НОРМА
У солнца есть один недостаток — оно не может видеть самого себя.
Сократ
Апуати Хевисайд сидела, удобно расположившись в шезлонге за столиком на огромном плоту, покачивающемся на бескрайней водной глади планеты Геллы. Планета вращалась относительно своёй звезды практически без уклона к эклиптике — воздушных течений там почти не наблюдалось. Вся колония Геллы была сосредоточена в районе экватора — мертвый штиль был обычен для этих мест… Плот раскачивался только потому, что по нему расхаживали, подпрыгивали и с него ныряли в воду человек десять отдыхающих с разных концов галактики. Экипаж спасательной капсулы «Пастер», спасший две недели назад эту планету от вымирания, был в их числе. Они заслужили этот маленький отдых.
Из троих членов экипажа, а еще случайно примазавшегося к ним сына Апуати, изначально плавать умел только коммодор Сулейман Хафиз, землянин, выросший на границе между пустыней и морем. Он понимал море, море принимало его в свои объятия равным… В силу большей силы тяготения, нежели на Земле, наслаждение плаваньем было тут просто каким-то эсхатическим… Словно освободившись от гнета, нырять в неведомые глубины, сухощавым и одновременно крепким телом своим преодолевая слабое сопротивление водной толщи, было для коммодора захватывающим ощущением! А сейчас к этому ощущению прибавился еще один весьма тонкий нюанс — Сулл учил плавать Юпи, сына Апуати…Как ни странно для ребенка, выросшего практически в стерильной атмосфере полностью автоматизированной колонии колец Сатурна, Юпи совсем не боялся воды. Потешно взмахнув тоненькими, как веточки, ручонками, он с каким-то собачьим визгом прыгнул с плота вслед за уже довольно далеко уплывшим Суллом. И… конечно же, камнем пошел ко дну! Скорость, с которой Сулл бросился на помощь, потрясла всех, кроме членов экипажа «Пастер», они-то знали, что коммодор был эмпатом, — он слышал человеческие эмоции и мог их передавать. И Юпи не успел даже испугаться.
Локки Рами, ядерщик из веганского содружества, играл в водное поло с группой молодежи. Все они приняли антидот, подавляющий действие природного жесткого излучения Локки, чьё присутствие было бы иначе очень опасным. А вот водоросли и животный мир, находящийся снизу, этого сделать не могли… Хоть толща воды и замедляла проникновение опасной радиации, по интенсивно желтеющим листьям было видно, что для Локки очень узок ареал мест, где ему можно быть. Но не смотря на это, ядерщик прямо-таки притягивал к себе всех… Когда экипаж «Пастера» прибыл на этот плот, Локки, не разу в жизни не плававший, просто в течение пяти минут понаблюдал за мощными гребками Сулла, а потом сам прыгнул с плота. О… Он не только сумел удержаться на воде, он усовершенствовал технику, его способности к обучению были за гранью возможного. Что ж, и за это надо было платить. Коммодору было пятьдесят, Апуати — двадцать четыре, Локки — всего двадцать два, но он знал, что двое его друзей переживут его больше чем в двое лет…Уже через семь лет, если ничего не произойдет раньше, коммодору надо будет подыскивать себе нового ядерщика, — если бы веганцы были долговечны, они бы давно заполонили бы всю вселенную…
Апуати боялась воды. Слишком сильно сидели в ней комплексы, навязанные спартанским детством, — к нестерилизованной воде она относилась с какой-то брезгливостью. Нет, она могла заставить себя коснуться воды кончиками пальцев, точно какого-то упругого, прирученного зверя, но потом её начинало преследовать острое желание вымыть руки. Но ей нравилось наблюдать. В этой яркой постановке жизни она была всего лишь зрителем, наслаждавшимся свободой, открытым пространством и приятным обществом…
— Пора, Ати, — с другой стороны от столика тяжело плюхнулась в шезлонг Тэта Шкловски, медик и администратор прогулочного плота, — Готовь руку.
Апуати послушно протянула через стол руку для очередного укола антидота с глюкозой. Тэта умело наложила жгут, и тонкая игла вонзилась в зеленоватую вену отличницы-навигатора, вливая силы и жизнь в её хрупкое тело.
— Умничка, — улыбнулась Тэта, складывая инструменты за выдвижную панель столика, — Нет, ну посмотри, ну как ему это удаётся?!!
Последние слова относились к Локки, который, сверкая чёрными глазами, вовсю использовал выталкивающую силу воды Геллы, чтобы играть на ней в «море волнуется раз». Гелланские девчонки млели, глядя на то, что было способно вытворить его гибкое, гуттаперчевое тело. Вот он резко, как пружина, вылетел из воды аж метра на два! Ах, не одно сердце будет разбито, когда ядерщик покинет эту планету. Только у Сулла и Апуати был иммунитет к либидо Локки, да и то, потому что оба они были узкими специалистами.
— Вот если бы можно было как-то подавить то, что от него исходит, — задумчиво прошептала Тэта, накручивая на палец крутое колечко черных, как смоль волос, — Он был бы менее опасен…
Тэта была красива. Знойной красотой женщины, выросшей в условиях повышенной силы тяжести с одной стороны, и компенсации её силами выталкивания моря с другой. Среднего роста, с пышными формами, румяная и черноглазая, она составляла яркий контраст Апуати, в облике которой властвовали в основном, полутона. К тому же Тэта была родной сестрой координатора Гелланской колонии Ипсилона Шкловски, который и выбил эти две недели отдыха для экипажа «Пастера». Сейчас, когда было решено не возвращать Юпи в колонию колец Сатурна, эти двое просто обязаны были находиться рядом с членами экипажа. Ведь для Юпи места в капсуле не было предусмотрено.
— Но мы привыкли… — произнесла Апуати, — Антидот… как вторая натура, — и, поняв, что сморозила глупость, резко замолчала.
— На антидоте… всю жизнь…
— Очень короткую жизнь! — Апуати резко встала, поднесла руку к глазам, всматриваясь в даль. Можно было не сомневаться, что, в связи с гиперчувствительности ассимтотистки к изменениям в пространстве, сейчас что-то должно будет произойти…
Это что-то не заставило себя ждать. Из-за горизонта вынырнула яхта и на крейсерской скорости ринулась к прогулочному плоту. Сам Ипсилон стоял у руля.
Сулл ощутил тревогу в его душе одновременно с тем, как Апуати почувствовала яхту в пространстве. Мощным рывком из рук в руки Юпи был отдан Тэте, а весь экипаж, отряхиваясь от воды и наваждения блаженного ничегонеделания, предстал перед координатором Геллы.
— Когда? — коротко спросил Сулл.
— Немедленно, — приказал координатор Шкловски.
Апуати поцеловала сына, оставив его у Тэты, и последней поднялась на борт яхты.
— В двух словах, — принялся объяснять координатор Геллы, — Срочный вызов для «Пастера». Локки нужно засесть за сравнительную физиологию и экзомедицину.
Локки кивнул, и нырнул вниз, в каюту к терминалу. Ему некогда было тратить время на причину вызова. Сулл расскажет ему в полёте.
— Эпидемия? — осведомился коммодор.
— Нет, все не так страшно. Хотя, нет, страшно. Он все-таки достояние Улья. Второго такого нет. Четыре поколения. Ущербные, без малейшей надежды. Думали о прекращении эксперимента, когда появился он. Да и, как я понимаю, в результате чистой случайности. Теория была не верна изначально.
— Денебский Улей? — переспросила Апуати, Она хорошо помнила третью планету Улья, у неё там были и друзья, — Неужели… Солон?!!
Сулл понял уже давно. Ему не было необходимости переспрашивать.
Во всей галактике существовало миллионы кризисных точек и кризисы случались один за другим, ставя под сомнение выживание той или иной популяции. В разных мирах проблемы разрешали самыми различными способами. Кое-где, как на Веге, сами условия существования регулировали численность и механизм развития людской колонии. Веганцам никто не завидовал, но все признавали, что их вариант наиболее совершенен, ибо конфликтов практически не происходило, и, если б не короткая продолжительность жизни и высокая детская смертность, веганцев можно было бы считать солью человечества. На родине Апуати нормой считалась полезность виду: была узаконена эвтаназия для лишних людей. На Земле, урбанизированной до предела, поощрялось развитие специализаций, детей с младенчества готовили к какой-то определенной профессии, в которой, как предсказывали статистики, будет нужда через пару десятков лет, так что Статистика диктовала свою волю свободному выбору. Статистика вытравливала инстинкты, чтобы привязанности не мешали осуществлению деятельности, например, эмпаты были стерильны, чтобы быть лишенными родственных связей, их заменяли связи профессиональные. На Улье Денеба пошли еще дальше, — если Земля грубо навязывала свои методы с пелёнок чисто психо-педагогическим способом, то Улей действовал медико-генетическим. Сообщество Улья включало в себя двести с лишним землеподобных планет, богатых и обширных. Людскими ресурсами там особо не дорожили и могли бы позволить популяции развиваться как Бог на душу положит, но… четыреста лет назад две планетки решили поиграть в независимость и устроили вооруженный конфликт из ряда особо опасных. Пока они поливали друг друга грязью и термоядерным оружием, вся галактика смотрела на них снисходительно, типа, чем бы дитя не тешилось… Но потом кто-то особо умный, а именно Солон Рено, вывел и запустил в использование вирус, перекосивший половину колонии противника. Естественно, появились беженцы и разнесли эту чуму по всей вселенной. Остановили это, как ни странно, веганцы, их продолжительность жизни была и так настолько короткой, что рисковать они не могли, — с заболеванием справились года за два. Денебу был поставлен ультиматум: чтоб больше такого не было, Солон Рено умер в страшных мучениях от собственного изобретения, а сами денебцы в его память поставили экзофизиологию во главу угла своей философии. Вывод они сделали дикий, но он себя оправдал, — в силу скученности огромного числа планет, систему правления просто слизали с пчелиного улья и принялись насаждать это генетически. Теперь в рамках Улья ни о какой независимости невозможно было и говорить. Иерархия была столь тонка, что поначалу даже не замечалась, но, вглядевшись в общественное устройство, чувства инопланетников были травмированы одновременным проявлением очарования и отвращения. Каста правителей не править не могла. Слуги не могли не подчиняться. Правление первых и подчинение вторых было завязано в генетической цепочке многих поколений. Теоретически касты могли смешиваться, но практически этого никогда не происходило, — на ферромонном уровне физический контакт с представителем другой касты сулил большие неприятности. Каста генетиков строго следила за тем, чтобы всем нравилось положение вещей, они же взяли на себя ответственность за психологическое здоровье нации, — гордиевым узлом связав необходимость в достаточность. Конфликтов не происходило, — все любили всех, но, выходя из рамок своей касты — на отдалении. Места было много, неосвоенных территорий и ресурсов — тоже, Улей мог себе это позволить. Физиология межкастовых отношений была столь экзотична, что доступна лишь генетикам , социологам и правителям, а три эти группы, независимо друг от друга и составляли взаимопроникающий костяк нации Улья. Однако, с момента принятия этой доктрины прошло два века, и было обнаружено, что Улей, обладая неограниченными ресурсами, резко отстаёт в развитии от других сообществ и людских популяций. Даже Сатурн, с его косной системой открыл бифуркационные прыжки, создал стройную теорию распределения Шредингера с запаздывающей обратной связью с переменными квазикраевыми условиями подпространства, дал вселенной прекрасного стереохудожника Лео Дормира, и установил в пространстве девятнадцать маяков-ориентиров. Улей за двести лет не создал ничего. За что боролись, на то и напоролись. Узкая специализация оттачивал