Третья загадка.

Итак, в завершение, третий необъяснимый случай. Будет, наверное, и четвертый. Но, пока не решил, стоит ли его описывать. Ситуация была экстремальной и все можно списать на временное помрачение рассудка.
Собственно, ничего в третьем случае мистического и необъяснимого нет. Тогда я, наверное, впервые столкнулся с вещими снами.
До этого, случалось, что я во сне находил решение трудной задачи, или вспоминал во сне, где утерял ту или иную вещь. Но, обо всем по-порядку.
Случай произошел в том же походе, что и приключение в Алибекской хижине. Нам оставался один перевал, и мы уходили на юг, в Сухуми.
При защите маршрута, именно вокруг этого перевала и разгорелись основные страсти. Руководитель сборов категорически настаивал на его замене, даже взамен предлагал пройти перевал более высокой категории.
Ничего особенного в том перевале не было. Просто, для городских туристов это было его второе прохождение. А тут еще, мой закадычный друг Саша, понарассказывал о нем множество ужасов, чем и подлил масла в огонь. Годом раньше, он проходил этот перевал целых пять дней. В дневнике одного из его участников сохранилась запись: « Третий день непогоды. Бензин кончился. Читал от нечего делать записки Амундсена. Сразу стало теплее, поскольку Амундсену было хуже.»
Лет за пять до этого, пробежав Большой Кизгычский траверс, когда неделю не опускаешься ниже отметки 2800 м и все время находишься в зоне снегов и льда, на спуске с Южно-Каракайского первала мы с Сашей увидели логичное продолжение бега по Главному Кавказскому хребту. Это и был перевал Западный Аксаут, о котором и пойдет речь.
Лето стояло сухое, снега в горах было мало, и руководитель сборов считал, что сложность перевала возрастет минимум на полкатегории. И вообще, нелогично оставлять самый сложный перевал маршрута, так сказать, на закуску. Но я настоял.
Убедил руководителя сборов тем, что в качестве запасного варианта, записал в маршрутку обход ледника на спуске через еще один перевал под названием Карач-Чхалта. Именно таким путем спускался мой друг годом раньше.
В нашу группу добавили еще одного участника. Это был бывший куратор моей студенческой группы, декан и, на тот момент мой коллега по кафедре. Виктору Николаевичу в тот год стукнуло 53, поход в его группе у него не выдался, и он решил махнуть с нами в Сухуми.
Поход начался весело. Когда идешь в гору по тропе, да еще и с груженым рюкзаком, то, в основном, смотришь себе под ноги.
Трое или четверо наших прошли участок тропы, над которым возвышался излом ледника, когда позади раздался женский визг.
Зрелище было не для слабонервных. Из торчавшей ледяной глыбы, словно высунувшись из нее по пояс, незрячими глазами на нас глядел мертвец.
Пришлось посылать гонцов в лагерь, чтобы сообщить о находке.
Года через три, споткнувшись на спуске с перевала Долла-Кора, в Сванетии, я с размаху въеду головой в оскаленное лицо датчанина, упакованного в спальный мешок, и погибшего накануне ночью на перевале Кашкаташ.
Я до сих пор помню ту ночь. Странную ночь. Луны не было, но ночь была похожа на сумерки. Что-то тревожное происходило в окружающем пространстве. Мы сначала улеглись спать, но всем не спалось. Мы вылезли из палаток, принялись кипятить чай и, от нечего делать, глазели на располагавшийся прямо перед нами спуск с Кашкаташа. Судя по огонькам, с перевала ночью спускалась группа. Видимо, решив не рисковать, они намеревались ночью пересечь желоб, по которому, начиная с шести утра, сыпались ледовые глыбы. Насколько помню, это ключевой участок спуска. Но, на наших глазах, страшный обвал случился именно ночью. Тогда, когда первая пара огоньков находилась в устье злосчастного желоба.
Еще через два года, разыскивая в горной породе красные и зеленые гранаты, те, из которых делают женские украшения, под перевалом Сатхаро, мы с братом наткнулись на лежащих во льду немцев. Два «эдельвейса», в полной экипировке, лежали за ледяным стеклом словно живые. Скорее всего, они лежат там до сих пор. То лето было жарким, и там, где обычно лежит снег, был голый лед. Когда-то, на Эльбрусе было такое место. Туда даже водили экскурсии. Но, в 60-х годах , его взорвали.
Дабы не нарушать покой мертвых.
Понятно, что на Западный Аксаут мы поднялись поздно.
Как нас и предупреждали, на юге ледник был весь разорван. Сколько мы не пытались разглядеть проход в хитросплетении трещин, но, кроме варианта высылать разведку на боковой хребет, окаймлявший ледник Карач с востока, ничего ум ног не придумали. Да и спуски с хребта выглядели проблематично.
Ночевать на перевале не хотелось, и мы решили рискнуть начать спуск по запасному варианту.
Виктор Николаевич, ходивший этим маршрутом год назад, ничего толком объяснить, о расположении следующего перевала, не мог.
Пришлось идти наобум, тем более, что солнце уже скрывалось за горами.
Дальнейший спуск, в описании Виктора Николаевича, выглядел просто: до коша на границе леса, а, далее — прямо вниз по тропе. В крайнем случае, пастухи в коше подскажут.
В тот день мы не дошли до коша. Пришлось ночевать на довольно крутом склоне. Слава богу, хоть на траве, а не мостить площадки под палатки на камнях.
Склон был настолько крут, что пришлось вбивать скальные крючья и к ним пристегивать рюкзаки. Единственный «Фома неверующий» забрал рюкзак в палатку и потом долго искал его утром. Рюкзак нашелся, в ручье, метрах в 600-х ниже по склону.
Всю ночь мы спали, держась за внутренние карманы палаток, чтобы не выскользнуть наружу. Зато, под голову ничего не надо было подкладывать.
На следующий день, к обеду, мы, неторопясь спустились к кошу.
Кош оказался брошен, как минимум, с прошлой осени. Единственное, что указывало на недавнее присутствие человека, это полуразложившаяся голова черного козла, жутко щерившаяся из дальнего угла.
От коша, прямо вниз, действительно уходила тропа. Виктор Николаевич уверенно ткнул в нее пальцем, и мы побежали вниз. Побежали — это не преувеличение. По его воспоминаниям спуск занимал до 2-х часов. При таком раскладе, мы успевали на вечернюю машину, и уже ночью, могли быть в Сухуми.
Мы спускались уже минут тридцать, когда Митрофан (да, тот самый, из «Первой любви») вдруг засеменил ногами и бросился обнимать ближайшую сосну. Двое, следовавших за ним, постарались, чтобы эти объятия были более крепкими.
Сосна, в которую так влюбился Митрофан, стояла на самом краю обрыва. Прямо из-под ног, метров на 40 вниз, уходили отвесные скалы. И, насколько хватало зрения, этот обрыв тянулся вдоль всего склона. Признаков продолжения тропы не было нигде.
Пришлось заново наверстывать потерянные 400 метров по вертикали.
Возле коша все набросились на Виктора Николаевича. Он лишь вяло отбивался. Похоже, что с визуальной памятью у него было слабовато.
Пришлось отправлять разведку вправо и влево от коша на поиски тропы, а, заодно, и воды.
Пить хотелось смертельно.
Разведка справа вернулась быстро. Да, есть тропа, уходит, в целом, вниз. Утоптана… просто ужас. Вбита в глинистый склон сантиметров на десять.
Разведка слева явилась с водой, но загадала очередную загадку. Пришедший Митрофан многозначительно хмыкнул и сказал: «Лучше сходи сам посмотри».

Идти пришлось недалеко. Метрах в ста от коша открылась следующая картина. На берегу ручья, который двумя рукавами падал вниз по неширокой ложбине, посреди высоких зарослей конского щавеля, ядовитого борщевика и чемерицы Лабеля находилась идеальной формы прямоугольная площадка размерами 2,5 на 2 метра. В угол этой площадки упирался конец бревна пихты, на котором стоял Митрофан.
Митрофан жевал спичку и, словно диктуя милицейский протокол, вещал:
— След от палатки. Судя по размерам — четырехместная. Трава примята недавно. От силы трое суток. Костры не жгли. Примусов, вне палатки, не разводили. Обрати внимание — никаких следов вне палатки нет. Они не ели, на «шхельду» не ходили («шхельда» — горный сленг, означает туалет). Как ушли — не известно.
Нетронутые заросли травы, окружавшие сей артефакт, не позволяли усомниться в словах Митрофана. Складывалось впечатление, что вертолетом была поставлена палатка, и, таким же макаром извлечена из зарослей травы.
На всякий случай осмотрели ложбину с ручьем. По ней ручей продолжал падать двумя рукавами.
— А если спускаться между рукавов? Вариант?
— Вариант. Но, Виктор Николаевич настаивал на том, что веревки не использовались, а здесь без веревки не обойтись.
— Ладно, если не попадется ничего лучшего, то будем рассматривать как вариант.
Мы вернулись к кошу. Общим собранием решили опробовать тропу, уходившую вправо. Решено было разведку не высылать. Уж больно большое доверие внушала утоптанная тропа. И, всем хотелось вниз, в Сухуми.
Тропа достаточно быстро привела к долине реки, которая до сих пор была перекрыта снежным мостом. Быстро — это приблизительно 400 метров по вертикали. Неясные следы уходили на снежный мост, и сворачивали влево — вниз, к долине реки Чхалта.
Было очень жарко. И, поначалу, наше внимание привлекли какие-то непонятные облачка, которые быстро неслись над снегом на уровне колена. Этот фокус создавали совместно жаркий воздух субтропиков и ледяной холод снежного моста.
В поисках источника происхождения облачков мы посмотрели вверх долины.
Знаете, я много видел прекрасных мест. Но… Будь это место более доступно, оно давно уже гуляло бы в интернете в виде фотографий. Представьте: три реки тремя водопадами падают в одну точку с покрытых зеленью скал и, тут же, устремляются вниз, под снежный мост. Тучи ледяных брызг, поднимающиеся над местом падения воды, подхватываются горным бризом и несутся в виде тех самых облачков над поверхностью снега.
Судя по всему, снежный мост образовала снежная лавина. Мы двигались по мосту вдоль неясных следов до тех пор, пока не стали появляться снежные проталины.
Река, вырываясь из-под моста, падала в каньон. Вариантов спуска здесь не было. Теоретически — да, возможно. Практически… очень сомнительно.
Пришлось возвращаться назад.
Не помню почему, но мы проскочили начало тропы к кошу, и поднялись до широкой тропы, которая тянулась, насколько видел глаз, вдоль южного склона Домбайской стены. Здесь же был и теплый водопад, который мы обнаружили еще раньше, спускаясь к кошу. Здесь остановились отдохнуть и попить не ледяной воды. Я подсчитал: за неполную половину суток я выпил около двух ведер воды. И это был не рекорд.
Учитывая то, что скорый спуск в долину нам не грозил, девчонки расписали «банные часы» у водопада. Мужикам отвели раннее утро, а себе застолбили время с десяти утра до часу дня. Причем, тут же обсуждали вопрос, где выставлять дозорных, учитывая повадки Митрофана и наличие у него артиллерийского бинокля.
Ночевали недалеко от коша. С наступлением темноты пришел гнус.
История появления таежного гнуса на Кавказе такова. У кавказских белок случился мор и, для того, чтобы оживить местные леса, белок завезли из Сибири. Вместе с гнусом.
Поначалу он облюбовал южную часть Домбайской стены, а затем переместился и на северные поляны и альпийские луга. Сейчас он опустился уже и в долины.
Одновременно с гнусом появились и светлячки, сбивая с толку своим причудливым полетом. Несколько раз казалось, что кто-то с фонарем идет по лесу, или спускается с гор присвечивая себе фонарем.
Курево кончилось. Митрофан распечатал две пачки чая: одесской и рязанской фабрик, и определил, что в одесском чае махры и сухих листьев больше. А. потому, курево более достойное.
Митрофан лежал у входа в палатку, пускал клубы дыма из «козьей ножки» , и приговаривал: « Налево дохнул — улица, направо дохнул — переулочек.» Так он боролся с тучами гнуса.
Предложили закурить доценту, кандидату наук и декану факультета. Но, Виктор Николаевич категорически отказался. Правда, перед сном, он все-таки спросил какой чай забористее. В своей палатке он был единственным курильщиком. Митрофан бегом притащил початую пачку чая и разворот газеты, и вручил их со словами: «Виктор Николаевич, курите на здоровье!»
В коше мерцали какие-то огни. Желающих пойти выяснить природу явления не нашлось и, потому, декретно постановили, что это гнилушки. Но, Митрофан упорно настаивал на том, что это горят глаза убитого козла.
Определились так: рано утром три человека уходят разведывать спуск у «исчезнувшей» палатки. Я, с Митрофаном, для очистки совести, обследую широкую тропу, которая тянется вдоль склона.
Утром, перед уходом первой разведки, мне приснился вещий сон. Приснилось мне, что утром приехали в кош пастухи, и я начал их расспрашивать о назначении троп.
— Первая, по которой вы спускались… Мы там рубим дрова. Вторая, по снежному мосту…. По ней, рано весной, мы спускаем бревна в долину. Видели спиленные стволы, застрявшие в каньоне?
— А тропа вдоль склона?
— Э, слющь, по ней гоняем скотину, когда кончается трава. Туда — сюда, туда — сюда.
— Но где же спуск вниз?
— Там, где вы видели «пропавшую палатку», вдоль ручья.
«Миша, вставай! Дай веревку!» Это собралась выходить первая разведка. Я отдал веревку и решил еще подремать. И тут мне приснился второй сон, оказавшийся вещим.
Мне снилось, что к нашим палаткам спускается группа, которая шла с нами параллельным маршрутом. Мы шли Западный Аксаут, а они, сутками позже, Центральный Аксаут.
Они шли по травянистому склону, без тропы, по направлению к теплому водопаду. Судя по солнцу — это происходило часов в десять утра. И, что самое важное, мы у них разживались куревом.
Мы с Митрофаном вышли поздно, часов в восемь. Первая разведка уже вернулась и доложила, что путь по ручьям проблематичен. Не веря в положительный результат нашей вылазки, мы, с Митрофаном, тем не менее, вышли.
Добравшись до тропы, решили не идти к основной части Домбайской стены, на восток, ибо, судя по описаниям, там начинались сплошные «жАхи» ( ужасы, укр.). И мы пошли на запад.
Шли не торопясь, прогулочным шагом, обозревая окружающую природу. Вскоре попали в настоящий ягодник из кавказской черники. Полчаса с удовольствием жевали крупные ягоды, усугубляя и без того непростой пищеварительный процесс.
Далеко впереди, на «тропе в никуда», как мы ее назвали, показалось нечто похожее на обелиск. Подойдя ближе, обнаружили каменную глыбу размером 35х35 см и высотой под три метра, торчащую из кучи камней. Возможно, это был просто тур, или, возможно, могила.
Митрофан пристроился рядом с «памятником» справлять малую нужду, как вдруг, глыба начала резко падать. Причем, падение не было ничем не спровоцировано. И было направленно именно на Митрофана.
Бежали мы долго.
Тропа, как и было предсказано во сне, вела к очередному загону для скота, и тянулась дальше. Похоже, что она, далеко впереди, приводила к долине реки Южный Марух, впадавшей в Чхалту. Идти дальше смысла не было. И мы повернули назад.
Наше бесцельное блуждание по «тропе в никуда» было вознаграждено зрелищем у теплого водопада.
Зрелище было завораживающим. Мы не таились и не подглядывали. Мы просто тихо сидели на тропе и наблюдали, как наши девчонки купаются. Все их внимание было обращено вниз, на лагерь, с цель пресечь любые попытки мужиков припереться досрочно.
Митрофан смотрел и тихо сокрушался, что не захватил бинокль, хотя расстояние было всего шагов десять. Иногда он бормотал сакраментальную в наших кругах фразу: «Да дайте хоть какие-нибудь очки!», о происхождении которой, я как-нибудь расскажу.
Сам Митрофан и нарушил идиллию… «Хрипунец» — утренний кашель курильщика…
Визг, крики… Нам пришлось отвернуться. Потом мы сидели все вместе и смеялись над происшедшим. Митрофан даже предложил девчонкам раздеться снова и подняться повыше. Вдруг, местные абреки их узреют, и мигом примчатся.
И все будут спасены.
Сторговались.
Но только в купальниках.

Не прошло и получаса, как тирольский возглас (извините, буквами воспроизвести не смогу), отвлек нас от разговора.
И…
По травянистому склону, с востока, как воплощение утреннего сна, двигалась группа. Еще полчаса, и они уже пили воду из теплого водопада вместе с нами. А Митрофан «раскулачивал» их на сигареты. Жуткое счастье — две пачки болгарского «Феникса», сигарет, с запахом сушеных абрикос (если кто помнит).
Да-да, это была группа, шедшая параллельным маршрутом.
В лагере было радостное продолжение встречи. Но…. Из вновь прибывших, никто не знал пути спуска. Они с ужасом смотрели на протоптанные нами тропы и не могли ничего понять. Тропы вели куда угодно, кроме спуска в долину. Виктор Николаевич, снова, только пожимал плечами и не мог ничего объяснить.
Пришлось вести руководителя группы к «артефакту» с исчезнувшей палаткой. Пока все совещались, Митрофан, стрельнув у соседней группы настоящей туалетной бумаги, пошел «размышлять». Размышления не получилось.
Для того, чтобы найти спуск утренней разведке необходимо было отойти от ложбины с ручьями на 20 метров. Но… утро, все сонные, поручили разведать ложбину с ручьями… — получите и распишитесь.
Тропа…. Ясная и четкая тропа…Тропа, как во сне…Тропа, которая начиналась на стволе поваленной пихты.
Тропа, на которой не нужны веревки.
Позже, спустившись вниз, мы назвали ее тропой Валико. Некий, безвестный Валико прокладывал ее, судя по надписям на деревьях, …18 лет.
Все утренние сны сбылись.

автор Mist

О «черном альпинисте» и других жителях гор (продолжение)

Вторая загадка.
Начну, пожалуй, издалека. Случай произошел в Алибекской хижине (долина р. Алибек, Домбай). А, как известно, славится это место присутствием «Алибекской девы» и не только этим. Славен и сам ледник Алибек. Есть у него две странности.
Это единственный ледник на Кавказе, который находится ниже границы леса, т.е. течет, по-существу, в лесу. И он единственный на Кавказе, который не уменьшает свои размеры, а увеличивает. Ледник, который наступает.
В 60-е годы на нем проводили эксперимент по увеличению выработки электроэнергии гидроэлектростанциями. Для этого его засыпали угольной пылью, чтобы усилить таянье в летнее время. Но, ледник выстоял.
Так вот, начну, как и сказал, издалека. Из соседней долины.
Долина р. Аксаут. «Ак» — белый, чистый, «сау/су» — вода. Вода в реке, действительно, очень чистая. Хотя каждая горная долина красива по — своему и имеет свой шарм (иногда, правда, мрачноватый), но долина Аксаута — одно из излюбленных моих мест на Кавказе. Если бы меня спросили, что я, в первую очередь, хотел бы показать впервые попавшим на Кавказ, то наряду с ледяным Сфинксом на леднике Бартуй, в Осетии, Райской поляной и озером Микелай (там же), Чалаатским ледопадом в Сванетии (три ступени по 500 метров высотой каждая! Три Останкинских телевышки!), стеной Улутау в Приэльбрусье, долиной Танадона в Суганских Альпах, верховьями Риони, «Жемчужиной Ацгары» в Абишира-Ахубе, южными склонами Домбайской стены, цветочной долиной Черенкола в Гвандре, панорамой на спуске с Северных Доломитов, я бы назвал и долину Аксаута.
Ничего в ней, вроде бы, необычного нет. Но это, наверняка, как первая любовь. Домашняя она, уютная, замыкаемая целой чередой прекрасных пиков: Аксаут, Каракая, Марухкая.
Есть у нее и свой секрет. Лишь иногда она приоткрывает в своих верховьях пелену тумана, за которой прячется перевал, который так и называется — Туманный.
Можно раз десять пройти и проехать по долине, так и не увидев полной картины ее верховий. А на одиннадцатый — ба!, а это еще откуда взялось? И, обычно, подобный сюрприз преподносится вечером, когда долина погружается в сумерки и солнце остается лишь на верхушках самых высоких пиков.
В тот год, о котором я хочу рассказать, в этой долине проходили областные сборы СИП — средней инструкторской подготовки.
На верхней границе леса долина упирается в лесистый вал старой морены. Точь-в -точь громадная меховая папаха, оставленная великаном. Лагерь сборов, как раз и располагался на этой «папахе». Чтобы добраться к лагерю, приходилось переходить реку по поваленному бревну. Здесь река течет в скальном коридоре, высотой метров десять. Перил на бревне, естественно, не повесили. Видимо, с целью отработки спасательных работ на горной реке. В первый раз переправлялись долго, под смешки и возгласы ранее прибывших, а потом привыкли и бегали бегом за грибами и малиной.
Малинник в верховьях Аксаута — это отдельная история и еще одна его достопримечательность . Здесь малинник не такой огромный и многокилометровый, как в долине Ненскры, в Сванетии, но…
Значит так: чтобы нарвать малины, малину не ищешь. Сперва ищешь удобный и плоский камень возле куста малины (особым спросом пользовались камни на которые можно лечь), ложишься или садишься и … рвешь малину. Потому, что она — везде.
Есть еще на Кавказе места знаменитые чем-то подобным. В долине Адыр-су, например, через реку от альплагеря «Джайлык», есть участок леса в котором сложно ходить — все время смотришь под ноги. Не будешь смотреть — будешь ходить по грибам. А они скользкие.
В Гвандре, в низовья Гондарая, своя фишка. Как-то под вечер, уже в сумерках, пробежав за световой день 32 км с набором высоты в 1,5 км и потерей высоты в 2,2 км, перебравшись через два перевала, решили стать на ночлег. Поляны — как на подбор, с почти газонной травой. Начали выбирать место — а под ногами хлюпает! Что за ерунда?! Посветили фонарем, а трава красная! Земляника! Так и маялись с час, пока не нашли место без земляники.
На южной стороне Домбайской стены — там черника, размером с мелкую вишню. Особый вид, эндемик. Собирается по ранее описанной методе, при помощи плоского камня.
Итак, вернемся к сборам. Перебравшись без пострадавших в лагерь, натыкаемся на руководителя сборов. Мастер спорта, призер чемпионатов СССР по горному туризму сидит под сосной с полуторалитровой кружкой кофе, окруженный горами тогдашнего дефицита: копченая колбаса, тушенка, сгущенка, растворимый кофе, ящики с шоколадом. Сибаритствует.
Мы тоже потом стали сибаритами.
По утру выползаешь из палатки к костру, когда в долине еще лежит ночная тьма, а над рекой — туман, и вершины гор только-только начали розоветь. У негаснущего костра всегда кто-то есть: или встал раньше, или вообще ночевал у костра.
Нашариваешь в ближайшей куче банок банку с кофе и банку с конфитюром (лучше венгерский, абрикосовый). Достаешь из палатки мягчайший, вечерней выпечки батон (в поселке у геологов покупали), сливочное масло, и готовишь бутерброд «для худеющих»: половина батона, разрезанного вдоль, слой сливочного масла и полбанки конфитюра. Пока готовится бутерброд, успевает нагреться вода для кофе. Усаживаешься поудобнее, и начинаешь сибаритствовать, наблюдая как вершины гор становятся малиновыми, затем оранжевыми, потом начинают блистать расплавленным золотом, как ночной мрак уползает в реку, уступая место солнечному свету.
Если вы думаете, что во время этого действа мы о чем-то говорим, то ошибетесь. Тишина. Тишина до тех пор, пока солнце не доберется до лагеря. Все сидят и наблюдают за происходящим.
Итак, иду защищать маршрут к руководителю сборов. Выслушав меня со скептической усмешкой, призер чемпионатов задает вопрос: «Что есть туризм?» и сам на него отвечает: «Форма активного отдыха. Вот вы и должны отдыхать , а не превращаться во вьючных животных!»
Тут же, на местности, простым тыканьем пальца рисуется мой новый маршрут: первое кольцо, второе, третье, линейная часть. Задиктовывается «официальная легенда» маршрута, в которой он, чудесным образом, превращается в линейный (иначе не пойдет в зачет). Получаю в маршрутную книжку синий штамп о том, что выход разрешен, и, совсем напоследок, совет по технике безопасности — не пить много горячего чаю, ибо лопнет мочевой пузырь и ошпарит ноги, а без ног, какой ты турист?
Во втором кольце моего маршрута и оказалась Алибекская хижина.

Первоначально, мы не собирались в ней ночевать. Но с нами, за компанию, увязался гляциолог — отпускник. Через два перевала он шел в одиночку в Домбай попить пива. Он и уговорил нас остановиться в хижине на ночлег.
К хижине подошли под вечер. На тот момент хижина была брошена. Ее собирались то ли сносить, то ли переносить. В свое время хижина пользовалась большой популярностью, несмотря на отсутствие света и прочих коммунальных удобств. Воду носили с ледника, топили печи. За то, можно было пожить в относительной оторванности от цивилизации. Сама хижина — довольно большое здание с мансардой.
Входная дверь была заперта, но одно из окон было разбито. Вот через это окно мы и попали в хижину. Что поразило — обилие развешенных к месту и не к месту различных табличек, свезенных со всей территории Союза и автографы космонавтов. На комнате инструкторов красовался настоящий раритет — медная табличка с надписью «Классная дама».
Хижина была пуста. Мы осмотрели все, поднялись в мансарду. Из мансарды был выход наружу, над которым висела табличка «Извините, лифт временно не работает». До земли метров восемь, не меньше и полное отсутствие признаков лестницы. Еще кто-то пошутил: «Выход для спуска дюльфером». В одной из комнат мансарды лежали разбитые приборы, и на полу красовалось небольшое ртутное озерцо. Декретно постановили — в мансарду не ходить, после чего дверь в нее была закрыта на ледоруб.
На меня месторасположение хижины произвело несколько гнетущее впечатление. Она стояла между двумя валами старых морен заросших березовым криволесьем. Как в яме.
Вечером, решил сходить за водой. Начинало темнеть. Альпинисты, закончив свои занятия на леднике Алибек по отработке приемов самостраховки на льду, которые в народе назывались «Зарубился сам — заруби товарища», двинулись в сторону Домбая. Узкая тропинка вилась между двумя стенами густых кустов, которые к этому времени смотрелись как настоящие стены. Идти было достаточно далеко, к другому леднику под названием Двуязычный. Оттуда начинался путь к нашему следующему перевалу.
Когда возвращался назад, практически стемнело. Фонаря я не взял, но тропинка была еще видна.
За одним из поворотов столкнулся нос к носу со следующим нашим гонцом за водой. От неожиданности он вздрогнул и предложил сходить за водой вместе. Пожаловался, что ему тоже не по себе бродить в одиночку.
Вечером, после ужина, решили закрыть полностью доступ в хижину. Закрыли дверь в комнату с разбитым окном, дверь в комнату с входной дверью, все двери ведущие к той части здания, которую мы занимали. И, в которой находилась лестница, ведущая в мансарду.
На ночь понарассказывали друг другу всяких ужасов. От народного творчества о черной руке до Проспера Мериме с его «Венерой Илльской». Помянули и «Алибекскую деву».
Ночью я проснулся от крика «Не подходи, не подходи!» Кричали на соседних нарах. Я поднялся. Кому-то, видимо, приснился страшный сон после всех наших «ужастиков». Проснулся не я один. Еще трое сидящих смутно чернели в темноте и, судя по движению силуэтов, пытались определить, кто кричит, и кто проснулся.
Спустя некоторое время один из нас произнес: «Слышите?» Над нами в мансарде кто-то ходил. Судя по звукам, там передвигалось достаточно тяжелое тело. Половицы скрипели в такт шагам. Кто-то медленно, словно что-то разыскивая, бродил по мансарде.
Я предложил сходить посмотреть. Желающих не нашлось. Да мне и самому не больно хотелось идти. Отговорили друг друга тем, что в здание, после наших укреплений и баррикад, в принципе невозможно проникнуть. Проснулись еще двое. Так и сидели, прислушиваясь к скрипу половиц над головой. Некто побродил еще минут сорок и шаги стихли.
Утром мы перепроверили все наши «замки». Но ничего не было нарушено.
Поднялись в мансарду, но никаких новых следов не нашли. Дверь с отсутствующим лифтом тоже оказалась запертой изнутри.
Вот такая вторая загадка.
автор Mist

О «черном альпинисте» и других жителях гор

Джигит, давно пришедший с гор,
Глядит на горы до сих пор.
(Расул Газманов, брат Анны Ахметовой)

Наверное, любой человек, впервые попавший в кавказские горы, слышал эти «страшилки»: о «черном альпинисте», «алибекской» и «эльбрусской» девах и прочих загадочных и мрачных фигурах.
К этим рассказам я относился как просто к «страшилкам», наподобие черной руки и гроба на колесиках. Как к мифам, которые породило внутри себя горное сообщество. Однако, самостоятельно столкнувшись с рядом явлений, которым не смог найти объяснения, начал сомневаться: а выдумка ли это?
Позже, в журнале «Техника — молодежи», я наткнулся на статью, название которой и трансформировано в название настоящего опуса. Особенно меня поразили воспоминания академика Тамма, руководителя экспедиции СССР на Эверест.
В 30-е годы 20 века на седловине Эльбруса (5440 м) существовала «грозовая лаборатория», которая изучала атмосферное электричество. В ней и работал будущий академик. Уже тогда ходили легенды об «эльбрусской деве», которая уводит альпинистов в гиблые места. Академику пришлось столкнуться с этим явлением воочию.
Поздно выйдя с поляны Азау, и намереваясь подняться до «Приюта 11-ти» (4150 м) — самой высокогорной гостиницы на склоне Эльбруса, группа физиков попала в туман и заблудилась. Мнения разделились — ночевать на месте в палатках или идти к «Приюту 11-ти», путь к которому не был ясен в наступившей темноте. Туман рассеивался, превратившись в морось, проглянула луна, и они увидели фигуру в серебристом плаще (типичная одежда советских альпинистов, вплоть до 90-х годов прошлого века), которая быстро спускалась по направлению к ним, забирая чуть в сторону.
Они стали кричать, пытаясь привлечь внимание, но фигура не реагировала. Решено было догнать одинокого альпиниста (или альпинистку) и расспросить о дальнейшем пути. Но, чем ближе приближались они к одинокой фигуре, тем все более она забирала влево, удаляясь от преследователей. Крутизна склона увеличивалась. Двигаться ночью, по закрытому снегом леднику, без связки, было безумием. И никто не мог поручиться, что одинокий ночной странник находится в своем уме.
Преследование прекратили, вернулись на прежнее место, которое облюбовали под лагерь, и стали на ночевку.
Утром, в лучах восходящего солнца, увидели серебристый силуэт приюта и решили посмотреть, куда ушел ночной незнакомец. Первое, что бросилось в глаза, — следы босых ног на снегу. И вели они на ледовые сбросы ледника Большой Азау. Позже, расспросили для очистки совести спасателей о пропавших альпинистах. Однако, таких, как и ожидалось, не числилось.
Академик воздержался от толкования данного случая. Однако заметил, что все те, кто рассказывал о встречах с «эльбрусской девой» , наблюдали это явление в период прихода или ухода тумана; это «нечто» оставляет следы человеческих ног или кошачьих лап; всегда уводит в места, из которых вернуться невозможно.
Если «эльбрусская» и «алибекская» девы имеют территориальную привязанность (г. Эльбрус и окрестности ледника Алибек , Домбай), то фигура «черного альпиниста» менее одиозна (он может оказывать помощь) и более интернациональна.
Прежде чем перейти к «черному альпинисту», упомяну о других жителях гор, имеющих территориальную привязку и о которых я слышал от своих надежных друзей (в некоторых случаях явления наблюдались целой группой). Это — «алмазный» или «танымасский» кот (ледник Танымас, Танымасская «лапа», Памир), «бегущая женщина» и «исчезающий дом» (южные склоны вершины Даллар, Кавказские Доломиты).
Так вот, «черный альпинист». Он не так коварен, этот парень, как его горные подруги. Если хорошо покопаться в дневниках экспедиций на Эверест, происходивших после загадочного исчезновения Мэллори и Ирвина и до победного восхождения Хиллари и Тенцинга, то наряду с упоминанием «рубежа Мэллори» (по-моему, 8250 м), мы натолкнемся и на загадочного спутника альпинистов — одиночек, пытавшихся штурмовать этот рубеж. Альпинисты, поднимаясь в одиночку, имели твердую уверенность, что идут в связке с напарником, т.е. после остановки на отдых, альпинист еще слышал некоторое время скрип шагов «напарника». Достигнув «рубежа Мэллори», таинственная фигура неизменно начинала спускаться вниз. Альпинист видел только темный силуэт спускающегося. Не буду далее распространяться о «черном альпинисте». Упомяну лишь случай, описанный в альпинистских записках, когда кинокамера зафиксировала спуск четырех альпинистов, в то время как к вершине ушли трое, и в лагерь вернулись трое. Причем, последний в связке на спуске искренне полагал, что их четверо.
Мифы скажете вы? Влияние высокогорья на психику? И, возможно, будете правы. Я просто хочу описать три случая, которые произошли со мной, и которые я объяснить не могу.
Но, для начала, небольшое лирическое отступление. Я не помню фамилии лавинщика, который описал следующий случай (если надо, то могу отыскать его книгу, изданную солидным «Госметеоиздатом»). Именно он, побывав в разных сложных и опасных ситуациях, произнес фразу: «По настоящему страшно тогда, когда ты не можешь понять и объяснить происходящее».
Случай с ним произошел на метеопункте «Перевал Алабель», Тянь-Шань. Этакая будка 4 на 4 метра, крытая чем-то растительным, без окон и с печкой буржуйкой. Зима.
После того, как стемнело, рассказчик услышал, что кто-то ломится в дверь. На вопросы незваный гость не отвечал, и потому он решил, что это… Кто? Медведь? Но на улице декабрь. Снежный барс? Но они избегают человека. Тем более,что печка топилась и запах дыма зверь должен был почуять издалека.
Ладно, неважно. Зверь.
Зверь бухал всем телом (и не маленьким) в стены будки, и пытался прорваться внутрь. Затем, снова попытался сломать дверь и затих. Лавинщик успокоился, но тут послышалась неистовая возня на крыше. Зверь раскапывал крышу! И, посыпавшаяся труха, подсказывала, что не без успеха.
Ружья не было. За то были динамитные шашки. Распахнув дверь, лавинщик бросает зажженную шашку. Взрыв. Возня на крыше прекращается.
Проходит бессонная ночь. Утро.
Лавинщик выходит наружу. Видит воронку взрыва, отходит от будки, видит яму на крыше.
Но, следов вокруг дома нет! Осадкомер выпадение осадков ночью не зафиксировал.
Не правда ли, сюжет достойный пера Амброза Бирса?
Вот тогда, лавинщику и стало по настоящему страшно.
Итак, мои случаи.

Начнем с первого и самого короткого.
Начало июля. Кавказ. Район Гвандра. Долина реки Махар.
Мы, два балбеса, имеющие за плечами один и два похода в горы соответственно, ведем поход первой категории сложности («единичка», самый простой). Вернее, один ведет, а я завхоз и разработчик маршрута.
На болотистую поляну Кёль-кате спустились со стороны Домбая уже к вечеру.
Брезентовые казенные турклубовские палатки, тяжеленные ватные спальники.
Раз имущество казенное, то его надо беречь. Потому, стелим полиэтиленовые тенты и ставим на них палатки (больше так я никогда в жизни не делал). На крыши — еще один тент. Нас восемь человек.
Как положено, обкопали палатки на случай дождя. И дождь пошел.
Среди ночи обнаруживаем, что посреди палатки образовалась лужа. Переправляем двоих, самых грациозных, в соседнюю палатку. Походная одежда вся промокла. Потому, сдуру, выскакиваю с фонарем в сухом комплекте одежды под дождь, который в 100 метрах от палатки переходит в снег.
Ситуация глупа до безумия. Дождь с крыши стекает не в дренажные канавки, а на края тента, постеленного под дном палатки. А там, под палаткой, аккуратная такая впадина. Изменить, практически, ничего нельзя.
Проводим ночь, сидя на острове из чавкающих мокрых спальников и промокшей одежды. Мне сухую одежду искали всей группой. Поскольку ребята более экономные, то лишняя сухая одежда осталась только у девчонок. Так и сижу на «острове» весь следующий день в «бабских» трениках в облипку, футболке в цветочек, регулярно выслушивая из соседней палатки, что нашли еще сухие трусики с кружавчиками и бюстгальтер. Причем, издевались, в основном, девчонки. Гады, лучше бы свитер нашли! На «улице» около нуля.
Проходит еще одна ночь без сна. Перевал, который предстояло пройти, был последним на маршруте. Перевал Нахар. Годом раньше он был для меня первым. За перевалом — благословенная Абхазия.
К утру все вокруг покрыто снегом. На небе появляются разрывы в облаках. Дождь прекращается. Напяливаю на себя абсолютно мокрую одежду и выхожу на совещание. Продуктов на один день. Бензина хватит только на завтрак. Дров нет. Или-или. Абхазия через перевал, или поляна Кёрт-мели в 20 км за спиной.
Выбираем Абхазию. Все хотят в Сухуми.
Пару часов делаем вид, что сушим вещи. Мокрые спальники весят килограммов под двадцать. Пакуемся.
Подъем в предперевальный цирк, к озеру, проходит при относительно нормальной погоде. Пасмурно, но дождя нет. Как только начинаем подъем на отрог, по которому проходит подъем на перевал, начинается пурга. Самая настоящая пурга. Скалы снова становятся мокрыми. Так, под снегом, и взбираемся на верх отрога. Открывается вид на соседний цирк и озеро Простреленное сердце. Озеро, действительно, в форме сердца. В него входит остроконечная осыпь, которая продолжается под поверхностью воды и, создается впечатление, что в сердце попала стрела.
Мы с Лехой, наверное, самым сильным нашим участником, идем первыми. Снег доходит до колен и надо топтать следы. На каком-то участке, где Леха пошел первым, вдруг упираюсь носом в его спину.
— Гляди.
На снегу, в полутора метрах от нас, след.
Кошачий.
Один.
— Она, что, на парашюте летала?
— Кто?
— Фиг знает кто… Кошка? Или…
— Ну тебя, с твоим «или»! И так тошно.
— Свежий, учитывая снег.
— Ага.
Группа отстала метров на сто. У самой младшей участницы истерика. Она хочет домой. Немедленно.
Молча затаптываем кошачий след и идем дальше. Я меняю Леху и выхожу вперед.
Снова след.
Один.
— Видать одноногая…. Кошка.
— Угу. А, кстати, у «или» вместо рук кошачьи лапы. Так что ей можно оставлять один след.
— А ноги? Летает она, что ли?
Снова затаптываем след, чтобы не вносить панику.
Всего следов было четыре или пять. На расстоянии 30-50 м друг от друга. Мы ничего не рассказали группе тогда. Только потом, когда спустились с гор. Благополучно спустились.
Леха, всегда скептично относившийся ко всякой мистике, отозвал меня на перевале в сторону и спросил:
— Видел, куда вели следы?
— Видел.
Следы вели на крутое ледовое «зеркало» под перевалом.
Вот вам и первая загадка.

(продолжение следует)

автор  Mist