Жизнь огня

Уверен, вы не знаете эту историю, да и я узнал ее по случаю от одного чудаковатого господина, и не придал бы значения, если бы через несколько лет не услышал ее вновь. Истории были удивительно разные — одна сумбурная, с бесконечными отвлечениями на устройство цирка и сплетениямя в нем жизней артистов. Другая история была горячая, она пылала, светилась, наполнялась музыкой циркового оркестра, пусть и усталого, но отчаянного. Я даже не сразу понял, что это одна история, а когда половинки сложились, она обрела для меня такую степень явственности, которую я не получил бы и будучи сам свидетелем.

В том цирке выступа одна молодая особа, которая единственно, что умела — это быть любимой. И был ее талант такой силы, что он стоил показа людям. Сама эта особа ничего о том не подозревала, она искренне думала, что ее задача выходить на сцену в блестках и плюмаже только для того, чтобы вывести за руку иллюзиониста, дрессировщика или даже шпрехшталмейстера. Нередко она прибегала вся в слезах к директору, похожему на красную жабу со стрельчатыми усиками, и рыдая говорила, что сегодня уже она совершенно некрасива, и может только испортить номер своим появлением. Директор, человек сильный, из бывших борцов, в такие появления невольно пытался убрать со стола бутылку виски и лишние бумаги, и сам смущался странных своих жестов. Тогда он обыкновенно говорил:
— Элин, голубушка, ну что ты такое говоришь? Ты сегодня прекрасна, я прямо таки умоляю тебя выйти на сцену.
— Я все испорчу, не обманывайте меня! Вы… вы… грязный мерзавец, вы лжете, чтобы посмеяться надо мной!
— Элин, прекрати, я нижайше вымаливаю у тебя прощения, раз задел. Вытри слезки и поверь человеку, который умеет делать деньги — ты выглядишь на пятьдесят тысяч, не меньше, — директор был достаточно умен, чтобы не называть сумму намного большую, чем годовое жалование Элин.
Элин еще содрогается от рыданий, уткнувшись в ладошки и послушно кивает:
— Да, господин директор. Я не понимаю, почему мне надо выходить, но раз вы просите, я выйду.

огонь

Директор, холодный и жесткий для всей труппы, был не менее других поглощен властью обаяния Элин. Увидев ее дегератип, вы верно изумились бы почему так вышло — обычное чуть скуластое лицо, прямой нос, хорошая фигура. Все это ни в коей мере не отражает ее таланта и в цирковом обществе не выглядит чем-то изумительным. Перед выходом на сцену она дрожала волнением, на нее едва ли не жалко было смотреть, столько в ней было неуверенности, готовности к испугу и жажды дарить себя. Но с первым лучом ламп за открывающимся занавесом, она начинала расцветать, наполняться светом. Она купалась во внимании, она переполнялась любовью ко всему миру сразу. Ее губы и глаза в окружении макияжных искр так сверкали улыбкой, что радость разливалась по всему ее телу, и текла дальше, заполняя сцену, а потом и зал. Возможно, вы видели гипнотизеров, обладающих необыкновенной магнетической силой во взгляде, порою они вас принуждают к чему-то и вы ничего не имеете против. Сходным был дар и Элин: неуловимо играя глазами, она вылавливала обычные чувства людей: смех ребенка, раздражение жилистой дамы на шумного соседа, вожделение мужчины с тучными щеками. И поймав все эти нити чувств, она аккуратно их начинала тянуть, то ослабляя мимолетным будничным жестом, то мягко и уверенно вытягивая на себя ясною яростью глаз. Так опытный рыбак вытягивает рыбу на нити, которую рыба могла бы оборвать одним лишь резким движением, дай ей только возможность сопротивляться. Совершенно не зная, что делает, она упрашивала, умоляла, вела, заставляла и принуждала любить ее. И Элин купалась в этой любви и была истинно в ней счастлива. Вернувшись в кулисы, она радостно подпрыгивала, звонко смеялась, хлопала в ладошки, подпрыгнув, хлопала по макушке силача Селантия, целовала клоунов, пачкаясь в их гриме, и оставляя в смятении и радостном шоке. Она курила с грузчиками и порывалась помочь мыть животных.

Работал также той труппе один сезон известный иллюзионист сорока двух лет. Он был сух, учтив, во всем своем изрядном скарбе лично наводил порядок. И уже через неделю выступлений его словно подменили — он стал капризен, настойчиво требовал у директора, чтобы тот поставил Элин ассистенткой ему в номер. Даже грозил тайно сбежать с ней, чего конечно, сделать не мог бы, не потеряв репутацию в тесном цирковом мирке, надежного и успешного артиста. Однако же он сдался, получив от директора заверение, что тот для Элин почти как отец, но она вольна быть с кем ей вздумается, если дело не касается арены. Не уловив тайного смысла, Джанис, так звали иллюзиониста, воспрял духом, словно такая мысль не приходила ему. Очень быстро труппа поняла, что он влюблен на всю голову, и даже как-то вздохнула с облегчением. Элин все равно получала свое внимание, и людей выматывала безысходная и бесполезная любовь к ней. Джанис же, сближаясь с ней, получал сполна почти всю ее любовь, обыкновенно рассеянную в пространстве, и никому конкретно не принадлежавшую.

Элин стала разгораться страстью, как фитиль, ведущий к шутихе. Воистину, она была готова любить и ответила на чувство Джаниса такой неуемной страстью и даже преданностью, что немало смутила его. Гастроли труппы в то время проходили на юге Франции, и под конец лета заботы людей заметно поубавили наплыв. С началом же осени, стали появляться выходные, и у Элин с Джанисом образовалось больше времени, чем они могли надеяться. Джанис тем временем заметил, что не может вести упражнения в своем искусстве в присутствии Элин, но и попросить ее не наблюдать, было выше его сил. Элин сидела в углу павильона, где работал Дженис, и, как ей казалось, наблюдала за ним с тихим восторгом. Восторг, однако, разливался вокруг нее тугими искристыми волнами, и игнорировать ее присутствие было невозможно. Уже несколько раз у Джениса срывался фокус по причине случившейся с ним рассеянности. Во время выступления терялись карты, неплотно закрывались крышки. Однажды Дженис не полностью поместил голубя в клетку, которая улетая механизмом сквозь столешницу, взорвала птицу фонтаном перьев крови. Директор с пониманием отнесся к конфузу, и не стал рядиться за снижение гонорара.

Элин не отходила от своего возлюбленного ни на шаг, жадно ловила каждое его слово, каждый жест. Она с такой готовностью смеялась над его шутками, что словно бы высосала их из него, оставив лишь улыбчивое спокойствие. В один из тихих вечеров сентября Дженис пригласил Элин в лучший ресторан городка, где стояла труппа. Девушка была в тот вечер тиха и очарована.
— Знаешь, Джи, тут так красиво, лампы горят так, словно шепчут нам электрическими словами свои маленькие секреты…
— Прости, сюда лучше пепел стряхивай, а соусницу мне отдай.
— Да, Джи, все что угодно тебе отдам, все, что в моих силах. Как интересно здесь расписаны стены…
— Да, я заметил. Прямо поверх лица планки набили.
— И эти шторы… они такие задумчивые, у них кисти кажутся по-особенному торжественными. Ты замечал, что золотые кисти придают особенную торжественность?
— Да, наверное. Только лучше бы та почтенная женщина, что моет полы, поднимала бы эти шторы, а не водила бы щеткой прямо по кистям.
— Как это прекрасно — поднимать шторы. Как занавес. Я обожаю смотреть, как поднимается занавес, мне при этом кажется, что вверх взлетает весь мир. Представь, если вверх взмоют разом все дома, все деревья, все люди. Это так сказочно. А эти почтенные люди…
И тут Элен провела по залу тем своим особым взглядом. Она вновь не осознавала, что делает. Люди прекратили есть, прекратили пить и размахивать бокалами с вином, стих звон вилок и даже шелест салфеток. Несколько дам после паузы нарочито громко заговорили, но тем более странными стали их голоса. Дженис тревожно зашептал:
— Эли, что ты делаешь, остановись!
— Что я делаю, Джи? Посмотри, как прекрасны эти люди, сколько в них тепла, как они уютны здесь…
— Эли, молю тебя, посмотри на меня. Смотри за этой салфеткой! — салфетка стала двигаться в руках словно бы сама по себе, тем особым движением, который захватывает внимание и отвлекает от того, что иллюзионист не таясь достает из кармана.
Элин, однако, на этот раз не заметила его усилий. В это самое мгновение огонь дошел до шутихи, и Элин вспыхнула в полную силу своего таланта. И она его осознала. Дженис что-то беззвучно кричал, его рот раскрывался, лицо стало красным. Все заглушил мощный органный аккорд взгляда Элин. Ее лицо стало более скульптурным, более объемным, оно отрицало все, что происходило вокруг. В глазах играло пламя, она упивалась своей силой, и только Джениса сейчас обделила своим искусством. Мягко улыбнувшись, она произнесла бархатным нежным голосом:
— Дженис, милый, выйди немедленно вон.
Не понимая, что происходит, Дженис бросился к выходу, обходя стоящих официантов, замерших в проходах людей. Он почувствовал, что его захватывает желание замереть на месте, сгореть немедленно от нахлынувших чувств, и это напугало его сильнее ночного кошмара. Он выскочил на мостовую, сложился пополам, тяжело дыша. Дерганным движением ослабил галстук и оторвал верхнюю пуговицу на рубашке. Его трясло от жара.

Разъяренные люди этой ночью не нашли Элин и Джениса. Чтобы просто выместить зло за потерявших разум горожан, они сожгли цирк. Они боялись. Боялись, когда говорили с вышедшим к ним директором, дрожали от страха, когда бежали, топча его. Их пугала мысль потерять разум от любви, и они и жаждали найти Элин, и страшились того.

На этом история Элин заканчивается. Мне лично она кажется прекрасной.

автор suavik

авторский сайт

Создатель

Изумрудно-зеленая трава. Такая мягкая, с прохладной росой на кончиках листьев. И летнее раннее утро, с прекрасным, ни с чем не сравнимым запахом нового дня. Кален снял обувь, потер припухшие от жесткой кожи пальцы, и дальше пошел босиком. Теперь, когда его руки стали свободны от оружия, появилась больше работы для головы. Во времена службы у Императора, его мысли занимало лишь одно – выживание. И победа. Он был признан лучшим воином на последних состязаниях. Но он не захотел положенных ему почестей и славы, отказался от денег и любви самых красивых женщин Сенталии. Да что там Сенталия – вся Империя могла пасть к его ногам, если бы он принял участие в заговоре…А он послал это все к черту и ушел. Просто ушел. И так снискал больше славы и почета, чем все предыдущие победители.
Кален обулся и свернул в лес по узкой тропинке. Через полчаса он уже был у заветного ручья. Он умылся и посмотрел на свое отражение. Вода словно преобразила его. Он уже не был воином. Водасоздатель2 смыла следы жестокости на его лице, отчего он стал еще более красив. Впрочем, сам он этого не понимал. Как не понимал любви женщин. А теперь в копилку непонимания добавилось еще и непонимание жажды денег, славы, власти. Еще три дня назад он хотел этого всей душой. Но держа кубок в руках, он понял нечто более важное. Свобода. Его положение победителя забирало ее. Все, что раньше грело душу, стало ненужным. Прав был старик. Ох, как прав!
Через полчаса ходьбы Кален стоял перед хижиной Учителя.

— Аутизм, — сказал холодным тоном доктор. – Боюсь, что в данном случае мы вряд ли сможем помочь.
— Что это значит? – дрожащим голосом спросила Людмила Ивановна.
— Он ушел в свой внутренний мир. Он полностью пребывает в нем. И верит, что этот мир, придуманный, он реален.
— А наш мир?
— Он его не видит. Скажите, давно это началось?
— Ну, Коленька всегда был странным мальчиком. Сверстники его не понимали. У него не было друзей. Так, приятели только. Потом и их не осталось. У него не было проблем с учебой. Но мне всегда казалось, что он где-то витает. Сначала он просто часами сидел в своей комнате. Потом начал пропускать учебу, запираясь там. Иногда он не выходил из комнаты целыми днями. На третьем курсе он совсем забросил учебу, и его исключили из института. Я пыталась с ним поговорить. Он отмахивался, говорил, чтобы я не лезла в его жизнь.
— Когда он совсем перестал контактировать с внешним миром?
— Около недели. Это ведь не сразу случилось. Я думала, просто очередная выходка. Ну, закрылся в комнате. Не первый раз ведь. Я уехала на дачу на неделю. Продукты ему оставила. Когда вернулась, обнаружила, что они не тронуты. Я позвонила его отцу. Мы в разводе уже двенадцать лет. Он приехал. Когда мы сломали дверь, он был вот в таком состоянии…
Дальше она уже не могла говорить, потому что к горлу подступил комок, и она заплакала. Лидия Ивановна провела рукой по русым кудрям сына, убрав их с лица. Оно было все так же красиво, хоть его глаза больше ничего не выражали. Потому что смотрели на свой внутренний мир, недоступный посторонним взорам. И сейчас ей показалось, что оно стало еще красивее.

Кален долго стоял перед дверью, не решаясь войти. Вдруг, когда он уже занес кулак, чтобы постучать, из-за двери послышался голос.
— Долго еще ты будешь там стоять? Открыто, заходи, наконец.
Кален вошел внутрь хижины. Учитель сидел посреди комнаты. Странно, но в комнате не было ни одного предмета. Голый пол.
— Можешь не оглядываться. Здесь ничего нет, — старик улыбался.
Три дня назад он спас Калену жизнь. В первый день соревнований он был сильно ранен, почти умирал, когда этот волшебник подошел к нему и одним касанием руки залечил все его раны. Старик искал ученика, Кален – учителя. Но тогда его волновали совсем другие вещи. Учитель сказал ему:
— Когда поймешь, что тебе действительно надо, найдешь меня.
И ушел. А сейчас Кален пришел к нему. Ему нужен был учитель, старику – ученик.

Врач стоял над кроватью Николая и всматривался в его глаза. Они были пусты, как у слепого. Иногда казалось, что Николай приходил в себя. Он ворочался, даже один раз поднимался с кровати. Но это были неосознанные действия, больше похожие на лунатизм. Максим Петрович был опытным психиатром. Но столь глубокая форма аутизма ему встретилась впервые.
— Знаешь, парень, я тебе завидую, — сказал он грустно и улыбнулся. – Там, в твоем мире, наверно, лучше, чем в нашем. Как же тебя лечить? И стоит ли?
На следующий день Николаю была сделана компьютерная томография головного мозга.
— Лидия Ивановна, мне очень жаль, но я не сумею помочь вашему сыну, — не просто сказать такие слова матери, но Максим Петрович был вынужден это сделать.
— Но вы же лучший специалист, — в ее словах еще была надежда.
— У него неоперабельная злокачественная опухоль в головном мозге. Она появилась довольно давно.
— Странности его поведения были связаны с этим? – Лидия Ивановна винила, конечно же, себя. Раньше надо было бить тревогу. Много раньше.
— Скорее опухоль связана со странностями поведения. Я не знаю, что первично.

Кален жил у Учителя. Старик каждый вечер создавал мягкие кровати, которые наутро исчезали, оставляя комнату вновь совершенно пустой. Калену нравились занятия философией и магией. Но это продолжалось недолго.
Однажды он прогуливался по лесу, как вдруг услышал чудное пение. Он затаился в кустах. Мимо шла девушка неземной красоты. Лесная нимфа. Он слышал легенды об этих удивительных созданиях. Но ни разу не встречал их.
Говорили, будто бы нимфа может принимать любой облик. Точнее тот, о котором мечтает человек, встретивший ее. Она может выполнить любое желание. Но никто не знает, какую цену нимфа попросит за это. Может и ничего не попросить. А может забрать жизнь.
Для Калена это не имело значения. Теперь у него было только одно желание – слышать ее, видеть ее. Нимфа прошла мимо. А он не находил себе места весь день.
— Ты влюбился? – спросил Учитель.
— Откуда ты знаешь? – Кален был удивлен.
— Это написано у тебя на лице.
— И что мне делать?
— Откуда мне знать? Разве я ответственен за твою жизнь? Но будь осторожен. Никто не знает, что попросит нимфа за свою любовь.
— Мне не важно. Я жизнь готов отдать за нее!

На следующий день Кален ждал ее в том же месте. Время тянулось неимоверно долго. Пока вновь не послышался чудный голос. Нимфа подошла к кусту, за которым укрылся Кален и спросила:
— Почему ты прячешься от меня? Разве я так страшна?
— Ты прекраснее всех, кого я встречал раньше, — Кален вышел из-за своего укрытия.
— Что хочешь ты?
— Твоей любви.
— Готов ли ты платить за любовь? – нимфа пристально смотрела в его глаза.
— Разве за любовь надо платить?
— В жизни за все надо платить.
Кален кивнул. Нимфа улыбнулась, обвила его шею руками и… Земля ушла из-под ног, весь мир стал какой-то зыбкой расплывающейся картиной. Все перестало иметь значение. Все, кроме нее. И не было большего счастья, большего наслаждения, как слиться с ней в этом танце страсти в одно целое…
— А плата? – ее голос, казалось, стучал в висках.
— Я готов.

создательСерый потолок над головой. Серые стены. Решетка на маленьком окне. Одинокая кровать в маленькой серой комнатке. И жуткое чувство безысходности. Он приподнялся на кровати и огляделся. Память навалилась на него всей своей тяжестью. Виски сжимала жуткая боль. Кого звать на помощь? Где его мир? Что происходит?
Перед ним явился Учитель. Или его образ.
— Николай, — начал старик.
— Я Кален, — страх пропитал каждую клеточку его тела, но он не хотел сдаваться.
— Николай, я абсолютно реален. Ты создал свою реальность. Но мне пришлось вмешаться.
— Кто ты? Как я мог создать реальность?
— Мир внутри тебя столь же реален, что и мир вокруг. Но ты не можешь заменить внешний мир внутренним.
— Почему? Я же сделал это!
— Ты не можешь создать свою реальность, пока не проживешь жизнь и не пройдешь уроки, дынные тебе твоим создателем.
Вдруг боль отпустила. Темнота поглотила оба мира. Страх ушел. Вместо него пришло спокойствие. Он плавал в чем-то теплом и нежном. Это лучшее место, какое только можно себе вообразить. Он в безопасности. Пока находится внутри матери…

Николай умер ночью из-за обширного кровоизлияния в головной мозг. Но перед смертью он вышел из забытья. Жаль, Лидия Ивановна не видела этого. А через девять месяцев в роддоме №4 города *** родился мальчик. Его назвали Колей.
Через полгода известного психиатра Боривова Максима Петровича положили на лечение в его же клинику с диагнозом аутизм.
Учитель сидел посреди комнаты. За дверью стоял новый ученик.

автор Фантазерка

Память

У меня всегда была тяга к старым вещам. Причём, чем старше они были, тем больший восторг они вызывали. Мама всегда ругалась, что я сделала из своей комнаты склад. Я тащила туда все старое, ненужное, забытое. Но я видела в этих вещах свою прелесть. Мне казалось, что они говорят со мной. Не в прямом смысле, конечно. Но когда я брала в руки полувековые бусы из стекляруса (как и любую другую вещь), в моем воображении всплывали картины. Я видела, как эти бусы бережно брала в руки молодая женщина. Видела её пальцы, кольцо на безымянном пальце, видела, как она украшала ими прекрасные шею и грудь, от которых мужчины сходили с ума. Видела, как эта же женщина отдавала бусы своей шестилетней дочери, лежа при смерти на больничной кровати. Как девочка плакала, держа их в руках. Потом девочка выросла, а бусы положила в шкатулку на антресоль. Там же их обнаружили новые хозяева квартиры, откуда бусы отправились на помойку. А мне было десять лет, когда я трясущимися руками подняла эту драгоценность и принесла домой. Не знаю, фантазии это мои были, или правда, но я чувствовала эту вещь. В ней была жизнь. Жизнь других людей, чужих и незнакомых.
И таких вещей было у меня предостаточно. Потом я стала более разборчива в выборе «антиквариата». Пока совсем не перешла на него. Я мечтала научиться вдыхать в старые вещи новую жизнь. Так я стала реставратором. Но мало кто из моих коллег мог понять моего восторга, когда я брала в руки подпорченную картину или растрескавшуюся от времени старинную вазу. Для них это была работа. Для меня – жизнь.

Каков же был мой восторг, когда меня пригласили в интернациональную группу, занимающуюся реставрированием памятников архитектуры. В группе от России было десять человек. Первым нашим объектом был средневековый замок в Англии. К своему стыду, я плохо знаю историю. И даже не имела представления, куда еду, сколько лет этому замку, и что там надо реставрировать. Но одна мысль прикоснуться к столь величественной старине приводила меня в почти священный трепет.
Так получилось, что из десяти человек, я была единственным представителем слабого пола. Должна была поехать ещё одна женщина, но её муж был категорически против. Я, естественно, не замужем. Кавалеры, привлеченные моей внешностью, конечно, были. Но они быстро кончались, сталкиваясь с моей «ненормальной» тягой ко «всякой старинной фигне», как выразился один из них.
Итак, мы прибыли на место. Передо мной возвышался огромный каменный великан с массивными стенами, заброшенным садом, на территории которого располагалось столь же заброшенное кладбище. Здесь все дышало прошлым. Каждый камень мог рассказать свою историю о том, кто здесь жил на протяжении многих веков. Для всех эти камни были холодными, безжизненными. А я чувствовала их тепло. Нет, не их. Тепло тех, кто здесь жил. Время не уничтожило их следы. Для меня, по крайней мере.
Замок был словно пронизан следами прошлого. Это какие-то нити энергии. Ощущать эти нити я стала только здесь. Нет, это не пустое место. Здесь люди жили. Любили, страдали, радовались, печалились, рождались и умирали. А мы, слепцы, ходим и не чувствуем этого. Говорим о какой-то ерунде: как шлифовать камни, какие вставлять окна, двери, где вешать ковры. Здесь будет то ли чья-то резиденция, то ли музей. Да разве десять человек справятся с этой махиной? Ах да, Михаил Юрьевич, руководитель нашей группы, вчера сказал, что будут ещё французы, немцы, англичане, естественно. Но начинать будем мы. Удивительное доверие оказано России!

Когда первый рабочий день подошёл к концу и все отправились по своим комнатам (мы жили пока что прямо в замке), я отправилась в бальную залу. Вот здесь был трон, и сидел хозяин замка. Здесь стояли длинные столы, за которыми проводили пиршества. Здесь играли музыканты. И танцевали пары под их чудесную музыку. Нити энергий пронизывали пространство, проходили сквозь меня. Продвигаясь по зале, я чувствовала, как они меняются. Здесь кто-то когда-то кому-то в любви признавался. Здесь священник благословлял молодых, но брак не был удачным. Здесь отец держал на руках мертвого сына. Стоп! Нити здесь больно ранили. Я чувствовал боль этого человека. Боль, которой уже сотни лет. Я поспешила уйти из этого места. И попала в другое. Здесь счастливые пары танцевали под красивую музыку своего времени. Нити здесь были лёгкими, ласкающими. Я сама закружилась в этом танце.
— Анна, — услышала я голос, разлетевшийся эхом по зале.
— Михаил Юрьевич, — я остановилась и посмотрела на него. И раскраснелась от неловкости, представив, в каком виде он меня застал.
— Почему вы ещё не спите?
— Я хотела посмотреть залу.
— А вы не боитесь призраков?
— А разве они существуют?
— А разве в таком старинном замке обойдется без них? — он добро засмеялся. – Вы красиво танцуете. Позвольте пригласить вас.
Я подала ему свою руку. И мы закружились в ритме неслышимого вальса. Я была влюблена в него. И каждое его прикосновение дарило мне неимоверную радость. А он лишь улыбался и продолжал двигаться в заданным им же ритме танца.

Эту ночь мне не спалось. А, по известным причинам, комнату занимала я одна. Я ворочалась на раскладушке, но Морфей все не спешил принять меня в свои объятья. Вдруг мне послышалась музыка, дивно красивая, но какая-то старинная. «Ей не меньше четырех сот лет», — подумала я. Но откуда ей было взяться. Все-таки, любопытство побороло страх, и я пошла на эту музыку. Она доносилась из залы, где я сегодня вечером танцевала. Я приближалась к зале. Я слышала эхо от своих шагов. Замок был пуст, не считая десяти реставраторов, девять из которых спали. Мне казалось, что стук моего сердца тоже разносится эхом по этим коридорам.
Я вошла в залу. Она была залита светом свечей. Столы были полны яствами. Мимо них проносились служанки с подносами. За столами сидели гости, а во главе стола – сам хозяин. Мужчина лет сорока с аккуратной бородкой и глазами, преисполненными отваги и благородства. Да, такой взгляд редко встретишь у современных мужчин. В левом углу играли музыканты. А по залу в красивом медленном танце плыли молодые пары. Нет, это не вальс. Не знаю, как назывался танец в Англии шестнадцатого века. Но он был чудесен.
Меня они не видели. Я подошла ближе. Нет, это не призраки. Это как голограммы, воплотившиеся нити энергий, оставшиеся от людей, некогда обитавших здесь. Мой страх пропал. Замок разговаривал со мной. Он показывал мне свою жизнь, свою душу. По моим щекам текли слезы благодарности. Я была готова расцеловать каждый камень в его стене за оказанное мне доверие, за возможность видеть это, за возможность знать, чью историю хранят эти стены…
Видения эти теперь сопровождали меня всюду. И я точно знала, что они – не продукт моей бурной фантазии. Они есть тайна, доступная мне, доверенная мне. Но только ли мне? Иногда мне казалось, что руководитель наш тоже подолгу засматривается в пустое место. Для других пустое. А для меня оно полно жизнью. Правда, жизнью давно умерших людей, часть энергии которых осталась в этих стенах.
Как-то вечером, после окончания работы я вышла на веранду полюбоваться закатом. И замерла, наткнувшись на двух влюбленных, слившихся в поцелуе. Я чувствовала, насколько чиста и нежна их любовь. И пусть их давно уже нет в живых. Более того, я знала, что они никогда и не были вместе, но любовь эта жила в их сердцах всю жизнь.
— Трогательная история, не так ли? – услышала я голос нашего руководителя у себя над ухом.
— Вы… Вы тоже видите их? – спросила я, запинаясь от неожиданности.
— Да, как и вы, Анна.
Тогда он впервые поцеловал меня.

Пройдут ещё столетия. Нас не будет на свете. И кто-то войдет в эти стены, если, конечно, время не уничтожит их. И почувствует ли он нас? Наши радости и горести, любовь и ненависть, счастье и страдание? Сохранит ли замок нас, как память, как невидимые нити энергий, которые не всем дано ощутить? И когда камни сотрутся в пыль, сохранит ли эта пыль память о нас? И я знаю, что да. Люди приходят и уходят, но земля помнит след от каждой ноги, ступавшей по ней…

автор Фантазерка

Истина инквизитора

Оборванные листья лиц
Исчезли в чумовом тумане
Размазанная тушь ресниц
Чертила пропасть между нами

Угасшим огоньком свечи
Любовь мелькнула в грязной луже
Кремированная в печи
Осела пеплом зимней стужи

Осела на твоих губах
Скрывавших столько лет измену
В твоих глазах растекся страх
Наткнувшись на немую стену

И смех разрезал тишину,
Согнув в поклоны фонари
Топтала Истина тропу
по пеплу умершей Любви.

автор кум

авторский сайт

Случай в метро

(Сценка из жизни)

В ролях:

Агрессор:

Агрессор

 

 

 

 

 

Гордость:

Гордость

 

 

 

 

Романтик:

Романтик

 

 

 

 

Страх:

страх

 

 

 

 

Критик:

Критик

 

 

 

 

Депресняк:

Депресняк

 

 

 

 

Приключилось сие действо на станции метро Дружбы народов, Киев. Местность благоприятная — Печерск, центр — вероятность набрести на такие «прыгоды» практически сведена к нулю. Но я везучий.
Шаркающей кавалерийской походкой я спустился в подземное царство — метро. В наушниках играл Darkseed — Downwards…
Далее следует небольшая пьеска — в театре имени Мизеракля, Великого и Ужасного.
Подходит человек, возраста примерно моего, а может чуть старше. На вид — около семнадцати. Телосложение среднее, опять же. Чуть повыше, чуть уже, чуть жилистее. Не суть. Внешность — ну… хуже, чем «просто и со вкусом», да и одежда не производила впечатления удобной или ухоженой.
Далее следует просьба дать денег на проезд в метро.
(сочувствие) ну, мало ли, вдруг человеку действительно надо… В конце концов, я тоже мог деньги дома забыть. Ладно, дадим…
Как раз вспоминал прочитанные книги Ван Зайчика — а посему был в человеколюбивом настроении.
Деньги дал — ушел товарищ жетон покупать. На эскалаторе догнал. Далее диалог, суть которого:
— Мне до Обухова надо доехать — помоги, дай 6 грн еще.
— Спроси у кого-нибудь другого.
— Да я туда съезжу — телефон заберу, Nokia (хз, модель не помню) — продам, верну деньги, еще и на пивасик тебе дам.
— Не нужно. Я уже сказал — спроси у еще кого-нибудь.
(Человеколюбие) ну, мало ли… Вдруг у человека действительно что-то случилось, ему деньги очень нужны — вот он и бесится, даже угрожать пытается…
<Критик>да, и именно поэтому он пытается их добыть у тебя, хотя вполне мог бы уже у остальных насобирать нужную сумму. Да и история про телефон, мягко говоря, неправдоподобна.
— Да ты понимаешь, что я могу сейчас эти деньги просто у тебя забрать?
— Мы в метро. Флаг в руки, барабан на шею — пробуй. Dixi.
<Романтик> Классно, черт побери… Вот и приключение — наконец-то!
<Критик> На свою задницу.
<Агрессор> Таак… Ну, это мы сейчас посмотрим — кто нашел, и на чью задницу. А подать нам его сюда! :x *озвучивалось легким скрипом зубов*
<Критик> Заглохни и поумерь гормоны. Взять с него нечего — да и наверняка разнимут. А из-за твоего адреналина приобрести пару легких повреждений, но при этом ничего ценного не получить — нафиг надо.
<Страх> Может все-таки отдать ему нужную сумму, и все? Зачем оно? :cry:
<Гордость> Схренел :shock: ? И кем ты будешь после этого?
<Критик> Огневая задача: ничего не потерять, из ситуации выйти. Игнорировать? Ладно, подождем развития событий.
<Депрессняк> Да идите вы все к черту. И вместе с этим укурком заодно. Это неинтересно, грусно, скучно… И он не стоит внимания, и вообще мало что на свете стоит внимания… А надо идти.
<Критик> И вообще мы все умрем :D . Ладно, идти действительно надо.
— А ты понимаешь, что я сейчас просто поеду за тобой, и, когда выйдем из метро, по шее дам и все отниму?
<Депрессняк> Плевать. Черт, как же я устал… :o
— …
Уезжаю, этот пропадает где-то. Материального ущерба нет, морального тоже… Вот только настроение напрочь было испорчено.

 

автор Мизеракль