С Днем Победы!

8 мая 1945 года в 22:43 по центральноевропейскому времени немецкий генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, маршал Советского Союза Георгий Жуков и главный маршал авиации Британии Артур Теддер подписали Акт о безоговорочной капитуляции Германии.

© victory.rusarchives.ru

Здание немецкого военно-инженерного училища в пригороде Берлина – Карлсхорсте, в котором проводилась церемония подписание Акта о безоговорочной капитуляции Германии.

© victory.rusarchives.ru

Подписание генерал-фельдмаршалом Кейтелем В. Акта о безоговорочной капитуляции всех вооруженных сил Германии. Автор съёмки Марк Редькин.

© victory.rusarchives.ru

Командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г.К.Жуков подписывает Акт о безоговорочной капитуляции всех вооруженных сил Германии.

65 лет прошло с того памятного 9 мая, когда на весь мир прозвучало долгожданное « Победа!». Этот день навечно вошел в историю как память о беспримерном подвиге советских людей, их мужестве и стойкости.

Вечная память героям…

Вечная слава победителям!

Наш мир

Наш мир, болезненный и странный
На беглый взгляд толпы зевак,
Манит землёй обетованной
Того, кто видит всё не так,

Кто тянется к перу жар-птицы,
Кого в полёт зовёт Пегас,
Кто жаждет перевоплотиться
Не после смерти, а сейчас,

Кто слышит в небе песню радуг
За дымкой пасмурного дня,
В искусстве обретая радость
И счастье в дружбе находя!

автор Наталья РОМОДИНА


1 мая – праздник весны и труда!

Международная история праздника насчитывает более 100 лет.  Эта «красная дата» связана с событиями, которые произошли в Чикаго в 1886 году. Тогда рабочие объявили забастовку и потребовали перехода с 15-ти часового рабочего дня на 8-ми часовой.

1 мая – для кого-то это праздник Весны, возможность отдохнуть, выехать на природу или же заняться, наконец, весенне-полевыми работами на своих шести сотках. Люди старшего поколения помнят эту дату как одну из традиций советской эпохи – День международной солидарности трудящихся. Между тем эта дата связана со многими поверьями, легендами и символами, дошедшими до нас из древности.

Месяц май – пятый месяц в году, имеет 31 день, а назван так древними римлянами в честь богини Майи. У римлян италийская богиня Майя являлась покровительницей плодоносной земли. В первый день месяца, названного в честь богини, ей приносились жертвы; богиня Майя считалась супругой верховного бога Юпитера (Зевса) и матерью Меркурия (Гермеса). К началу мая приурочен древний праздник возрождающейся природы – наступление весны.

В Средние века в Европе, согласно легендам, канун 1 мая именовался Вальпургиевой ночью и считался грандиозным празднеством ведьм и колдунов. Вальпургиева ночь – названа так по имени Святой Вальпургии – время, когда, по германским народным поверьям, ведьмы собираются на великий шабаш на горе Броккен. Каждая ведьма, по поверьям, прилетала на шабаш на метле, на вилах или на кочерге. Эти предметы являлись своего рода непременными атрибутами или символами ведьмы. На этом сборище проводились определенные обряды, где ведьмы, колдуны и прочая нечисть пытались помешать благополучному наступлению весны, насылали порчу на людей, домашний скот и т.п. Ведьмы варили магическое зелье, ибо считалось, что травы в Вальпургиеву ночь обретали чудесную силу.

Такие понятия, как шабаш или колдовство, относятся скорее к эпосу действительно международному, так как легенды о колдунах и ведьмах существуют практически во всех странах, к тому же с самых древних времен и по сей день. Более того, в Европе, в 1487−89 гг. монахи-инквизиторы Яков Шпренгер и Генрих Инститорис опубликовали свое сочинение под названием «Молот ведьм», где обосновывали необходимость жесточайших преследований ведьм; данное сочинение на два столетия вперед сделалось основным руководством для светских судов и церковных трибуналов, занимавшихся делами о ведовстве. (Текст перевода этого руководства впервые был опубликован на русском языке в 1930-м году.)

Главная причина борьбы с ведьмами такова: по сути своей и слет ведьм на шабаше, и каждая отдельно взятая ведьма представляли собой своего рода «антицерковь» со своим культом. Получился своего рода «противовес» официальной церкви, поскольку каждая женщина, которую обвиняли в ведовстве, являлась на самом деле основной носительницей народных традиций культуры. А как показывает история, у любой официальной церкви во все времена был соблазн разрушить, или подчинить себе традиционную культуру. Нельзя отрицать тот исторический факт, что и в Европе, и на Руси такая новая религия, как христианство, поначалу оказалась совершенно чуждой для старых народных традиций и верований, корни которых были чрезвычайно глубоки.

Что касается другой «религии» – постулатов и догм советской эпохи, то и здесь существовали свои символы, праздники, образы вождей и свои «гонения на ведьм». Первое мая – праздник международной солидарности пролетариата, как он назывался вначале. Резолюция о праздновании 1 Мая была принята Первым конгрессом 2 Интернационала, собравшимся в Париже в день столетия Французской революции 14 июля 1889 года. Установление праздника 1 Мая имело целью объединить пролетариат всего мира в действии и борьбе, в частности, за 8-часовой рабочий день. Конечно же, буржуазные правительства всех стран отдавали себе отчет в том, что 1 Мая – первый натиск социалистической партии, которая стремится уничтожить частный капитал и порвать с системой наемного труда. И эти самые буржуазные правительства Англии, Италии, Испании, Франции, Австрии приняли ответные меры: повсеместно были запрещены и разгонялись первомайские уличные демонстрации, проводились аресты социалистов. В Голландии, Швеции, Норвегии – всюду те же явления, которые тоже напоминали «охоту на ведьм».

В России 1 Мая было впервые отмечено Варшавской забастовкой в 1890 году, а в 1891 в Петербурге была организована первая маевка, на которой с речами выступили четверо рабочих. Кстати о маевках – вот как «оригинально» расшифровал это название Валентин Катаев в конце своей повести «Белеет парус одинокий»:

«…Петя с достоинством кивнул головой. Затем он, как бы невзначай, подошел к Моте. Унизительно краснея от того, что приходится обращаться с вопросом к девчонке, он быстро шепнул:

— Слышь, Мотька, что такое маевка?

Мотя сделала строгое, даже несколько постное лицо и ответила:

Рабочая пасха!»

С течением времени «первомайское» движение получило свое развитие. Главные лозунги – повышение зарплаты, сокращение рабочего дня, отмена штрафов на производстве; позднее были выдвинуты политические требования: свобода стачек, союзов, собраний, свобода слова, печати. С 1905 года 1 Мая проходит уже под лозунгом вооруженной борьбы.

После октября 1917 в стране Советов 1 Мая принято отмечать торжественно – проводятся праздничные демонстрации, заседания и т.д. С 1920 года вводится мода на «коммунистические субботники» по всей стране. В 1922 году демонстрируются первые успехи на хозяйственном фронте, а в 1923 – готовность следовать за компартией, отпраздновавшей свое 25-летие.

И по сей день многие люди старшего поколения отмечают 1 Мая именно как праздник трудящихся. Однако вряд ли те, кто подвергся, в свою очередь, в годы репрессий сталинскому «гонению на ведьм» и чудом выжил, радостно отмечают этот день.

Символами 1 Мая, как многие помнят, всегда были красные флаги, транспаранты, громкая музыка, цветы, алые банты на груди и прямая трансляция по телевидению с Красной площади. На фоне яркой весенней зелени действительно все смотрелось очень эффектно, а главное – поднимало людям настроение! Пожалуй, этот день был хорош для всех: и для партийных, и для беспартийных, и для взрослых, и для детей, – но отнюдь не в знак солидарности с «пролетариями» всего мира. А потому что настоящая Весна пришла!

К. Ю. Гончаров

отсюда

Подарок

Он каждый день дарил ей по цветку. Каждый день по розе. Когда-то, он и сам не помнил когда, она сказала ему, что любит бордовые розы. И теперь каждый день она получала по бордовой розе. Сначала ей это очень нравилось. Отчасти потому, что до него никто не дарил ей цветы. Отчасти потому, что она действительно любила бордовые розы.
Когда же ей это надоело, она спросила у него:
— Почему ты мне всегда даришь только розы только этого цвета?
— Ты же сама сказала, что любишь их, — удивился он.
— Однообразие надоедает, — улыбнувшись, ответила она.
На следующий день на ее столе стояла уже не бордовая, а кремовая роза. Затем ее сменила чайная, затем белая, затем нежно-сиреневая, затем бледно-розовая. Так она узнала, каких цветов бывают розы. Была даже синяя, правда, искусственно покрашенная. Но пришло время, и ей надоели розы. Тогда она сказала:
— Знаешь, на свете очень много других цветов, кроме роз.
— Но ты же любишь именно розы, — опять удивился он.
— Да, я люблю розы. Но и другие цветы не менее прекрасны.
И теперь она каждый день стала получать разные цветы: лилии, орхидеи, калы и даже ромашки. Почти все цветы мира побывали на ее столе. Но и это многообразие надоело ей. И тогда она сказала ему:
— Знаешь, я очень люблю цветы. Но мне их стало так жалко. Они каждый день радуют меня, но мое сердце разрывается, когда вчерашний цветок умирает у меня в мусорной корзине. Пожалуйста, не дари мне больше цветов.
— Но я хочу дарить тебе цветы. Мне нравится дарить тебе цветы, — ответил он.
— Тогда подари мне много цветов, но один раз и на всю жизнь.
— А тебе не жалко эти цветы. Ведь они тоже умрут в мусорной корзине. Или ты их засушишь, чтобы они радовали тебя всю твою жизнь?
— Нет, конечно. Просто подумай, как можно выполнить мой каприз, не скупая цветочные киоски.

Он долго думал, и ничего не мог придумать. Он совсем перестал дарить ей цветы. «Может быть, она издевается надо мной», — думал он. И решил с ней серьезно поговорить.
— Скажи, если тебе надоели бордовые розы, которые, как ты сама говорила, так лю-бишь, потом просто розы, а потом вообще цветы, может быть, тебе надоел и я? Надоела моя любовь?
— Надоедает однообразие, а не любовь, — улыбнулась она. – А любовь может меняться. При этом она не становится сильнее или слабее. Меняется ее проявление.
— Но как тогда понять твой каприз по поводу большого количества цветов.
— Пойдем, — сказала она и, взяв его за руку, повела в сад.
Из сада они вышли в лес, окружавший их дом. Они долго шли по лесу молча, пока не набрели на огромную поляну ромашек.
— Подари мне это поле, — сказала она.
— Но как? Мне что, их все сорвать?
— Нет. Для того чтобы почувствовать что-то своим, не обязательно держать это в руках. Просто подари.
— Я понял тебя. Я дарю тебе это поле ромашек. Оно твое.
— Спасибо. И оно будет со мной всю мою жизнь. В моей памяти. Ведь память – это, пожалуй, единственное, что у нас есть.

А потом они дарили друг другу звездное небо, радугу, солнце и луну, закаты и вос-ходы, реки и горы, леса и поля. И так они стали хозяевами мира, почувствовав, что он их, хотя ничего из этого на самом деле им не принадлежало. Просто они чувствовали весь мир своим. И любили его, как что-то свое, родное…

автор Фантазерка

Беги! Часть III

часть II

Я уже подходил к «жандарму», когда чужой, нехарактерный для гор звук, заглушил непрестанный шум ветра, рвущегося через отрог в долину. Вой, душераздирающий вой. Выла собака, видимо брошенная в ледовой трещине. Замкнутое пространство цирка усиливало этот звук, полный смертельной тоски и обреченности. Не к добру это, и так тошно. «На свою голову вой!», — буркнул я машинально, и сразу же пожалел. Собака и так выла «на свою голову». Меня, как и собаку, в последнее время, предавали и бросали раз за разом. Впору было начать выть самому.
Я оглянулся. Моих преследователей не было видно. Судя по времени, они могут быть уже на вершине отрога. То, что я их не вижу – и хорошо, и плохо. Хорошо то, что их не видно рядом. Плохо то, что я не могу оценить, насколько они далеко.
«Жандарм» — отдельно стоящий выступ на гребне с вертикальными стенами, и в самом деле похож на фигуру жандарма. Почему-то, мне представлялась фигура французского жандарма. Нет, не смешная фигура Луи де Фюнеса. Скорее Габена в роли жандарма. Не было в этом препятствии ничего смешного. Скорее, свойственная Габену монументальность.
«Жандарм» был ключевым препятствием на подъеме. И я его преодолел. Все оказалось не так страшно, как казалось. Скалы были достаточно простые для лазанья без страховки. Наверное, времени ушло даже меньше, чем если бы мы шли в связке. И беспрестанный собачий вой…
До самого перевала я действовал как автомат. Я даже не оглядывался. Идти быстрее я не мог. В случае приближения преследователей у меня было только два выхода: прыгнуть вниз на ледник Бечо (там более отвесный склон) и умереть в полете от разрыва сердца, или ждать развязки. Скорее всего – пули. Последнее представлялось предпочтительным, но не лучшим.
Осмотрелся только на перевале. На последнем, ледово-снежном участке, особой страховки не устраивал. «Надеемся только на крепость рук, на руки друга и вбитый крюк. И молимся, чтобы страховка не подвела». Друзей, крючьев и страховки не было. Надеялся только на свои собственные руки, ноги, скорость реакции, и молился, чтобы выдержал темляк старого ледоруба и его древко.
Как оказалось, мои преследователи уже прошли «жандарм», и были в пределах прямой видимости. Получается, что шли они быстрее меня. Я не успел их пересчитать, но, было похоже, что «быка» с ними не было. Будут стрелять снова, или не будут, я не задумывался.
В долину Шхельды вел достаточно пологий снежно-ледовый склон. Видимо, кто-то поднимался с той стороны на перевал, потому что вниз вела утоптанная множеством ног тропа, и, не надо было тратить лишнее время на зондирование трещин. Такая же утоптанная тропа вела на юг, в Грузию, через перевал Ахсу, снега которого уже окрасились в оранжево-красные краски заката.
На простых спусках я мог дать фору любому, причем, независимо от характера склона. Давно заметил, что в горах людей можно разделить на две категории: тех, которые любят подъемы (как ни странно, есть и такие), и тех, кто предпочитает спуски.
Перевал Ахсу выглядел заманчиво. Похоже, что я успею спрятаться в его скалах, прежде чем на Родине появятся мои преследователи. Я даже приостановился размышляя. Ну, а дальше-то, что? Потеряют они меня, пробегут мимо… И на юге проблемы, в лице грузинских пограничников.
И я побежал вниз. Сидя внизу, в темноте, недалеко от «ночевок Ахсу», я понял, как мне повезло. Мои преследователи (их, действительно, осталось пятеро) подошли к ним тогда, когда на горы упала ночь. Я видел, как они ставили палатки, как загоралось пламя примусов. Еще бы час светлого времени, и мне бы не осталось ничего другого, как бежать вниз по долине Шхельды, в альплагерь, загоняя самого себя в ловушку. Я вернулся бы туда, откуда вышел. Да и успел бы я добежать?
Вчерашняя гроза, собравшись с силами, перевалила Главный Кавказский хребет, и обрушила на меня все свои прелести. Палатку я снова не ставил, а мое нынешнее убежище было не в пример хуже вчерашнего. Надо мной не было каменного козырька, и только тент от палатки сдерживал натиск ветра и снега. Разжечь примус, в прямой видимости от их палаток, не представлялось возможным. Об ужине и горячем питье можно было и не мечтать. Один раз пришлось сбегать за водой. Хорошо, что заранее не сменил носки на сухую пару. Так и бегал, в хлюпающих ботинках.
Вода ломила зубы, и жажды не утоляла. В какой-то болезненной, сторожкой полудреме прошла ночь. Сил и времени для размышлений и умничанья на тему «Ах, какой я прозорливый!» уже не было. В борьбе с холодом и сползающим от веса снега тентом, как-то, само собою, вырисовался план дальнейших действий – поступать так, как и накануне утром: уходить как можно дальше ночью или в предутренних сумерках, но оставаться в пределах прямой видимости. Но дальше расстояния прицельной дальности. А там… Будь, что будет.
Бежать вниз по долине было нельзя, и оставалось одно – их и себя затягивать в глухой угол Шхельдинского ледника, из которого только три выхода. И все, не сулящие одиночке ничего хорошего. Перевалы Шхельдинский, Ушбинский и Ложный Чатын. Два первых – почти максимальной сложности. Последний, возможно и проще, но воспоминание о спасательных работах на нем, когда на руках у тебя умирает человек, настораживало от возможной переоценки собственных сил и навыков. Да и на подъеме на Ложный Чатын я буду открыт всем ветрам, взорам, и пулям.
По той же причине пришлось выбросить из головы и Ушбинский перевал. Весь подъем, сверху донизу, отлично просматривается. И не факт, что наверх, на Ушбинское плато, хорошо набита тропа. Когда-то я видел, как альпинисты, в одиночку, поднимались и спускались с Ушбинского. Но тогда на плато проходили сборы, а часть подъема была оборудована веревочными перилами. А сейчас?
Оставался Шхельдинский. Скорее всего, мои преследователи не будут предполагать, что я «замахнулся» на Шхельдинский. Перевал труден на подъеме, а на спуске – вообще песня. И даже помню чья – Пугачевой. «О сколько их упало в эту бездну».
Путей подъема три – по ледопаду (не помню фактов, спуски были, но не подъемы), в обход ледопада по лавиноопасному желобу, и по снежным полям пика Вуллея. В последнем варианте сложность перевала понижается, чуть ли не на две полукатегории. А умищще-то, умищще, куда девать? В смысле, спуск?
Шхельдинский я ходил. И видел путь подъема через пик Вуллея. Эх, если бы лунная ночь!
Похоже, на этой мысли я заснул.
И проспал.
(продолжение… следует)
автор Mist

Учебная тревога

С некоторой ностальгией вспоминаются времена,когда учения по гражданской обороне сводились к заучиванию цепочки, по которой нужно было оповещать друг друга о случившемся ядерном взрыве. Живо представлялся телефонный разговор в апокалиптических тонах окружающей обстановки:

— Любовь Александровна, вы грибочек-то видели? Ну, как же вы на кухне в окно гляньте, там и обзор, и ракурс…Увидели? Ну, передайте дальше по цепочке, что сбор в дурдоме, оттуда выдвигаемся на заданные позиции. Ага, и вас. Ага, и вам.

Ну, и обязательно нужно было знать точку развёртывания эвакуационного дурдома. Собственно, запоминалось название населённого пункта слёту: Старое Эштебенькино. Так что в случае ядерной войны кто куда, а мы — в Старое Эштебенькино. Всем составом.

Время шло, и оказалось, что в окружающей жизни полно ахтунгов и помимо ядерной войны. Вон целый химзавод под боком. Конечно, граждане привыкли к такому соседству, сразу за забором выросли огородики с будками, вызывающими острый приступ клаустрофобии даже у бывалого шахтёра — близко к городу и удобрять не надо, пара выбросов — и то, что не скукожилось, прёт дуром, только что само по воду не ходит. Опять же, списанные газгольдеры — очень полезная в хозяйстве вещь. Пусть занимает получастка, пусть половина таблицы Менделеева, причём далеко не мирная, намертво продиффундировала в металлическую стенку — зато своя вода, пару раз купались без химзащиты, живы до сих пор. Теперь выясняется — неладно что-то в ихнем королевстве, оборудование на ладан дышит, не ровен час рванёт — придётся учиться дышать аммиаком. Опять же, плотина. Опять же, террористы, покарай их три раза Аллах противоестественным образом. Вот возьмут и захватят наш стратегически важный дурдом — что, господа медики делать будете? Пытаемся объяснить, что, мол, чьи террористы, тот пусть их и спасает — не понимают медицинского юмора, обижаются товарищи при погонах, говорят — нет, дескать в вас должного градуса гражданской ответственности и необходимого наклона чинопочитания. Пытаемся втолковать, что градус-то как раз есть — опять какие-то обиды.

В итоге решили устроить нам учения. В день Хы главврач выступила по громкой связи и поведала, что, мол, так и так, очень извиняемся, дорогие гости и постоянные клиенты нашего богоугодного заведения, но у нас тут воздушная тревога. Или даже пожар. Террористы? Да вы охренели товарищ полковник, щазз же полдурдома индуцируется! Вы ещё ядерный удар объявите! В общем, эвакуируется поликлиника, дневной стационар и отделение неврозов. Острые отделения продолжают работать по графику. Ну, ладно, можете вывести спокойных больных на прогулку. Напоминаю персоналу — далеко не эвакуироваться, чтобы медсёстрам не пришлось потом вас искать в баре Парк Хауса напротив через дорогу! И ещё — предупредите Веру Павловну, чтобы не смела жечь архивы. Кажется, всё. С Богом!

Проблему с пунктом назначения решили просто: рядом с мангалом в глубине больничной территории прикрепили дощечку с распечатанной на скорую руку надписью «Старое Эштебенькино» У докторов сработал выработанный годами таксис, остальные просто подтянулись к месту кучкования, и эвакуация состоялась. Чуть было не начался амбулаторный приём на свежем воздухе, но регистратура наотрез отказалась бегать так далеко. А под дверями поликлиники тем временем нарастало недовольство народных масс, и их можно было понять: кого волнуют наши учения, когда люди пришли на медкомиссию — у кого права, кто на работу устраивается — да мало ли зачем! Было выдвинуто два конструктивных предложения. Первое: спецбригада выдвигается в район дислокации офицеров МЧС и производит госпитализацию их личного состава с каким-нибудь острым реактивным психозом — мол, так переживали за судьбы Родины в общем и психдиспансера в частности, что строем сошли с ума. Второе: выдать их местоположение пришедшим на медкомиссию, просто и красиво. Видимо, наши заинтересованные взгляды не остались без внимания, поскольку вскоре главврач по громкой с радостью сообщил, что террористы обезврежены, ядерная бомба героически разряжена спецагентом прямо в полёте, на химзавод срочно завезли новое исправное оборудование, все неосторожно брошенные окурки выявлены и затоптаны — в-общем, возвращаемся к мирной жизни. Правильно, что не стали мариновать мясо на шашлык.

Взято с блога добрых психиатров

О СЭИ с теплотой… То, что вы хотели узнать, но стеснялись спросить

Вся жизнь – непрерывное ощущение чего-то хорошего!

Молоко вдвойне смешней, если после огурцов.


Готовлю, потому что надо кормить семью, а не потому, что очень нравится. Придерживаюсь 20-30 обкатанных рецептов, тем более что муж весьма консервативен в еде. Мои попытки творчества мне же самой и есть придется (что не стимулирует творчество). Пробовать новые блюда на гостях не хочется – а вдруг не получится с первого раза?.. Когда готовлю еду, никогда не пробую даже соль. Получается всегда вполне съедобно. Подруги берут у меня рецепты. Я этим особо не горжусь – ну умею и умею… © Сирень

Дюма – это нечто мягкое и теплое, как кот-мурлыка на пледе из ангорки. Ему хорошо либо от того, что мягко либо от того, что тепло либо от того, что это он такой хороший, где косточка к косточке, мышцы расслаблены, а шерстинка к шерстинке. Дюма ленив, но ленив в хорошем смысле слова, Дюмы эконооооомные до движений, да, собственно, до отношений тоже, а то придут, будут теребить, создадут сквозняк, шерстку помнут, вот Дюме это надо? Сенсорика ощущений говорит Дюме, что уж себе-то он условия комфортного проживания создаст, ну и тем людям, которые не будут держать двери нараспашку, а так, типа гуленых, дворовых котов, проникнут через форточку на запах довольного и сытного дюмства! Белая сенсорика со знаком плюс бежит от негатива, это не значит, что Дюма не замечает сенсорных неприятностей типа синяка под глазом или расстройства желудка, нееет, пустяки, дело-то житейское, он даже об этом умудряется говорить с теплотой,  как бы обходя неприятные моменты. Если его «родственник» по сенсорике, Габен, будет стараться изменить то место, в котором ощущается дискомфорт, что-то подправит, что-то поднастроит, что-то подлечит, то Дюме это напряжно, от работы, которая не доставляет радости, Дюма просто тихо слиняет. Если в комнате грязно, а убираться настроения нет – Дюма просто сегодня не будет заходить в эту комнату, не вижу,  как    бы и нет. Но зато все хорошее Дюма замечает, отмечает и старается усовершенствовать! В кухне, где чисто, не грех и какой пирог сгоношить! Даже более того, обратимся к прототипу, ах, как сочно и вкусно Дюма писал… О чем? Об отравителях! Определенно, Дюма им симпатизировал в чем-то. Ченчи, Борджиа, Медичи.. Что ж, для своего времени это были весьма неординарные люди! Дюма каким-то внутренним чутьем знает, что можно сотворить с человеческим организмом, и если б не эта мечтательная лень, то… не стоит и загадывать! И даже более того, сенсорика ощущений Дюма простирается настолько глубоко, что он даже может сделать безошибочный вывод о том, что же такое может случиться чисто физически и с другими. Поэтому Дюме цены нет в оценке специй для приготовления блюд или подборе одежды.  Как нужно выбирать одежду?  Ну когда надеваешь на себя, и она ложится так мяяяягонько, и ощущение как в домашних тапочках. Поэтому у Дюмы легкая рука до всего, что можно ощутить, КАК. Например, как растут цветы? Как распространяется простуда? Как лечить ушибы? Как сделать, чтоб было тепло и мягко…

Эмоции бездонно глубоки…

Пинок под зад сулит восторг полета…


Если выпадает пострадать, не откажу себе в этом, погружаюсь с головой ( но для страдания не так много причин, это самая редкая эмоция). ©Nelli

Творческая функция среднестатистического Дюма обоюдоострым кинжалом режет во всех направлениях, она, в отличие от мягкой и теплой белой сенсорики, со знаком минус. А это значит, существует очень мало вещей, которые Дюма в эмоциональном плане постыдился бы сделать. Дюмы могут расстроиться, могут грустить, бурчать, не испытывая зазоров совести. Могут истерить иногда — нужно выплеснуть эмоции (но отношения должны оставаться хорошими). Впрочем, это компенсируется тем, что и по отношению к себе он способен воспринимать любые эмоции, как негативные, так и позитивные. Опять же – к любезному прототипу, который некогда сказал своему другу о публике, аплодирующей одной бесталанной пьесе: «Неужто они ненавидят нас до такой степени, чтобы рукоплескать этой дряни?». Но отрицательная этика эмоций имеет огромные плюсы! Так же как его противоположность, Наполеон, честен в отношениях, Дюма открыт и честен в чувствах. И не важно, что вчера Дюма сорвало по поводу хлопнувшей двери или у Дюмы глаза на мокром месте по поводу какой-нибудь фигни типа «что опять уезжаешь?», дюмские заморочки разрешаемы, а чувства – меняются вместе со сменой объекта приложения эмоций. Однако, творческая – еще и тонкий инструмент. Дюма правит балом эмоционального уюта в своем кругу. Если восхищение – то именно так, как требуется, а требоваться может и так, чтоб до костей пробрало, типа ай да я, и так, чтоб воодушевить, типа, это достойно воплощения, и так, чтоб не обидеть – тактично и деликатно. Весь этот арсенал эмоций у Дюма наличесвует, расчехлен и готов к действию.

Маска этой роли – всего лишь белая интуиция.

Мне кажется, что всё уж отказалось…


Эх, почитаю… ответить, правда, не успею, 2 минуты до полуночи, мой интернет превратится в тыкву. © Mariora

Плюсовая, поэтому немного бездумная. Интуиция времени со знаком плюс да на вторых ролях – вообще гремучая смесь вкупе с отсутствием гибкости и настаиванием на соблюдении каких-то с потолка взятых временных рамок и норм. Дюмская ролевая отравляет жизнь дюмским знакомым, которые не имеют счастья иметь интуицию времени в сильных функциях! Дюма способен прийти на встречу на час раньше, а вы потом ощутите чувство вины в полной мере, что и вы могли бы позаботиться о Дюме, ждущем вас в каком-нибудь промозглом до костей мрачном осеннем парке или в шумной кафешке, наполненной всяким сбродом. Ах, умильный взгляд Дюмы вас уже извиняет, вы-то не телепат. Проблема в том, что вы-то сами себя не извините. Ну что ему, заняться нечем было, чего пришел на час раньше? Или хотя бы позвонил, что ждет, что ли? Нет, у него нормы — на назначенную встречу опаздывать нельзя. Даже если знает, что ему до места встречи идти-то — пятнадцать минут. А что до планов, которые разваливаются, подобно карточному домику, если у Дюмы вдруг плохое настроение! И это — именно на близкой дистанции, с чужими людьми Дюма еще придерживается своих норм, но с дорогими, родными и близкими, вовсю используя весь спектр эмоций, вынуждает либо отказаться от лично запланированного — а вот Дюме надо утешиться и это возможно только в вашем обществе, или — от запланированного совместно — а вот Дюма безутешен, и поэтому никуда вместе с вами не поедет. Короче, по ролевой все немного невменяемы, но Дюма еще и дает прочувствовать свою невменяемость в полной мере.

Теперь о наболевшем! Деловая логика.

Если это глупо, но работает – значит, это не глупо.


Работоспособность часто зависит от интереса к тому что делаю, от коллектива в котором нахожусь и от того нужно ли то что я делаю другим. © angel_13

Да, одномерная малоадекватная функция. Но по ней, как ни странно, Дюма можно не только терпеть, но и помочь приятно, — Дюма деликатны, и не будут делать то, что не получается нарочно, чтоб им больше такого не поручали. Дюмам трудно разобраться с технологией, да, но они чудесно вырулят за счет ощущения гармонии работы. Например, ну вот непонятно, что делать, если вдруг ксерокс отказывается выполнять свои непосредственные функции, да еще и светит зловещим красным глазом? А инструкции к ксероксу — нет. Дюма это пугает, он уже готов умолять бездушную машинку «Ну миленький, ну заработай, ну пожалуйста, смени гнев на зеленый индикатор, а?». А время-то идет! И если работа не идет в соответствии со временем, Дюма или тактично тронет кого-нибудь за рукав, и в глазах будет читаться вежливая просьба «исправь, пожалуйста» или, ну вот нет никого, вокруг одни дубы, Дюма засунет руку внутрь жерла ксерокса, внимательно ощупает все пазы, и.. ориентируясь на тактильные ощущения, нащупает и вынет эту чёртову зажеванную бумагу! Да, именно, Дюма вполне может заморочиться и из-за такой глупости в том числе. Но выглядит это – мило. Все-таки отрицательная функция, даже болевая, дает больше простора для деятельности.

Активирован системной логикой.

Большой программе – большие глюки.


Я просто подумала, что надо было написать “гораздо больше”, а не “в 10 раз больше”. Ведь невозможно количественно измерить радость?.. только качественно. © Сирень

Будете смеяться, но при всей своей мягкости и вальяжности кота-мурлыки, Дюма старается быть логичным. Например, если уж настроение пришло и он зашел в грязную комнату, то уборку он там наведет в соответствии с научной организацией труда. Эргономично и отвечает дюмской природной ленивости – разложу по полочкам, будет легче достать и легче снова нарушать порядок. Дюме интересно, как сделать правильно. Правила с жадностью накапливаются. Очень приятно делать в соответствии со стандартами, поступать правильно, быть правильным. А умным нравится казаться! Системная логика со знаком плюс, была бы она посильнее, она б нашла систему даже в уборке, если что-то не вписывается в описание, надо всего лишь расширить это описание, и всего делов. Тут Дюма обладает даже некоторой долей здорового конформизма, а то иначе как бы он выдерживал разные научные споры у приглашенных к ужину интересных людей, которые за концепцию съесть друг друга готовы. Зачем же друг друга? пожмет плечами Дюма, — Вот, извольте, курочку. Или заливное. С лимончиком, где самая чуточка базиличка, а кому не нравится базилик, ах, какой аромат, можно сбрызнуть вот еще таким соусом.. Иногда на Дюму находит жажда здорового питания, и, пожалуй, он проникается системой множеств и ищет пересечения, где множество того, что вкусно переходит в множество того, что полезно, и того, что приготовить без особых технических усилий. Умничать приятно. Факты какие-то называть, правила и чтобы восхищались потом.

Внушен интуицией возможностей!

Куплю стремянку…гляну свысока…


Клевый парадокс. Понял его смысл и «ощутил» где «очевидность» дает осечку без проблем. Но сам бы до такого точно не додумался. © moses

Очень слабая суггестивная функция. А каков внутренний потенциал у этого нововведения, а справимся ли мы, а не вредно ли оно? Нужна искренняя вера, что задуманное – славно и достойно, чтоб и Дюма тоже воодушевился. Тем паче, что в отличие от интуитов, Дюма может и реально что-то сделать для внедрения в жизнь. Да и просто пофантазировать, играясь своими искрометными эмоциями, тоже не откажется, и приправит ими идею, как банальное жаркое приправляют изысканным соусом, создавая из этого уже шедевр кулинарии. И, возможно, тот, от кого исходила изначальная идея, не перегорит, не стухнет, поощряемый этим искренним энтузиазмом и верой в свои силы.

Ограничен волевой сенсорикой.

Не будьте осторожны: я смирился!


По жизни заметила, что домашнюю работу люблю делать не постоянно, а когда жилье приходит в легкое запущение. Вот тогда я способна делать несколько дел сразу слаженно и эффективно.
И еще принимаясь за домашние дела не надо угнетать свой разум осознанием всего масштаба предстоящей работы — иначе отпадает всякое желание. Лучше позволить себе вольность, что смогу сделаю, а что нет — в другой раз.
© Orrean

Вот где собака порылась! Волевая сенсорика у Дюма того же знака и силы, что и у его соседа-сенсорика-интроверта по квадре, Максима Горького, а более упертых, чем Максим, еще поискать. Но если Максим хоть логику какую-то подведет под свою упертость и нежелание идти на компромиссы, то у Дюмы милая и очаровательная отмазка «не хочу». И все! Если Дюма не хочет, фиг его что уговоришь или вынудишь. Особенно хорошо и рельефно это выглядит в противостоянии Дюма-Драйзер, когда у последнего волевая сенсорика изумительно вербализована и плюсовая. Драйзер утверждает, что не для того он ставил ветряные мельницы, чтоб их крушили, а Дюма, внушенный чужой интуицией возможностей, со всем жаром и пылом пытается убедить, что это вовсе не мельницы, и их надобно снести как можно быстрее. Так как логикой оба не блещут, спор слепого с глухим оборачивается ничем, ну или, если эти двое друг к другу расположены, то пикничком на границе участка. С отрицательной черной сенсорикой Дюме и по чужим территориям пройти не слабо, если было б ради чего ходить-то.

Демонстративны наши отношенья!

Жена с понятием главней жены в законе…


Насчет отношений: я сделала первый шаг сама в отношениях с мужем. Доном, да.
Но как только он понял, что его завлекают (а он сразу и понял), то начал ухаживать сам. Так, как мне и хотелось
. © Лесная Соня

Демонстрационная среднестатистического Дюмы блистает ярким плюсом. Дюма может вредничать, но никогда не позволит себе плохих или непонятных отношений. Пожалуй, Дюма умудряется жить, не заостряя внимание на том, кто к кому как относится, все сплетни и базары Дюма фильтрует автоматически, убегая от плохих отношений так же, как ушел бы из грязной комнаты, если нет настроения к уборке. Если что Дюме не нравится, то он может всплакнуть, что не получилось, жалко-то как, да и утешится, скушав шоколадку. А если нравится, — то белая сенсорика в помощь – как невольно тянутся щекой за рукой, погладившей эту щеку мимолетом. Отношения сохраняются – в ощущениях. Ощущение радости от прикосновения (она меня любит!), творческого подъема от рукопожатия (сделка удалась!), сопереживания другу – хлопнуть по столу (за что ж тебя они, гады, так!), теплого объятия (все в порядке, мама, я вернулся, живой и здоровый). О самих отношениях не говорится, но они есть, ими пронизано все мироощущение Дюма, отношения выстраиваются по ситуации.

*******************************************************************

Теперь о местах обитания и отлова Дюма.

На кухне. Там природный ареал обитания  с филиалами на диване с книжкой или в гамаке с наушниками.

Определить Дюма на вид очень просто, в обществе это тихие опрятненькие птахи, а в теплой своей компании это нечто вроде Душеньки Чехова или соловейки, певчей птички.

Водятся Дюмы и в Интернете, прочно со всей силой витальной волевой сенсорики оккупировав порталы кулинарии, вязания и косметические.

Отловить Дюму можно на интерес. Но, только предварительно дождавшись, пока он оторвется от своей стайки, в обществе Дюм, Дюмы стеснительны и на контакт не пойдут, и зачем, им и с другими Дюмами комфортно.

Но если Дюма отстал или оторвался, ловцу – не дремать, а живо проявить интуицию, чтоб заинтересовать чем-то неординарным. Можно даже самому сделать вид, что Дюма – хищная птица, и типа это ты пойман, — заманиться на вкусненькую дюмскую наживку в дюмскую уютненькую кухоньку, право, Дюмы так умиляются, когда видят искреннее восхищение своими способностями, так что это – тоже способ завести себе Дюму.

Я брожу по тропинкам из лунных лучей…

Я брожу по тропинкам из лунных лучей,
В зыбких сумерках вижу я сны наяву
И не слушаю правильных, умных речей,
Тех, кому не понять, для чего я живу.

Так манит эта грань между светом и тьмой,
Где сплетаются дальних миров голоса…
И не слышать бы голос, зовущий домой
Между явью и сном хоть на четверть часа!

Путь недолог лежит до сумы и тюрьмы,
Прямо к звездам приводят иные пути.
Для тебя и меня, для таких же, как мы,
Где тот путь, по которому нужно идти?

Разве это так сложно – себя превозмочь
И принять неизменность порядка вещей?
Но окно открываю которую ночь,
Ухожу по тропинке из лунных лучей…

автор Raido

авторский сайт

Беги! Часть II

часть I

«Убили» меня двое, замыкавших группу: Олег и Сергей. Они-то, зачем здесь? Неужели Ромчик уговорил? Если они пошли… Вряд- ли, тогда, они в курсе всех событий. Это точно. Сволочь, конечно, Ромчик. Был сволочью, сволочью и остался.
Тэкс… Шестеро. Трое чужих. С «быком» в связке будут идти еще двое. Попробуй такого, в случае чего, удержи. Значит, связок две. Две, так две. Это так, на будущее.
Итого… времени у нас…второй час. Сегодня они «догребут» до начала подъема на Уродину. Что ж, можно не спешить и близко не приближаться. Сколько я там закладывал на «колечко»? Пять дней. И расчет у них, вероятно, что я сегодня пойду на Бечо. Вот и ладушки.
Оставшуюся половину дня я брел «на хвосте» своих «знакомцев». За границей леса пришлось их выпустить далеко вперед. Я начинал двигаться только тогда, когда они скрывались за очередным препятствием. Однако был риск нарваться на их группу во время привала. А отдыхали они часто.
Сумерки затягивали сиреневым полотном верховья долины, когда они остановились на ночлег. Расстояние между нами было порядка двух километров и, пока светло, незамеченным подойти было невозможно. Выходило так, что этой ночью долго спать мне не придется, если придется вообще. План у меня был такой: после того, как они уснут, обойти лагерь и, ночью, как можно выше подняться на Уродину. По крайней мере, до утра, выйти на вершину отрога, по которому проходит путь на перевал. А там, начнем гонки с преследованием. Если они отправят «быка» вниз, то шансы мои, несмотря на акклиматизацию, уменьшатся. Ладно, посмотрим. Нечего умирать раньше смерти.
Было много «если» и «но» от которых зависел исход событий. Во сколько они лягут спать? Это сразу, ориентировочно, определит на который час назначен подъем. Будут ли искать меня в цирке Бечо? И, вообще, надо бы подремать, но только абсолютно негде. До наступления темноты велик риск, что на меня, спящего, кто-то наткнется, а возвращаться назад, и зря терять высоту, не хотелось. Поужинать, что- ли, пока еще светло?
Я снова посмотрел в бинокль. Четверо ставили палатки, а двое, судя по всему, пошли осматривать цирк под перевалом Бечо до наступления темноты.
Как я не хорохорился, но спать, видимо, придется. Трудно будет завтра, не спав ночь, играть в «догонялки». Пришлось уходить вверх по склону, подальше от тропы. Благо, громадных камней, высотой с двухэтажный дом, было много. За одним из них я и устроил свое лежбище. Ужинать не стал. Завел будильник на 10 вечера, и попытался заснуть. Да, надо поспать. Завтра трудный день. А послезавтра, что, будет легче? И что делать на той стороне, в долине Шхельды? Бежать вниз? Делать вид, что я не знаю о преследователях? И снова, в конце череды мыслей, самый «убойный» вопрос: «Ну, и долго ты будешь бегать? День? Два? Три? А дальше? Бессмысленная затея. Надо было пробираться домой.»
По звонку будильника начался дождь. Хорошо, что я додумался прикрыть спальник пленкой! Палатку я не ставил.
Так, ночь будет безлунная. Что плохо. И идет дождь, что еще хуже. Не хватало «сверзиться» на скользких камнях при выходе на хребет. Ладно, все равно, другого выхода нет.
В палатках «знакомцев» еще горел свет. Я, не торопясь, прячась от дождя под нависающей стороной камня, упаковал рюкзак и решил выходить через полчаса, в надежде на то, что в 22.30 они объявят отбой. До палаток идти еще минут сорок-час. Итого, в 23.30 я обойду их палатки и начну подъем.
Чего у меня не было, так это хорошего плаща. Надо было в альплагере купить плащ из «серебрянки», но, как-то выпустил из головы. А хлипкая конструкция на мне, под названием «дождевик», оптимизма не внушала. Пленка есть пленка. Толстая или тонкая, но она все равно рвется о камни, или от неосторожного движения.
В 22.30 я вышел. Дождь все еще лил. Тьма стояла невероятная. На юге, в Грузии, бушевала гроза.
Тропу я нашел, не пользуясь фонарем. Но, чем ближе я подходил к спящему лагерю, тем больше тропа раскисала, превращаясь в сплошную полосу грязи. Потому, шел вдоль тропы, по траве, используя ее сереющий контур, как ориентир.
Я удачно миновал спящий лагерь, и начал наобум подниматься по отрогу. Метрах в ста от лагеря, я неожиданно спугнул ночевавшего грифа. Гриф был огромный, размах крыльев под три метра! Или мне так показалось в темноте? Издав громкий клекот, он, тяжело, словно «Боинг» на старте, взлетел, и, скрылся в темноте. Я затаился, но лагерь безмолвствовал.
Когда встало солнце, я лежал у гребня отрога, ведущего на Уродину, спрятавшись от порывистого ветра за выступом скалы. Полтора часа полусна не принесли желанного отдыха. Одежда от дождя вымокла, а правая нога ныла, как при ревматизме. Старость? Когда я стал осознавать себя старым? С тех пор, как стало сдавать зрение? Помню, врач-окулист спросила: « В каком году ухудшилось зрение?» Я ответил, и добавил, что раз дальнозоркость, то, наверное, возрастное. «А сколько Вам тогда было лет?» « 40, а если точнее, то полных – 39» «И это возраст?»
Внизу сборы шли полным ходом. Отошлют они вниз «быка» или нет? Снизу, приблизительно в том месте, где я отдыхал, сидела на привале группа. Видимо, ночевали на границе леса и рано встали.
Гроза из Грузии так и не смогла перевалить хребет. А ее авангард, отрезанный от основных сил, сполз в долину Баксана и пытался окружить Эльбрус.
Надо идти. Между нами 3-4 часа хода. Плюс, еще около часа на сборы. Или меньше.
Скрипя всеми суставами, словно Железный Дровосек, я поднялся и перешел на южную сторону отрога. За что так не любят перевал «Родина»? Да за то, что на отроге всегда свирепствует ветер, и, минимум 12 часов нет воды. Путь по южному склону был проще, и я медленно пошел вверх, обозревая ледовый цирк под перевалом Бечо.
45 минут движения. Сердце сорвалось со своего места и колотится уже где-то в горле. Легкие отказываются усваивать кислород, который в значительно меньшем количестве содержится в воздухе. Легкие просто не успевают. Шаг, остановка. Еще шаг, остановка. Пора отдыхать.
Я снова перебрался на северную сторону отрога. В лагере палатки были свернуты. Пришедшая снизу группа разговаривала с моими преследователями. Я достал бинокль. Прятаться больше смысла не имело. Все, похоже, прощаются. Но двое моих «знакомцев» уходят с ними. Ага, Сергей и Олег. Значит, у меня еще с полчаса дополнительной форы. Я спрятал бинокль, достал сухарь, и начал его механически грызть. Когда я в последний раз ел? Вчера, в обед. Чаю бы! Ладно, потом будем пить чай.
Я не заметил ничего. Ни бликов оптики, ни вспышки. Пуля ударила в камень передо мной, взвизгнула, и, воя, ушла к леднику Бечо по крутой траектории. Я вскочил, и метнулся снова на южную сторону отрога.
Отдышался, достал сигарету. Вот оно что! И когда только успели разглядеть? А ребят, видимо, просто услали еще раз проверить подходы к Бечо. Гм, весело. Получается, что один из них – снайпер. Просто не учел силу ветра на отроге. У них-то, в лагере, ветер потише. Да-а, серьезные ребята!
Группа, пришедшая снизу, была уже на леднике, и устроилась на перекур. Как оказалось, шли они с собакой, которая перебегала от одного к другому. Вдруг, она отбежала в сторону, поскользнулась, некоторое время безрезультатно гребла передними лапами, и исчезла в трещине.
Рассиживаться было некогда. Что там будет с собакой – потом посмотрим. Вперед, следующие 45 минут движения.

продолжение следует
автор Mist

Авария

Синяя нексия мчалась, тараня сверкающую в свете фар стену дождя. Алекс, водитель с пятнадцатилетним стажем, только отмечал мелькающие по бокам трассы столбики километража и боялся не пропустить правый поворот. У сестренки сегодня был день рождения, на заднем сиденье ждал своего часа любовно украшенный подарок, а в голове Алекса складывалось логичное объяснение, почему он опоздал к началу торжества. Последнее время он часто опаздывал, пробки, транспортный коллапс связал город, и только здесь, на трассе, можно было гнать, отдавшись столь любимому и так долгожданному чувству скорости. Алекс был дисциплинированным водителем, и никогда не превышал шестидесятку в населенном пункте, даже если очень спешил, впрочем, в городе-то свыше сороковки ехать вообще было практически невозможно, ну, по крайней мере тем, чьи машины не умели перепрыгивать через большие и медленно движущиеся объекты. Нексия, к сожалению деловых партнеров Алекса, ни способностью летать, ни прыгать, не обладала. Поэтому часто, находясь за рулем, Алекс выл вынужден слышать от партнеров, поставщиков и заказчиков то, что они думают о его необязательности и только его железное самообладание позволяло ему не высказать им в ответ, все что на сердце у него. И только вот такая гонка по трассе после напряженного рабочего дня позволяла, странно сказать, отдохнуть и забыться от этих нервных звонков с постоянными претензиями.. Руль, послушный рукам Алекса, скользил между его ладонями, и мощное произведение автокорпорации Деу чутко реагировало на малейшее движение, аккуратно вписываясь в повороты и рассекая собой стену дождя..

— Почему ты принял такое решение, Тридцать Первый? – Никта стояла спиной к Тридцать Первому, опершись локтями на подоконник и, очевидно, любуясь звездной россыпью августовского неба. Однако Тридцать Первый знал, что сейчас она хмурит свои совершенной формы брови, и просто не хочет, чтоб он видел ее лицо.
— Понимаешь, Никта, — потянул Тридцать Первый, осторожно откинув прядь смоляных густых и тяжелых волос Никты с плеча, — В этой истории нет виновных, но есть справедливость.
— А справедливо, что расплачиваться за все должен человек, который пострадал больше всех?! – Никта резко обернулась, ее роскошные волосы взметнулись, густая челка свалилась прямо на мрачные, но прекрасные глаза.
Спроси это кто другой, Тридцать Первый отправил бы его сначала выпить воды, привести нервы в порядок, а потом обратиться за консультацией к юристам, но к Никте Тридцать Первый испытывал всегда необыкновенно теплые чувства, и хотел бы чтоб она услышала объяснения из его уст прежде чем кто-нибудь начнет возводить на него или его действия хулу. Прежде всего он помнил, что ложь более энергозатратна, чем правда, и со времен своей юности взял себе за правило не врать на прямо поставленные вопросы. Впрочем, если вопрос был поставлен криво, то щекотливый или неприятный ответ всегда можно было опустить. Тридцать Первый мог бы взять первый приз в мастерстве ухода от ответа.
Глинтвейн остывал. Казалось, под ледяным взглядом Никты. Впрочем, пить глинтвейн августовской ночью, когда с гор сходит прохлада, это была ее идея.. Тридцать Первый сделал глоток, и продолжил свои объяснения случившемуся.

Марина ехала осторожно и ответственно, обращаясь со своей шкодой, как с тухлым яйцом, держась крайней правой полосы и пытаясь одновременно смотреть вперед и в три зеркала. Пока получалось. Машинка была хорошая, объезженная, но вот только этот внезапно начавшийся ливень! Ничего, только бы добраться до дачи, там она попросит папу загнать шкоду в гараж, — дорога ее совершенно вымотала, и она уже корила себя, что решила сегодня ехать одна, не оставив машину на стоянке. Ну и на электричке б доехала! Дороша тянулась бесконечной лентой, вести было тяжело, напрягали обгонявшие и сигналящие водители, да, она недавно водит! Да она молодая, да она блондинка, у нее на заднем стекле присобачен соответствующий знак, чего еще надо?! Дайте до дачи доехать, в самом деле! Без эксцессов!

— А что было потом, — два черных глаза со звездочками где-то вглубине-вглубине смотрели на Тридцать Первого с тайной надеждой, что время можно повернуть вспять, и он, единственный в своем роде, Тридцать Первый, все исправит. Впрочем, кому как не Никте было не знать, что время не имеет обратного хода. Ведь она тоже работала на Корпорацию, вместе с Тридцать первым, просто обязанности и должностные инструкции разнились.
— А потом, — Тридцать Первый сделал паузу, нарезая апельсин ровными колечками, делая на каждом аккуратный надрез на корочке, — Потом они оба свернули с трассы, каждый со своей стороны.. Синяя нексия и белая шкода вполне могли бы разойтись, если б не ливень.
— А зачем ты организовал ливень?!
— Ну знаешь, Никта, — Тридцать Первый перевел взгляд с Никты на звездную россыпь за окном, в точности повторяющуюся картину в глазах Никты. Ночь ждала ответа, сверкая мириадами звезд, — Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно.
— Они могли погибнуть? – быстро перебила Никта разглагольствования Тридцать Первого.
— Да, — четко сказал он. Он, действительно, не любил лгать, и не лгал по возможности, — И в этом нет моей заслуги, — предупредил он радостный огонек в глазах Никты, — Ливень, скользкая дорога, заднеприводную шкоду стало заносить, когда неопытный водитель, Марина, снизила скорость, въезжая в населенный пункт. Ее вынесло на встречную полосу, где уже приближался Алекс на нексии. Единство времени, места, опыта и беспомощности.. Надо сказать, что все остались живы – это заслуга Алекса, который четко среагировал на нештатную ситуацию и крутанул руль, избегая лобового столкновения. Марина-то просто закрыла глаза и приготовилась к смерти. И потеряла она сознание не вследствие удара, как думали медэксперты, тут они неправы, подушки безопасности сработали вовремя, а немного раньше, не выдержали нервы. Два автомобиля столкнулись скользяще, нексия впечаталась в стену дома, стоящего у дороги сразу, а заднеприводная шкода, покрутившись на сколизи, с водителем без сознания, только через некоторое время. Естественно, дождь смыл следы тормозных путей машин, да и народу там понабежало по грязи много до прибытия экспертизы, — все, что не смыл дождь – затоптали люди.
— Страховые компании могли бы выплатить ущерб! – твердо сказала Никта, — Ведь и у Алекса и у Марины страховки были оформлены по всем правилам, а машины были разворочены хорошо. И со стены попадала облицовка, почему ты принял решение, что за ущерб от аварии дома и двух автомобилей должен выплачивать единолично хозяин особняка? Представь себя на его месте! Ты и твоя семья, за которую ты чувствуешь ответственность, спокойно спят, и вдруг тебя будет скрип тормозов и удар, от которого сотрясается твой дом! Как бы ты поступил на его месте?!

Борис был разбужен ударом, от которого весь дом заходил ходуном. В соседней комнате заплакала дочка. Жена сразу кинулась туда, а Борис, не секунды не медля, схватил бейсбольную биту и кинулся выяснять, что случилось. Выбежав на улицу, он в ужасе зафиксировал в голове, во что превратилась облицовка, и наступая на осколки того, что когда-то было шикарным окном с настоящими деревянными, выморенными специальным способом рамами, бросился к человеку, который, пошатываясь, и держась за пытавшуюся оторваться дверь, выходил из машины, впечатавшейся в его, Бориса, дом! Тот, который он сам строил, на который ушло столько денег, и во что превратился фасад, смотрящий сейчас пустыми глазницами оконных проемов на дорогу?! Даже не отмечая, что чуть подалее лежит около той же поверженной стены еще одна машина, Борис, сжав в аффекте свою бейсбольную биту, бросился разбивать то, что сделало такое с его домом! Голубую машину! Человек, успевший отскочить от первого удара, прихрамывая и спотыкаясь, кинулся к тому автомобилю, что лежал на боку рядом. А Борис, которым овладела жажда разрушения, продолжал наносить удары еще и еще, про себя молясь только о том, чтоб машина не кончалась, и у него рука не поднялась бы на человека..

— У страховых компаний, безусловно, были деньги, — Тридцать Первый сделал еще пару глотков и отставил бокал на столик. Нет, остывший глинтвейн ему определенно не нравился, — Но скажи, Никта, зачем им расставаться со своими деньгами, если не ясно, чья вина, если все произошло исключительно из-за погодных условий, и того, что автомобили были один передне, а другой заднеприводный? Согласись, всего невозможно предусмотреть. Ты спрашиваешь, как бы я поступил на месте хозяина дома, в который среди ночи врезались две машины? Сначала, возможно, также, как и Борис. Но есть закон, превыше всех законов природы и защиты своей собственности и своих близких. Общечеловеческий, общенравственный закон. Закон об оказании помощи! Не с бейсбольной битой я бы побежал к машинам, а с аптечкой и телефоном. Потом. Возможно, я бы так же разгромил обе машины, не удовлетворившись нексией, но сначала я бы удостоверился, что Алекс и Марина живы и я сделал все, чтобы им помочь. Потом, когда они пришли бы в себя после аварии, я б разобрался с ними по свойски, но не в тот момент, когда Алекс был деморализован, а Марина без сознания.. Борис получил то, что заслуживает. Пусть чинит свой дом и выплачивает ущерб. На месте Марины могла бы быть его жена, почему он не подумал об этом? Почему Алекс, тоже пострадавший от удара, кинулся вытаскивать Марину, находящуюся без сознания, из перевернутого автомобиля? Почему семья Бориса боялась даже выйти на улицу, выяснить, что происходит? В этой истории слишком много почему. Вот поэтому, как ответ на твой первый вопрос, я и принял такое решение.
— Да, Борису не позавидуешь, — в черных глазах Никты засверкали озорные огоньки, и она смело отхлебнула глинтвейна из стакана Тридцать Первого, как бы признавая свое согласие с его выбором, — А что дальше произошло с Алексом и Мариной?
— Ну.. – Тридцать Первый расхохотался, — Полагаю, продать отремонтированные машины и приобрести после свадьбы полноприводый внедорожник – это была хорошая идея.

автор Шахразада