня! В Наполеоны! Ха-ха-ха! Да им всем далеко до моей творческой белой логики! Это они все там совсем не Дон-Кихоты и Робеспьеры, а жалкие самозванцы, какие-то там Гамлеты, Гексли и Наполеоны. А у последних, как все знают, никакой развитой белой логики нет и быть не может. Потому они своими убогими мозгами и не могут оценить гениальность моей теории происхождения ТИМов в зависимости от скорости вращения земной поверхности в месте их зачатия, а также методики однозначного определения ТИМа по химическому анализу слюны и ушной серы. А о связи группы крови с сочетаниями всего лишь двух признаков Рейнина эти чванливые глупцы даже и не подозревают! Ничего, скоро я запатентую свой метод, и вот тогда все будут учиться соционике только у меня! Нечего разным невежам обманывать и обдирать народ, а тем более втюхивать людям фальшивые диагнозы и рекомендации. Они еще пожалеют о том, что пытались опорочить и оклеветать мое доброе имя и мой гений, который смог выдвинуть единственную действительно научную теорию, продолжающую разработки Аушры!
А сейчас мне надо беречь свое здоровье. Да и жизнь тоже. Немногие оставшиеся мне верными ученики уговорили меня на время спрятаться здесь, чтобы никакие гнусные клеветники не дошли до того, чтобы устранить меня физически. Конечно, я ведь мешаю им зашибать деньги, обучая своей так называемой «соционике» доверчивых простаков. Потому они и решили меня отравить, подговорив продавцов магазинчика во дворе подсыпать мне какую-то гадость в квашеную капусту, от чего у меня периодически стали случаться странные приступы с потерей сознания и судорогами. А в больнице мне дают таблетки, помогающие нейтрализовать действие яда. Здесь у меня отдельная комфортабельная палата с мягкими стенками, ручки и бумагу дают по первому же требованию. Жаль только, компьютер здесь не разрешают держать в палате, а то я бы давно уже разбил в пух и прах и вывел на чистую воду всех самозваных соционических «гуру» на их сайтиках и форумах. Ничего, вот я скоро выйду отсюда, запатентую все свои теории, и тогда они все сгорят от стыда, поняв, какую чушь несли сами всю свою никчемную жизнь!
Не дадим Соционике погибнуть! Пора навести в ней порядок, и поскорее. Готов посвятить этому всю свою оставшуюся жизнь.
Искренне ваш
Т.И. Пировщиков.

10. Авдотья Михайловна
Бывший сотрудник НИИ, много лет положившая на развитие советской науки, все свое время проводила исключительно в институте, так и не сумела обзавестись семьей и друзьями — были задачи куда важнее. Воспитанная на советских фильмах, крайне патриотичная, Авдотья Михайловна не смогла вынести 1991-ый год, тогда первый раз попала она в клинику неврозов. Слишком близко к сердцу принимала Авдотья все происходящее в стране, так переживания вкупе с одиночеством, наложенные на уже существующую акцентуацию характера — дали патологию. Авдотья не буйная, и вполне может спокойно находится среди нормальных людей. И только в периоды обострения ей необходима госпитализация, тогда Авдотья Михайловна с увлечением общается с Эйнштейном и участвует в строительстве КАКа. Но с Наполеоном Авдотья не ладит, и с ней порой случаются истерики — исключительно по идеологическим причинам.

11. Spooky Бывший артист фильма <охотники на приведений>, попал в психушку из-за того что его напугали соседи тем что говорили про странности и приведений в его доме, который он купил в селе. Хотя и дом выгледел жутковато его в добавок пугали соседи. Через три дня его забрали в психушку ,потому что он утверждал полиции что есть приведения.

12. Остап Палыч, бессменное лицо местной столовой. Варит успокаивающие компоты, печет тонизирующие пирожки, пичкает тихих больных занимательными историями их жизни буйных больных. Дружит с кошкой Кошкой, ей же поверяет душевные метания о выборе блюда дня. Абсолютно счастливый человек, искренне любит свою работу.

13. Буйнопомешанная Франкенштейн-Шнобелева Ванна Гелиевна

Или просто Ванна, Ванночка )))
Химик-теоретик, родители так же известные ученые.Не оправдала ожиданий родителей.На почве старания и денно-ношной работы поехала крыша.
И очень часто вместо лиц людей начинала видеть молекулы, ионы, различные взвеси веществ.

После чего набрасывалась на людей, и пыталась смешать их с другими веществами или пыталась взбить, растолкать толкушкой, или тыкала воображаемым мокроскопом. )))

Буйство чаще всего присходило с 9 до 17 часов. Затем она затихала, и начинала писать теоретическую часть своих работ. ))Писала везде где можно было. Если заканчивалось место на полу и потолке, вылавливала медработников стаскивала с них халат и писала на халатах.

А в общем была добрая, скромная, умная, хорошая женщина 35-40 лет.
Ну просто чуток буйнопомешанная )))

Вот таки странные личности..

И однажды четверо из тринадцати объединились и начали творить зло!

Сегодня утром медперсонал нашей чудесной клиники с трудом успокоил разбушевавшихся пациентов, которым не принесли утренний успокаивающий чай. Готовить и разносить чай входит в обязанности Демьяна Ржавого . После непродолжительных поисков Демьяна нашли в ванне замотанным в смирительную рубашку. Фитотерапевт утонул, не сумев выбраться из воды.

Внимание, вопрос! Кто эти четверо?!

Первый день

Второй день

Игра

Мы играем с тобой в солдат.  
Ты не спрятался, я не виноват.
Плавно на спуск, а отдача в плечо.
Дорога в глаза и в груди горячо.

Опущен сказавший свое автомат.
«…как больно…» — шептал умирая солдат —
Забритый парнишка с оружием в руках,
Но мы не жалеем о мертвых врагах.

Мы дали присягу, нам думать не надо.
Правительство позже вручит нам награды.
Но все же случается, хоть и невольно,
Душа под мундиром вздыхает: «Как больно…»

(1997)
автор Александр Дрёмов (jedi)
авторский сайт

Тридцать первый

31

Тридцать первый наконец-то нашел время оторваться от терминала. У него, конечно, когда-то было имя, но в постоянной нервотрепке и слежением за курсом продаж, он его давно забыл. Он, конечно, предпочел бы его продать, но такой товар, как имена, был никому не нужен. А порядковые номера были удобны, потом, было же ясно, что перед ним тридцатый, двадцать девятый и так далее.
Забежал черт из смежного отдела, принес кофе и квартальный отчет.
— Почем нынче души?
Услышав ответ, Тридцать первый обалдел.
— Ну вы, там, внизу, совсем на рекламу не тратитесь! Окупаемости никакой!
— Ну, — черт пожал плечами, — Наверху пропаганда лучше поставлена. Зато внизу самые ценные кадры.
— Оно и видно, — Тридцать первый взглянул так, что черт съежился под его взглядом, — Все фонды на зарплату прожираются.
Черта как ветром сдуло. Тридцать первый снова взглянул на терминал. Рай перебивал у Ада контрольный пакет в Северной Аляске. Плохо. Его маленький гешефт не складывался, а залежалый товар был никому не нужен. Тридцать первый быстро набрал на коммуникаторе тайно записанный когда-то на одном земном саммите номерок.
— Аллоу, — растягивая гласные с чувственным придыханием, в трубке отозвался неземной голос.
— Тридцать первый! – представился Тридцать первый, — Тепло, светло и мухи не кусают.
— Я предпочитаю работать после заката, — голос мог бы сделать честь любой порнозвезде, но Тридцать первый уже давно не велся на такие штучки, — И плюс оплата за вредность.
Тридцать первый радостно ухмыльнулся. Хорошая идея. О вредности тоже надо было подумать, он быстро спрятал трубку, потому что в кабинет без стука вошла молоденькая Смерть. Дверь она открывала аппетитным бедром, поскольку руки были заняты кучей документов на подпись Тридцать первому. Тридцать первый, мельком взглянув на терминал, поставил свое размашистое факсимиле. Да, Рай сегодня явно выигрывал по всем показателям.

— Как можно так поступать?! — вдруг взвилось со внутренней связи.
Тридцать первый протер глаза. Он за работой даже не заметил, как летело время. Его катастрофически не хватало, и не хватало его еще тратить на препирательства с Раем.
— Тридцать первый! Ты нас обанкротишь! – одновременно завопили и снизу.
Тридцать первый довольно улыбнулся. Гешефт-таки складывался. Да, Эроту можно и заплатить в двойном тарифе, недаром он прикормил этого пацаненка, как бы не переманили конкуренты!
— Не понимаю вас обоих! – рявкнул Тридцать первый, по обыкновению рассчитывая, что Рай сейчас начнет разбираться с Адом, а его оставят в покое. Но на этот раз не сработало.
— Тридцать первый! – Архангел по связям укоряющее с максимумом сострадания глядел с экрана, — У тебя есть душа?
— По курсу Рая или Ада? – привычно осведомился Тридцать первый, — Оптовой партией скидка.
Лицо архангела побагровело от гнева.
— Мы знаем, что ты в сговоре с Эротом! Что вы оба натворили?! Столько зачатий! Столько душ надо вложить!
— Я-то тут при чем?!– Тридцать первый пожал плечами, — Лето, тепло, курортные романы.
— Вот именно! – Архангел развел крылья, — Безотцовщина. Дети брошенных матерей. К чему склоняться их души, вот как ты думаешь?
Тридцать первый скорчил горестную физиономию. В любом случае, с Раем ссориться сейчас не следовало. Пусть думают, что он глубоко скорбит.
Когда экран погас, Тридцать первый снова набрал номер по внутренней связи:
Эрот— Выпишите на Адские реквизиты счет на крупнооптовую партию склонности ко злу. Да, — улыбнулся он, вспоминая Эрота, — И обязательно на комплектующие к вредности.

Тридцать первый был доволен. Он в барыше. Что ж, теперь можно передавать дела в Август. А он сам вполне заслужил годовой отпуск.

автор Шахразада

Закат на море

закат

Выйду на берег морской,
Сяду на влажный песок,
Буду смотреть на закат,
Цвета как яблочный сок.

Чайки уже не летают,
Птиц не слышны голоса,
Только кузнечиков стрекот
И что то шепчет волна.

Ковром золотым по воде,
Дорожку ночь застелила.
И видела я однажды
Фея по ней ходила.

В небе большом темно-синем
Диском висит луна,
Звезды мерцают россыпью в небе,
Как мелкие зеркала.

И если долго, долго смотреть на небо,
То можно увидеть его глубину,
Увидеть, что в трепет душу приводит
Таинственно мудрую красоту.

автор Malinka

Что ты видишь в утреннем тумане…

Что ты видишь в утреннем туманеоблако
На рассвете золотой зари?…
Это ли предел всех мыслимых мечтаний?
Это ли, к чему стремился ты?…

Ветер разговаривал с тобой о жизни,
А вода прокладывала длинный путь…
Что ты видишь в этом крике птицы?
Что ты слышишь, когда не уснуть?…

А за окном все завывает вьюга,
Все призрачней становится закат.
И не найти сейчас здесь лучше друга,
Чем грома ясного бушующий раскат…

В окошках маленьких, зажженных теплых свечках
Какая-то таинственная жизнь.
Чем жизнь тебе все кажется беспечней,
Тем больше месяц в черном небе недвижим.

Летят планеты,звезды по наклонной
Сквозь дымку теплого густого молока,
И сонная вселенная обрушится,
Как теплый дождь в замерзшие леса…

Но когда ты выйдешь в ласковое поле
И рукой коснешься полевых цветов,
Ты родишься новым будто после боя,
Как родится лето после холодов.

Что-то ясное в весеннем свете солнца,
Что-то древнее в журчании воды,
И родное в имени прекрасном —
Жизнь нашел, судьбу свою в нем ты…

Ты счастливым упадешь на землю,
Светом звезд укроют облака…
Над тобою вечность ветром летним,
Под тобой жизнь — быстрая река!

Что же ты увидишь в утреннем тумане?…
На восходе солнца золотой зари.
— Я звезду увижу — небу скажешь тихо…
— Следом ярким моей сбывшейся мечты!

автор Польза

Сказки Старой Ветлы. Веселье дядюшки-Гороха

Жили-не тужили, а даже дружили в саду-огороде братец-Клевер и сестрица-Мимоза.. Мимоза была девицей ветреной, только о танцульках и думала, и без братовой опеки да рук Человеческих и завяла б давно.. А братец-Клевер хоть собой неказист, не в пример сестрице-красавице, да зато к холоду стоек и на минералы щедр. Под грядкой, где Мимоза с Клевером произрастали, шмелиное гнездо было. Шмели в саду-огороде службу нелегкую несли. С цветка на цветок с рассвета до заката разносили они пыльцу и сведения, не лезет ли кто чужой в сад-огород. И вот как-то позвали брат с сестрою к себе в гости не кого-нибудь, а Гороха Бобового, своего троюродного дядюшку по материнской линии.. Сначала показалось им весело, весь сад смотрел, как Бобовые гуляли, Мимоза с Клевером на радостях дядюшку так привечали, что он у них жить остался.. Стал замечать сад-огород, что с тех пор, как Бобовые одной семьей живут, шмели меньше летать стали, все больше крышу чинят, — каждый день там пляски да веселье. А спустя некоторое время смотрят, стала сохнуть красавица-Мимоза.. Да не от любви, как все девицы в оную пору, а элементарно водицы не хватает.. Все разбитной дядюшка-Горох выпивал! Хоть и весел он, а как корни пустил глубокие – стала земля на шмелиное гнездо рушится, шмели крышу чинят, на огород летать некогда.. А уж цепки-то какой дядюшка Бобовый-то! Весь цветник оплел.. Взмолились и Розовые и Лилейные, Синюховые и Пасленовые, всем житья не стало! Шмели не летают, цветы не цветут, земля-матушка, хоть хорошо и одобрена корнями молочными, а суха, и водицы не дает разбитной Горох цветнику! Делать нечего, пришлось Человека звать.

Как увидел Человек, что Горох в своей тяге к веселью натворил, за голову схватился! Для начала собрал стручки зеленые, чтоб добро не пропадало, не зря же Горох столько времени водяным соком наливался! А потом было суть да дело! Уж и руки о шипы Розовые ободрал, пока цветник от усов гороховых и побегов наглых освобождал! Уж и пыльцой лилейной надышался, уж так чихал! А что, шмели ж крышу чинют, а тут какое-никакое, а опыление.. Но справился Человек, освободил цветник от ига Горохова.. А Гороху вердикт вынесли: по гостям ходи, да не засиживайся, надо и меру знать. Теперь семейство Бобовых снова раздельно живет.. Сестрица-Мимоза в центре цветника красуется, братец-Клевер шмелиное гнездо опекает, а дядюшка-Горох на своей огородной грядке к шесту привязанный, чтоб не уполз куда! А горошины у Гороха в стручках спелые, вкусные, собирай и радуйся…
:P

автор Шахразада

горох

Время

Время, сплетенное паутиной,
Растягивается и лопается с липким звуком. Время
В любой профессии есть рутина,
Но уже давно не знакома скука.

Белые и черные, сколько вас там?
На пыльных полках далеких звуков.
Словарь открытый на «хрен» и «храм»,
Часы, что давно не держали руку.

Глаза — индикатор ночных проказ
Прочно засели на красной метке.
Тысячи миль или сотни фраз,
Что вас сильней разделяет, детки?

Что вам милее ночной хайвей,
Сполохи стопов, поля разметок
Или негромкий горный ручей,
Путь пробивавший сквозь толщу веток?

Города ритм, бетон и стекло,
Выхлопы, мысли, работа, зарплата.
Или прибрежного камня тепло,
И тишина на закате?

Мысли планируют громко смеясь,
Чайкам подобны крикливым и белым.
Тянется ниточка, тонкая связь…
Между правым и левым.

автор Александр Дрёмов (jedi)
авторский сайт