Авария

Синяя нексия мчалась, тараня сверкающую в свете фар стену дождя. Алекс, водитель с пятнадцатилетним стажем, только отмечал мелькающие по бокам трассы столбики километража и боялся не пропустить правый поворот. У сестренки сегодня был день рождения, на заднем сиденье ждал своего часа любовно украшенный подарок, а в голове Алекса складывалось логичное объяснение, почему он опоздал к началу торжества. Последнее время он часто опаздывал, пробки, транспортный коллапс связал город, и только здесь, на трассе, можно было гнать, отдавшись столь любимому и так долгожданному чувству скорости. Алекс был дисциплинированным водителем, и никогда не превышал шестидесятку в населенном пункте, даже если очень спешил, впрочем, в городе-то свыше сороковки ехать вообще было практически невозможно, ну, по крайней мере тем, чьи машины не умели перепрыгивать через большие и медленно движущиеся объекты. Нексия, к сожалению деловых партнеров Алекса, ни способностью летать, ни прыгать, не обладала. Поэтому часто, находясь за рулем, Алекс выл вынужден слышать от партнеров, поставщиков и заказчиков то, что они думают о его необязательности и только его железное самообладание позволяло ему не высказать им в ответ, все что на сердце у него. И только вот такая гонка по трассе после напряженного рабочего дня позволяла, странно сказать, отдохнуть и забыться от этих нервных звонков с постоянными претензиями.. Руль, послушный рукам Алекса, скользил между его ладонями, и мощное произведение автокорпорации Деу чутко реагировало на малейшее движение, аккуратно вписываясь в повороты и рассекая собой стену дождя..

— Почему ты принял такое решение, Тридцать Первый? – Никта стояла спиной к Тридцать Первому, опершись локтями на подоконник и, очевидно, любуясь звездной россыпью августовского неба. Однако Тридцать Первый знал, что сейчас она хмурит свои совершенной формы брови, и просто не хочет, чтоб он видел ее лицо.
— Понимаешь, Никта, — потянул Тридцать Первый, осторожно откинув прядь смоляных густых и тяжелых волос Никты с плеча, — В этой истории нет виновных, но есть справедливость.
— А справедливо, что расплачиваться за все должен человек, который пострадал больше всех?! – Никта резко обернулась, ее роскошные волосы взметнулись, густая челка свалилась прямо на мрачные, но прекрасные глаза.
Спроси это кто другой, Тридцать Первый отправил бы его сначала выпить воды, привести нервы в порядок, а потом обратиться за консультацией к юристам, но к Никте Тридцать Первый испытывал всегда необыкновенно теплые чувства, и хотел бы чтоб она услышала объяснения из его уст прежде чем кто-нибудь начнет возводить на него или его действия хулу. Прежде всего он помнил, что ложь более энергозатратна, чем правда, и со времен своей юности взял себе за правило не врать на прямо поставленные вопросы. Впрочем, если вопрос был поставлен криво, то щекотливый или неприятный ответ всегда можно было опустить. Тридцать Первый мог бы взять первый приз в мастерстве ухода от ответа.
Глинтвейн остывал. Казалось, под ледяным взглядом Никты. Впрочем, пить глинтвейн августовской ночью, когда с гор сходит прохлада, это была ее идея.. Тридцать Первый сделал глоток, и продолжил свои объяснения случившемуся.

Марина ехала осторожно и ответственно, обращаясь со своей шкодой, как с тухлым яйцом, держась крайней правой полосы и пытаясь одновременно смотреть вперед и в три зеркала. Пока получалось. Машинка была хорошая, объезженная, но вот только этот внезапно начавшийся ливень! Ничего, только бы добраться до дачи, там она попросит папу загнать шкоду в гараж, — дорога ее совершенно вымотала, и она уже корила себя, что решила сегодня ехать одна, не оставив машину на стоянке. Ну и на электричке б доехала! Дороша тянулась бесконечной лентой, вести было тяжело, напрягали обгонявшие и сигналящие водители, да, она недавно водит! Да она молодая, да она блондинка, у нее на заднем стекле присобачен соответствующий знак, чего еще надо?! Дайте до дачи доехать, в самом деле! Без эксцессов!

— А что было потом, — два черных глаза со звездочками где-то вглубине-вглубине смотрели на Тридцать Первого с тайной надеждой, что время можно повернуть вспять, и он, единственный в своем роде, Тридцать Первый, все исправит. Впрочем, кому как не Никте было не знать, что время не имеет обратного хода. Ведь она тоже работала на Корпорацию, вместе с Тридцать первым, просто обязанности и должностные инструкции разнились.
— А потом, — Тридцать Первый сделал паузу, нарезая апельсин ровными колечками, делая на каждом аккуратный надрез на корочке, — Потом они оба свернули с трассы, каждый со своей стороны.. Синяя нексия и белая шкода вполне могли бы разойтись, если б не ливень.
— А зачем ты организовал ливень?!
— Ну знаешь, Никта, — Тридцать Первый перевел взгляд с Никты на звездную россыпь за окном, в точности повторяющуюся картину в глазах Никты. Ночь ждала ответа, сверкая мириадами звезд, — Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно.
— Они могли погибнуть? – быстро перебила Никта разглагольствования Тридцать Первого.
— Да, — четко сказал он. Он, действительно, не любил лгать, и не лгал по возможности, — И в этом нет моей заслуги, — предупредил он радостный огонек в глазах Никты, — Ливень, скользкая дорога, заднеприводную шкоду стало заносить, когда неопытный водитель, Марина, снизила скорость, въезжая в населенный пункт. Ее вынесло на встречную полосу, где уже приближался Алекс на нексии. Единство времени, места, опыта и беспомощности.. Надо сказать, что все остались живы – это заслуга Алекса, который четко среагировал на нештатную ситуацию и крутанул руль, избегая лобового столкновения. Марина-то просто закрыла глаза и приготовилась к смерти. И потеряла она сознание не вследствие удара, как думали медэксперты, тут они неправы, подушки безопасности сработали вовремя, а немного раньше, не выдержали нервы. Два автомобиля столкнулись скользяще, нексия впечаталась в стену дома, стоящего у дороги сразу, а заднеприводная шкода, покрутившись на сколизи, с водителем без сознания, только через некоторое время. Естественно, дождь смыл следы тормозных путей машин, да и народу там понабежало по грязи много до прибытия экспертизы, — все, что не смыл дождь – затоптали люди.
— Страховые компании могли бы выплатить ущерб! – твердо сказала Никта, — Ведь и у Алекса и у Марины страховки были оформлены по всем правилам, а машины были разворочены хорошо. И со стены попадала облицовка, почему ты принял решение, что за ущерб от аварии дома и двух автомобилей должен выплачивать единолично хозяин особняка? Представь себя на его месте! Ты и твоя семья, за которую ты чувствуешь ответственность, спокойно спят, и вдруг тебя будет скрип тормозов и удар, от которого сотрясается твой дом! Как бы ты поступил на его месте?!

Борис был разбужен ударом, от которого весь дом заходил ходуном. В соседней комнате заплакала дочка. Жена сразу кинулась туда, а Борис, не секунды не медля, схватил бейсбольную биту и кинулся выяснять, что случилось. Выбежав на улицу, он в ужасе зафиксировал в голове, во что превратилась облицовка, и наступая на осколки того, что когда-то было шикарным окном с настоящими деревянными, выморенными специальным способом рамами, бросился к человеку, который, пошатываясь, и держась за пытавшуюся оторваться дверь, выходил из машины, впечатавшейся в его, Бориса, дом! Тот, который он сам строил, на который ушло столько денег, и во что превратился фасад, смотрящий сейчас пустыми глазницами оконных проемов на дорогу?! Даже не отмечая, что чуть подалее лежит около той же поверженной стены еще одна машина, Борис, сжав в аффекте свою бейсбольную биту, бросился разбивать то, что сделало такое с его домом! Голубую машину! Человек, успевший отскочить от первого удара, прихрамывая и спотыкаясь, кинулся к тому автомобилю, что лежал на боку рядом. А Борис, которым овладела жажда разрушения, продолжал наносить удары еще и еще, про себя молясь только о том, чтоб машина не кончалась, и у него рука не поднялась бы на человека..

— У страховых компаний, безусловно, были деньги, — Тридцать Первый сделал еще пару глотков и отставил бокал на столик. Нет, остывший глинтвейн ему определенно не нравился, — Но скажи, Никта, зачем им расставаться со своими деньгами, если не ясно, чья вина, если все произошло исключительно из-за погодных условий, и того, что автомобили были один передне, а другой заднеприводный? Согласись, всего невозможно предусмотреть. Ты спрашиваешь, как бы я поступил на месте хозяина дома, в который среди ночи врезались две машины? Сначала, возможно, также, как и Борис. Но есть закон, превыше всех законов природы и защиты своей собственности и своих близких. Общечеловеческий, общенравственный закон. Закон об оказании помощи! Не с бейсбольной битой я бы побежал к машинам, а с аптечкой и телефоном. Потом. Возможно, я бы так же разгромил обе машины, не удовлетворившись нексией, но сначала я бы удостоверился, что Алекс и Марина живы и я сделал все, чтобы им помочь. Потом, когда они пришли бы в себя после аварии, я б разобрался с ними по свойски, но не в тот момент, когда Алекс был деморализован, а Марина без сознания.. Борис получил то, что заслуживает. Пусть чинит свой дом и выплачивает ущерб. На месте Марины могла бы быть его жена, почему он не подумал об этом? Почему Алекс, тоже пострадавший от удара, кинулся вытаскивать Марину, находящуюся без сознания, из перевернутого автомобиля? Почему семья Бориса боялась даже выйти на улицу, выяснить, что происходит? В этой истории слишком много почему. Вот поэтому, как ответ на твой первый вопрос, я и принял такое решение.
— Да, Борису не позавидуешь, — в черных глазах Никты засверкали озорные огоньки, и она смело отхлебнула глинтвейна из стакана Тридцать Первого, как бы признавая свое согласие с его выбором, — А что дальше произошло с Алексом и Мариной?
— Ну.. – Тридцать Первый расхохотался, — Полагаю, продать отремонтированные машины и приобрести после свадьбы полноприводый внедорожник – это была хорошая идея.

автор Шахразада

Поздравляем с Днем Защитника Отечества!

Дорогих представителей сильной половины человечества Какбырадио спешит поздравить с праздником!

23 ФЕВРАЛЯ!

Красный день календаря!

Троекратное ура, товарищи!

Счастья, любви и взаимопонимания!

И, конечно, неугасимого чувства юмора!

:: Выступление на 23-е февраля ::
Сегодня мне бы хотелось поговорить о 23-м февраля — празднике, посвященном армии и военным. Я очень осторожно пробую подходить к этой теме, так как хохмить по поводу этого праздника или, не дай Бог, издеваться над ним — я вовсе не собираюсь. Совсем даже наоборот. У меня много друзей — профессиональных военных. Я даже сам в некотором роде — запасной лейтенант. Да-да! Не удивляйтесь! Именно я собственной персоной провел месяц в одном авиационном полку где-то на просторах нашей необъятной Родины. Не надо иронических ухмылок! Этот полк, как ни странно, до сих пор существует и даже восстановил ту часть боеспособности, которую потерял после моего кратковременного присутствия.

И летный состав уже почти простил мне то, что я как-то все пленки с учений ухитрился вместо проявителя сунуть в фиксаж. Да! Не спорю! Это был небольшой просчет с моей стороны. Но зачем было гоняться за мной с пистолетом по фотолаборатории? Конечно, я перенервничал и, убегая, свалил шкаф со всеми архивами так, что пленки разлетелись по комнате. А то, что песик Шарик погрыз эти пленки, — я тоже не виноват! Мне же страшно было сидеть там в темноте одному, вот я его и пригласил помочь в выполнении этого почетного задания. Надеюсь, вы уже не сердитесь и все старые распри между нами забыты? Предлагаю ради праздника простить все друг другу и снять мою фотографию с доски позора нашего полка! Я в свою очередь тоже всем все прощаю!

Лейтенанту Валере прощаю получасовое макание меня в таз с водой. Капитану Ерошкину прощаю топтание ногами моего чемодана. Ефрейтору Тимошенко извиняю попытку пристрелить меня; я же не знал, что у бойца, стоящемго на посту у знамени дивизии, нельзя стрелять сигареты. Прапорщику Пилипенко прощаю сто двадцать два наряда вне очереди, выданные им сержанту Экслеру в тот момент, когда я вылил в канаву тот здоровый бак с помоями; я же не знал, что это обед для всей роты. Майору Лукашину я прощаю все нехорошие слова, которые он мне говорил, хотя майор тоже был не совсем прав: я не знал, что по территории гуляет генеральская комиссия из Москвы, когда с групппой обалдуев-курсонтов изображал с помощью подушек воздушный бой с мессершмитами прямо на плацу перед штабом. Да! Я ревел на всю часть так, что один из генералов чуть не оглох! Но я же был мессершмит и меня только что подбили; настоящий мессершмит, товарищ майор, ревет, между прочим, гораздо громче. Сержанту Янукееву из караульного отряда я прощаю все те слова, которые он наговорил при снятии меня с боевого караула; ну и что, что я носился с автоматом вокруг боевых самолетов, дико орал, периодически падал и отстреливался от воображаемого противника; это я играл в Рембо; мне же было скучно там стоять одному ночью.

А про то, что я выпил 400 граммов спирта из прицельной системы самолета МИГ-[вырезано цензурой], вы, товарищ сержант, до сих пор не знаете! Вот я сейчас признался, а как учила мама товарища Ленина, — раз человек сам признался, его нужно простить. Вон, маленького курчавого Ленина простили за то, что он разбил вазочку! А на меня вы орали, как стадо слонов, и это все из-за того, что я уронил на бетон какой-то маленький приборчик ночного видения. Далось вам это ночное видение. Это, между прочим, для вашего же блага. Попробовали бы вы хоть раз действительно увидеть то, что творилось ночью в казармах, — инфаркт был бы обеспечен стопроцентно!

В свою очередь прошу прощения у руководителя хора капитана Сергеева. Товарищ капитан, это именно я так громко на выступлении хора выделял окончание «бля» в слове «корабля»! Но товарищ полковник из комисси все равно остался доволен и несколько раз даже ухмыльнулся в густые усы командира нашей эскадрильи. Подполковника Дружинина я прощаю за то, что он в бешенстве разорвал стенгазету, которую я готовил, а потом долго топтал ее ногами, выражая всем лицом крайнее неодобрение. А чего там, собственно, такого было в этой злосчастной стенгазете? Небольшая критика и несколько карикатур. Я же ничего прямо не говорил. Были всякие полунамеки и дружеские шаржи. В части все равно никто так и не понял, что я намекал на случай, когда вы в пьяном виде полетели на МИГ-[вырезано цензурой] в соседнюю деревню за водкой. То, что вы в самолете сидели в одних трусах, — на карикатуре вообще видно не было. А вы еще возмущались. Смонтированной картинкой, где замполит во время боевых учений сидит в бомбовом отсеке с Мерилин Монро, я вовсе не намекал на его шашни с медсестрой Дашей. А в части догадались про Дашу просто по размеру бюста. Так случайно совпало. Я же не подбирал специально эту картинку.

Замполит уж вовсе на меня зря обиделся из-за этой злосчастной политинформации. Я просто был сильно уставшим, так как всю ночь работал в фотолаборатории над литром этого… как его… проявителя. Поэтому и назвал в своем выступлении: «эскадрилью» — «эскадроном», «боевой самолет» — «летающей лоханкой», походя оскорбил всех прапорщиков и закончил политинформацию словом «лехаим». Это случайно получилось. По чисто физическим причинам. Он тоже погорячился. Зачем меня было сразу выгонять и из помещения, и из комсомола. А фразу «пошел этот комсомол в литую кружку» я произнес в состоянии сильной запальчивости.

Я также прощаю сержанту Музарбаеву зверское уничтожение моей почти полной пачки сигарет «Ява». Ну, подумаешь, курил я на посту. Откуда я знал, что лежу при этом на бочках с горючим? Предупреждать надо было! И, наконец, я прощаю всей сборной команде курсантов по футболу за то, что они меня кинули в пруд. Я понимаю, что напрасно заболтался с этой милой девочкой, стоя на воротах перед окончанием второго тайма. Но я же не знал, что это — жена нашего полковника! Я просто повел ее показать прекрасный лес позади казарм. У меня и в мыслях ничего дурного не было!

Короче, я всем все прощаю и прошу простить меня, если вдруг вам показалось, что я что-то делал из какого-то злого умысла. Никакого умысла не было! Мне искренне понравилась наша часть! Мне очень понравились люди в этой части! Я настолько растроган, что перестану, наконец, откладывать и немедленно отправлю наложным платежом обратно в дивизию эту пачку документов с какими-то схемами и планами, которые случайно оказались в моем чемодане после возвращения со сборов. Мне они больше не нужны, тем более что кот Парловзор их сильно подрал когтями.

Итак, с праздником, дорогие военные! И позвольте поднять тост:

За здоровье раненых!
За свободу пленных!
За шикарных девочек!
И за нас, военных!

Ура, товарищи! (Бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию, и глухой стук падающего тела: это Экслер от чувств свалился со стула)

Copyright (э) 2001 Алекс Экслер

http://www.exler.ru

Двенадцатая

— Не пытайтесь меня соблазнить, граф, — шепотом сказала Элен с иронической усмешкой.
— Соблазнить вас? – граф изобразил удивление на лице. – Ну что вы, Элен, я уже давно не ставлю для себя такой цели, ввиду ее бесполезности. Я всего лишь хочу заполучить ваш разум, ваше сердце.
— Да? А я думала, что вас интересует другой орган.
Граф усмехнулся и убрал руки с ее талии. Но продолжал пристально смотреть ей в глаза. Элен знала, что долго никто не сможет выдержать его взгляда, поэтому сразу отвернулась и поползла вдоль стенки к окну.
— Скажите, граф, — обратилась она к нему, глядя на солнце, медленно садящееся за горы, — когда я смогу покинуть ваш гостеприимный дом и отправиться домой?
— Боюсь что никогда, моя дорогая Элен. Боюсь, что никогда, — он изобразил вдох огорчения и подошел к ней сзади.
Она чувствовала его дыхание за спиной, дыхание смерти. Он мог разжечь страсть в любой женщине, но сам не мог ее испытывать. Он был искусным соблазнителем. Но соблазнял только для одной цели – поужинать. Нет, он не мог, как большинство вампиров, просто укусить и напиться вдоволь этой живительной влагой. Нет, ему нравилась эта игра: сначала соблазнить невинную деву, потом довести ее до вершин блаженства, а уж потом… Потом либо банально убить, либо сделать вампиром и своей подругой. Тут уж по обстоятельствам.
Почему все так сложно? Да потому что в этот самый момент кровь у юных барышень становится совершенно другого вкуса. Пожалуй, только такую кровь и стоит пить. Остальные варианты – жалкое подобие. Но было одно но…
Графа, как никого другого огорчало нынешнее падение нравов. Да, с девственницами был напряг, и большой напряг. Ну пропали они куда-то. Современных дам было очень сложно соблазнить. Просто потому, что соблазнять было некого. Граф еще не совсем опомнился от шока, когда к нему в замок попала шестнадцатилетняя школьница, с виду совсем невинная, с лицом ангела, нежными голубыми глазами и золотистыми кудрями. В итоге, она сама соблазнила графа, продемонстрировав ему такие чудеса плотской любви, что он подумал, насколько же он отстал от жизни. Новость о том, что она может стать вампиром ее настолько обрадовала, что она просто измором брала несчастного «соблазнителя», постоянно умоляя его о том заветном поцелуе в шею, которое превратило бы ее в «повелительницу ночи». Графу стало жаль девчонку, ибо с девственниками дела обстояли еще хуже, чем с девственницами. Их и вовсе не было. Поэтому, побоявшись соблазнения своих слуг, он отправил непокорное дитя домой, предварительно немного подчистив ей память.
Да, пожалуй, убить ее было бы легче. Да и возможно, полезнее для общества. Но за последние сто лет вампир стал очень сентиментальным. Может быть, на него так повлияла смерть его одиннадцатой жены, которую он, кстати, сам же и прикончил в порыве ревности. Ох, и сложно же убить вампира. У осинового кола, как известно, два конца.
С того момента он жил в одиночестве, периодически разбавляя свою скучную жизнь веселыми оргиями, которые со временем становились все скучнее и вскоре совсем иссякли. У всех вампиров была та же проблема, что и у него – проблема нравственности. Ее стремительное падение в современном обществе вызвала массовый голод среди них, в результате чего многие просто поумирали естественной смертью. Потому что среди них мало было тех, кто соглашался, как этот граф, пить кровь людей «подпорченных», а уж тем более кровь животных.
Граф поначалу попытался решить эту проблему с помощью монастырей. Но с монашками ему тоже не везло. Они были, как правило, двух видов. Первые лишали себя жизни, лишь бы их честь не была поругана. Вторые же были настолько рады внезапно свалившемуся на них мужскому вниманию (да еще какому!), что отдавались сами, а то и требовали продолжения банкета, изголодавшись в четырех стенах по физическому общению с противоположным полом. Но их невинность была потеряна страшно подумать когда. Таких он отпускал с миром, потому что не любил бессмысленного кровопролития. Правда, бывали счастливые исключения. Таких было жалко убивать ввиду их исключительной редкости, поэтому граф лишь немного лакомился их кровушкой, затем заживлял рану и выпроваживал восвояси. Естественно, предварительно немного поработав с их памятью.
С Элен все было иначе. Она сама пришла к нему в замок. Любопытная туристка, подумав, что он заброшен, решила осмотреть его, где и встретилась в одичавшем саду с соблазнительным и галантным хозяином. Он, конечно же, очаровал ее. Единственное, что ее смутило, это его одежда – старомодная, не то слово. Но Элен решила, что человек, живущий в столь старом замке, наверно, и должен так одеваться. Правда, потом и ей была выдана соответствующая одежда (кстати, доставшаяся от его покойных ныне жен). Элен оказалась похожей на седьмую. Теперь граф готовил ей участь двенадцатой. В принципе, он был как обычный человек. Только пил за ужином кровь из высокого бокала, а раз в месяц – кровь человеческую. А в полнолуние выходил в сад и всю ночь смотрел на луну. Нет, конечно, он не выл. И ни в кого не превращался. Это просто глупые выдумки о вампирах.

Итак, граф подошел к Элен сзади и нежно провел ладонью по ее шее. Смешанное чувство удовольствия и протеста вспыхнуло в ней. Она дернула плечом и спросила:
— Сколько вам лет, граф?
— Чуть больше трехсот. Я очень молодой вампир.
— А кто же тогда старый?
— Моему отцу было 625 лет, когда его не стало.
— Отчего же?
— Святая вода, которую он выпил ради шутки, оказалась настоящей, — граф улыбнулся.
— Вы говорили, что уже сто лет живете один.
— Да, и мне нужна хозяйка дома. И ей будете вы, Элен.
— Я в этом не уверена, граф.
— Мне достаточно моей уверенности. Я даже не буду вас кусать, делать вампиром. Вы сами захотите им стать, когда почувствуете дыхание старости на своем лице.


Элен порой и сама была не против этой перспективы. Ей просто не хотелось уступать. Целый месяц она жила здесь, терпела все его странности. Порой они ей даже нравились. Но нет. Не бывать этому – решила она. Чувствуя, что скоро, наверное, не сможет держать оборону, Элен решила сбежать.
Когда граф отправился в свой кабинет читать Брэма Стокера, Элен пошла прогуляться по саду. Она осторожно прокралась к конюшне. В ней стояли прекрасный черные лошади, изящные, и грациозные. Элен не смогла удержаться от восхищенного вздоха. Она оседлала самого красивого жеребца. Удивительно, но он ее послушался. Не было и препятствий на выезде из замка. Ворота, как и всегда, были открыты.
Элен выехала на дорогу. Удостоверившись, что вокруг ни души, она галопом помчалась по дороге, к ближайшему населенному пункту. Солнце уже село. И на небе показалась луна. Она была неполной, но все же очень яркой. Конь остановился и поднял на нее глаза, после чего они загорелись в темноте красным светом. Ни на какие попытки Элен вновь продолжить путь конь не отвечал. Вдруг на спине у него начали расти крылья…
Замок стоял с темными окнами, лишь в одном горел слабый свет. Граф сидел за столом, улыбаясь, и видел в своем хрустальном шаре, как верный конь летит к хозяину, неся на своей спине неудавшуюся беглянку.

автор Фантазерка

Конец света по-американски…

Что такое конец света? Это отключение электричества в отдельно взятом американском квартале. Теперь я это знаю точно. А было это так…

Приехали ко мне гости. Обычные такие гости, отечественные. И с ними – девочка-американка. Сестра одного из моих друзей. Взрослая уже в принципе, но это, как оказалось, только с виду.

И вот сидим, пьем чай, болтаем. Американка эта, Сьюзан, довольно бойко разговаривает по-русски,
правда, частит при этом как пулемет Максим. Ну, слово обгоняет мысль. И вот в разгар беседы телевизор выключается, свет плавно гаснет (лампы энергосбережения), в комнате наступает полная темнота. Вечер уже, а осенью темнает рано. В окно не видно ничего, значит, дом напротив тоже
без электричества.

Видели когда-нибудь пятьдесят килограммов первобытного, животного ужаса? Я видел. Мысль о том, что нельзя включить свет, повлекла Сьюзан в состояние паники. Ни поспешно зажженная свеча, ни включенный фонарик не могли успокоить ее. Бедная американка то и дело озиралась по сторонам, словно ожидая, что из темных углов выпрыгнет Фредди Крюгер и утащит ее прямиком на Улицу Вязов. Все знание русского языка покинуло девочку в момент, и она на чистом английском вопила что-то вроде: “Позвоните консулу США”. Ага, сейчас. В нашем городе каждый ребенок наизусть помнит все телефоны американского посольства.

Дело усугублялось тем, что Сьюзан забыла где-то свои таблетки для снятия стресса. Пришлось прибегнуть к чисто российскому антидепрессанту – влить в нее полстакана водки. Это, кажется, подействовало. К тому времени комнату освещали все свечи, которые нашлись в хозяйстве, и американка начала успокаиваться.

Она успокоилась настолько, что нашла на столе пульт дистанционного управления и попыталась включить TV. Экран, ясное дело, не загорелся. Попытка номер два – ноль. Попытка номер три – ничего. Столь детского удивления на человеческом лице я еще не видел. “А… а почему оно не
работает?” “Электричества нет!” (“Вот ведь блондинка…”) Тут, видимо, для успокоения нервов, Сьюзан решила сварить кофе. Кофеварка электрическая, результат ясен. Тут ее снова накрыло. “Почему в этом ужасном доме ничего не работает?! Почему нет света?!” От воплей не выдержали соседи, в стену начали стучать, и похоже, ногами. Тут родственник этой самой американки запустил в стену подушкой, стук прекратился.

Сидеть в темноте с истерично всхлипывающей девицей стало неинтересно, и гости начали собираться. Лифт, само собой, отключился тоже. Чего стоило уговорить, а потом и провести Сьюзан по темной (ужасно темной) лестнице,пожалуй, умолчу, чтобы не обижать братский американский народ. Но когда
она обнаружила, что и на улице тоже стоит полная и абсолютная тьма… (Обесточили весь микрорайон. Погасли, естественно, и уличные фонари.)

Затащить в машину Сьюзан удалось лишь с третьей попытки. На вопрос, как ехать, если ничего не видно, друг открыл зажигалку и высунул ее в окно, другой рукой запустив мотор: “ А вот так и поедем”. Хорошо, что центральный замок уже успел заблокироваться, иначе Сьюзан вылетела бы на
ходу…

А теперь, внимание… По профессии эта самая Сьюзан – ПСИХОАНАЛИТИК. Господа талибы, террористы и прочие усамы! Хотите захватить Соединенные Штаты? Нет проблем: темной-темной осенней ночью выключите в их городах электричество…

Сага о муравьях

мой Муз-Вдохновитель — Суавик

Жил-был муравей. Он особо от других ничем не отличался, но любил иногда позадирать своих товарищей. И вот однажды ему опять стало скучно, он собрал других муравьев и сказал:

— Вы все идиоты!

Муравьи обиделись и побили его. Муравей выпленул песок, утер сопли и возвестил:

— Я на вас сброшу ядерную бомбу!

И захохотали муравьи. Они смеялись так весело, некоторые падали на землю и трясли лапками, хватаясь за живот. Один муравьишка верещал от смеха и распрыскивал слезки — маленькие такие и солененькие. Другой показывал лапкой на муравья-задиру и пищал от натуги, задыхаясь и ловя ртом воздух. Двое муравьев катались по земле, сцепившись лапками и показывая друг другу языки. И только один муравей не смеялся. Он смотрел на все это веселье и грустно шевелил усиками. Муравей задира пожал плечами и ушел. Этой же ночью он дождался, когда все уставшие муравьи лягут спать и закричал что есть мочи:

— Пожар!!!

Все муравьи стали подскакивать, началась суматоха. Они наскакивали друг на друга с ошалелыми глазами, верещали и толкались. Кто-то выбегал в смешных ночных колпаках, которые цеплялись за веточки, и мураши начинали их срывать. Некоторые падали под ноги другим и пытались выползти, хватаясь за испинаные бока. А муравей-задира весело хохотал, сидя на ближайшем кустике. Его побили. Сильно. И только один муравей его не бил. Он грустно смотрел на него и думал… Некоторым муравьям стало жалко задиру. Его подняли из пыли, отряхнули, похлопали по плечам, некоторые девушки-муравьи сочуственно хлопали ресницами и томно вздыхали. Спустя некоторое время муравей-задира вышел погулять из муравейника и увидел лесорубов, которые пилили дерево. Дерево было огромным, оно стало накреняться в сторону муравейника. И тогда муравей понял, что надо спасать своих муравьишек. Он побежал и стал кричать:

— Беда! Спасайтесь!

Но никто не поверил муравью. Все отмахивались и не слушали. Он пытался хватать их за лапки и вытаскивать наружу, но его опять побили. А потом на них упало дерево. И только один муравей сидел на кустике лесной малины и грустно вздыхал о бренности муравьиного существования…

Жил-был муравей, и звали его С.К. Ему не нравилось такое имя, и однажды он решил его поменять. Муравей долго думал, ведь выбор имени — дело очень не легкое. И вот он решил называться Любомир. Но другие муравьи упорно не принимали его нового имени и продолжали называть С.К. Сначала он им долго объяснял, потом злился. А потом он понял, что как имя не меняй, но для других муравьев он навсегда останется С.К. Тогда он ушел. К другим муравьям. Когда его спрашивали имя, он отвечал — Любомир. И все стали называть его так. Ему нравилось. Но однажды один из муравьев ему сказал:

— Какой же ты Любомир? Ты же настоящий С.К.!!!

— Почему? — удивился муравей.

— Потому что как бы ты не менял одежду, ты все равно остаешься все тем же С.К. Муравей задумался. Потом расстроился. И заплакал… Мимо ползла гусеница и спросила:

— Какой милый муравей. Кто тебя обидел?

— Я сам себя обидел.

— А разве так бывает?

— Да. Я думал, что другие муравьи глупее меня. Но они правы. Я С.К. Я был таким всегда и буду таким всегда, потому что люблю управлять ими.

— А разве это плохо?

— Нет плохого и хорошего. Это всего лишь условности…

— Тогда прими себя и не плачь.

— Я себя принял. Они меня не примут.

— Конечно, никто не любит С.К., ты обречен на одиночество.

— Тогда я буду Великим С.К.!

И он вернулся к муравьям. Они не заметили никаких изменений в нем, но так и было задумано. Они радовались с ним и печалились с ним. Но так и было задумано. Они любили его и ненавидели его. Но так было задумано. Они называли его Любомир, а он называл их дураками. Ибо все в этом мире — игры Разума. Он смирился с тем, что одинок. Он принял себя таким. Но иногда внутри что-то происходило, надламывалось, дергалось и ныло одной неумолкающей струной:

— Даммм-даммм-даммм…

И это было сильнее его. В такие моменты он уходил от мира и замыкался в себя еще больше. Он не мог отпустить мир, как бы он его не любил…

Жил был счастливый муравей. Он не думал о завтрашнем дне. Он пел песни и считал звезды. И не было в мире счастливее его. Однажды мимо пролетал срекозел. Был он очень нудным, потому что считал, что все должны работать. Скоро зима, нужны припасы еды, нужен теплый дом, нужна добрая жена. Увидев счастливого муравья, стрекозел удивился:

— Ты почему такой счастливый?

— Потому что мир прекрасен!

— Нет, друг, мир ужасен. В нем все пожирают всех!

— Смотри, какое теплое Солнце, какое синее небо! Разве это не прекрасно?

— У тебя нет дома! У тебя нет автомобиля. У тебя нет яхты.

— Мне это не нужно.

И тогда стрекозел взял дубину и стукнул муравья по башке. Потому что он был настоящим стрекозлом. Потом засушил, вставил в рамочку и подписал: «Счастливый муравей».

Жил был муравей. И он всех любил. А потом задумался — а как сильно он всех любит? Никто и никогда не измерял силу любви. Тогда муравей решил первым сделать это. Он придумал единицу измерения — один «Даммм». Потому что о любви начинаешь задумываться только тогда, когда тебе плохо и одиноко:

— Даммм-даммм-даммм…

Жили они долго и счастливо и умерли в один день… потому что на них упало дерево.

автор Лара Аури (Auri)

авторский сайт

Мафия психиатрической клиники

На социофоруме начата новая игра!

Мафия дурдома.

Мы живем и параллельно лечимся и учимся друг у друга в нашей любимой психиатрической больнице общего профиля имени Жана Мартеля Шарко. Тут у нас хорошо! Палаты загродные, парк свой, озерцо в наличии.

Но вообще-то буйных у нас маловато, все чинно, благородно, короче, лечим свои мании и фобии.
Занимаемся наукой и искусством, творим, одним словом.
В подвальном помещении господа Эйншнтейн, Оппенгеймер, Черчилль, Наполеон и император Хирото Масухито уж два года как строят компактный андронный коллайдер, сокращенно КАК, ну а примкнувшие к ним им из столовой регулярно быстрые нейроны таскают. Которые из мозга выпадают, когда уши отвинчиваются. Нет, уши отвинчиваются не у всех, а только у пациентов доктора Клуни, но он добрый, он многих себе в пациенты берет. Кстати, групенфюрер Штирлиц из 28 палаты говорит, что разведал, они не КАК строят, а тоннель в Швейцарию копают. Ложками. Но прямых доказательств тому нет.
На первом этаже мастырщики, уклонители от армии и заядлые преферансисты, задача врачей доказать, что они придуряются. Но те тоже не лыком шиты, у каждого по айподу, а в айподе по скачанному учебнику психиатрии. Убедить их, что они здоровы — сам больным на всю голову станешь. Ну ничего, они забавные, и никому не мешают. В левом крыле у нас истерики, как на завтрак идут, весь остальной дурдом беруши берет, иначе весь день испорчен. В правом — загадочные мании. На втором и третьем этажах боксы и комнаты отдыха. Аутисты, невротики, шизофреники и циклотимики. Галаперилол, спазмалилитики и слово доброе — остальное им без надобностев. их даже часто погулять по парку выпускают и в бане помыться. Для остальных-то только душ Шарко. Ну а на самом верхнем этаже, за семью сейфовыми замками и с личным кодом главврача — буйнопомешанные. с ними осторожнее надо, решетку зубами сгрызают, ставить не успеваем. Но если свежая решетка есть — им есть чем заняться, так что беспокоиться особо-то нечего.
Хороший дурдом, одним словом. Мирный.
И все бы хорошо, если бы не подозрения, что кто-то кого-то хочет убить.

Действующие лица нашей психбольницы:

1. я — дядя Фёдор
немолодой уже алкаш, регулярно попадающий сюда с симтомами «белой горячки». постоянный пациент периодически кочующий с одного этажа на другой. все доктора, санитары и просто душевно-больные уже принимают его за своего.
тут, правда, отсутствовал долгое время. поговаривали, завязал с «тяжелой водой», но после новогодних праздников снова был госпитализирован (и снова, почему-то, в психиотрическую больницу).
Наркология им уже не интересуется, тамошние врачи говорят, что лечить дяде Фёдору нужно голову, а не выводить токсины из печени.
как бы там ни было, он снова тут и оч рад видеть всех

выглядит в этот раз неахти. небрит, нечесан, как обычно одет в синий шерстяной тренировочный костюм еще советского пошива, протертый на локтях, с вытянутыми коленями и множественными проженными сигаретами дырочками, но всегда неизменно чисто выстираный и отглаженный, и клетчатые тапочки на босу ногу.

уверяет, что снимался в мультфильме «трое из простокващино», но с тех пор был невостребован, как актер и со временим опустился и начал пить…

2. Бебе
Тихое бледное, как тень, создание неопределенного пола (хотя в карточке указано, что женского). Привезли ее в больницу почти год назад, когда она вошла в ресторан в грязной белой рубашке и, покачиваясь, пыталась пройти сквозь стену, бормоча что-то бессвязное. Документов при себе у нее не было, а на вопрос о том, как ее зовут, отвечала только: «Бебе», так ее и назвали. Страдает галлюцинациями, иногда ими наслаждается. Настроение меняется непредсказуемо: то плачет, то улыбается (в такие моменты в ее глазах появляются даже проблески сознания).

3. Здратуйте…здрааааааатуйте…
Моя звать Ибн Вася Шри Сумбаджи Абу Маххамёд Алгоритм! Ну…или просто Вася.
Моя голодный!

4. Всем доброе утро.
Я — доктор Клуни.
Когда-то был врачом-психиатром, подцепил невроз от своего больного, вернее, он меня переубедил. Пришлось расщепить свою личность на две. Из-за моей врачебной ошибки пациент попал сюда, в психиатрическую больницу имени доктора Шарко, в отделение для буйных. Кто он такой — врачебная тайна, но я должен его выручить и вылечить.
В связи с этим у меня развилась тяжелая форма охлофобии, с манией преследования, если в одной комнате больше трех человек, вдруг двое что замышляют? Одного надо ликвидировать, и тогда с другим я могу запросто договориться, я добрый и хороший доктор. О! Моего пациента хотят убить маньяки! Поэтому мне нужно добраться до него раньше маньяков! А главные маньяки тут — медицинский персонал, уж я-то знаю! Они меньше чем по трое не ходят! Все против меня!!!

А тут меня знают под видом Сени с диагнозом водобоязнь. Нет, не бешенство, просто я дождя боюсь. Вдруг он меня смоет? Сеня тихий, спокойный, только когда дождь идет, прячется в шкаф, чтобы не смыло. И за поведение в туалете меня тоже зря ругаете. Я на кнопочку нажму, а вдруг смоет? Ну запах, а что запах? Он же только в туалете, а в палате у меня чисто — с утра до ночи полирую полы и подоконники влажной марлечкой со спиртом, пока у доктора Клуни пациентов нет. Но к нему часто приходят, правда, все по одному почему-то. Он всем помогает. Он умный, и мне поможет. Со временем.

5. Приветствую вас,многоуважаемые дамы и господа! Я-Элизабет Францевна.Я хочу вам сообщить одну престранную вещь:кругом сплошной обман.Обман необыкновенный.И самое главное,что никто не хочет мне верить.Я вам больше скажу:окружающие считают невменяемой.
А всё потому что я знакома с Сашей Пушкиным,была на балу нашего императора Николая Первого и мой муж-декабрист сбежал от меня,обозвав мегерой.Вот и живу теперь одна-одинёхонька.Но ничего: вы ещё меня увидите! вот вернётся Наполеон со своего острова и всем вам покажет.Мы вам такую социалистическую революцию закатим!Никакой Ленин рядом не стоял.
А сейчас я здесь.Вчера Гегель приходил.Говорит,что к операция по захвату главврача отменяется.Маркс напился в тютельку.Вот зараза!
Короче,только и жду,чтобы вызволиться от этого непонятного места,где люди в белых халатах обращаются с тобой неимоверно жестоко,а на окнах решётки.Я так думаю,что нужно произвести пропагандистскую деятельность.Бунт,решительно,бунт!

6. Пульхерия Николаевна Самогляд, или просто тетя Пуля. Время от времени попадает в наше милейшее заведение для профилактики клептоманских выходок во время ставших привычными сомнамбулических состояний. Добрейшая улыбка утопает в ее пышных щеках даже во время сна или огорчений. Любит одеваться тотально в красный цвет, пользуется такой же помадой, носит красное манто 62 размера и ходит целыми днями с огромными красными баулами. Ее доброе сердце отзывчиво на чужую беду, поэтому для приблудившихся собачек, кошечек и голубей в ее баулах всегда найдется спертый где-то только что пирожок или плавленый сырок. В родном городке все к ней давно привыкли, заметить ее ведь нетрудно, и остается лишь подсунуть какую-нибудь чепухенцию к ней поближе и, порасспрашивав о внучатах, отвернуться как бы невзначай. Она и уплывет, счастливая, с желанным приобретением. Но в последний раз терпение местной милиции в очередной раз лопнуло, оттого что во время починки центрального светофора она уволокла трехглазую железяку в своих баулах, а приезжие дорожные мастера с непривычки долго не могли разобраться в этом казусе. Ласково пожурив улыбающуюся тетю Пулю, ее и доставили сюда, главврач даже разрешил дать ей с собой два баула в терапевтических целях. В заведении ее прихода больше всего боятся преферансисты и строители КАКа.

7. Спитько, Богдан Львович, санитар психиатрической больницы. Будучи студентом мединститута, на отделении терапии, подрабатывал здесь, благо малый был крепкий, широк в плечах и под два метра ростом. Как раз и нужен был такой для буйных — скрутить в два счета мог, даже один. Ну и спать мог богатырским сном! Весной, на третьем курсе, заснул в ординаторской — а тут психам приспичило в войнушку поиграть. Кутузов им понадобился! А так как никто не хотел быть Кутузовым — кривой же на один глаз — вот и пришло же в голову какому-то психу позвать студента. Разбудить не смогли, но и без Кутузова оставаться было никак нельзя. Вот и ткнули в глаз ему прутиком — не может Кутузов с двумя глазами быть! Глаз-то ему вставили, да только институт остался незаконченным, а Богдан Львович нигде больше работать так и смог устроиться. Уже 16 лет он живет в больнице, ненавидит психов и поблажек от него не дождаться!!!

8. Катя Стрельцова, была сдвинута по фазе игрой American McGees Alice и готикой, что вылилось в явную шизофрению: она считает себя Алисой. В дудром пришла сама потому что так положено по истории. Любимая игрушка — ножик. За пристрастие к режущим порой попадает в палату для буйных. Если резать некого — режет себя. Но не до смерти — она не имеет права лишать Страну Чудес шанса на спасение.
Любимые животные — кошки. Любимая еда — то же самое.
Скучает по Чеширу. Носит лоли-готическое, на что тратит мног сил и черной краски тыренной из подсобки. Ждет когда кролик позовет ее в Страну Чудес. Но пока зовут только санитары на процедуры.
Большое количество времени проводит перед зеркалом. Она ждет когда откроется дверь в Зазеркалье.
Пыталась разговаривать с растениями — безрезультатно. Растениями можно назвать почти всех пациентов.
Влюблена в одного из психов но пока этого не осознает.

9. Тимофей Игоревич Пировщиков, 50 лет, сдвинувшийся всерьез и надолго на почве соционики. Диагноз — шизофрения, отягощенная навязчивыми параноидальными состояниями.

Познакомился с самой Аушрой Аугустинавичюте 15 лет назад, после чего надолго стал завсегдатаем всех соционических конференций и автором более 10 статей по соционике. Правда, насколько мне известно, опубликовано из них только две. Но это только из-за того, что некоторые киевские товарищи (не будем их называть, со временем всех этих лже-социоников все равно забудут) решили (очевидно сговорившись, как же иначе) перетипировать меня из Дон-Кихота в Наполеоны! Да как они посмели! Меня! В Наполеоны! Ха-ха-ха! Да им всем далеко до моей творческой белой логики! Это они все там совсем не Дон-Кихоты и Робеспьеры, а жалкие самозванцы, какие-то там Гамлеты, Гексли и Наполеоны. А у последних, как все знают, никакой развитой белой логики нет и быть не может. Потому они своими убогими мозгами и не могут оценить гениальность моей теории происхождения ТИМов в зависимости от скорости вращения земной поверхности в месте их зачатия, а также методики однозначного определения ТИМа по химическому анализу слюны и ушной серы. А о связи группы крови с сочетаниями всего лишь двух признаков Рейнина эти чванливые глупцы даже и не подозревают! Ничего, скоро я запатентую свой метод, и вот тогда все будут учиться соционике только у меня! Нечего разным невежам обманывать и обдирать народ, а тем более втюхивать людям фальшивые диагнозы и рекомендации. Они еще пожалеют о том, что пытались опорочить и оклеветать мое доброе имя и мой гений, который смог выдвинуть единственную действительно научную теорию, продолжающую разработки Аушры!
А сейчас мне надо беречь свое здоровье. Да и жизнь тоже. Немногие оставшиеся мне верными ученики уговорили меня на время спрятаться здесь, чтобы никакие гнусные клеветники не дошли до того, чтобы устранить меня физически. Конечно, я ведь мешаю им зашибать деньги, обучая своей так называемой «соционике» доверчивых простаков. Потому они и решили меня отравить, подговорив продавцов магазинчика во дворе подсыпать мне какую-то гадость в квашеную капусту, от чего у меня периодически стали случаться странные приступы с потерей сознания и судорогами. А в больнице мне дают таблетки, помогающие нейтрализовать действие яда. Здесь у меня отдельная комфортабельная палата с мягкими стенками, ручки и бумагу дают по первому же требованию. Жаль только, компьютер здесь не разрешают держать в палате, а то я бы давно уже разбил в пух и прах и вывел на чистую воду всех самозваных соционических «гуру» на их сайтиках и форумах. Ничего, вот я скоро выйду отсюда, запатентую все свои теории, и тогда они все сгорят от стыда, поняв, какую чушь несли сами всю свою никчемную жизнь!
Не дадим Соционике погибнуть! Пора навести в ней порядок, и поскорее. Готов посвятить этому всю свою оставшуюся жизнь.
Искренне ваш
Т.И. Пировщиков.

10. Авдотья Михайловна
Бывший сотрудник НИИ, много лет положившая на развитие советской науки, все свое время проводила исключительно в институте, так и не сумела обзавестись семьей и друзьями — были задачи куда важнее. Воспитанная на советских фильмах, крайне патриотичная, Авдотья Михайловна не смогла вынести 1991-ый год, тогда первый раз попала она в клинику неврозов. Слишком близко к сердцу принимала Авдотья все происходящее в стране, так переживания вкупе с одиночеством, наложенные на уже существующую акцентуацию характера — дали патологию. Авдотья не буйная, и вполне может спокойно находится среди нормальных людей. И только в периоды обострения ей необходима госпитализация, тогда Авдотья Михайловна с увлечением общается с Эйнштейном и участвует в строительстве КАКа. Но с Наполеоном Авдотья не ладит, и с ней порой случаются истерики — исключительно по идеологическим причинам.

11. Spooky Бывший артист фильма <охотники на приведений>, попал в психушку из-за того что его напугали соседи тем что говорили про странности и приведений в его доме, который он купил в селе. Хотя и дом выгледел жутковато его в добавок пугали соседи. Через три дня его забрали в психушку ,потому что он утверждал полиции что есть приведения.

12. Остап Палыч, бессменное лицо местной столовой. Варит успокаивающие компоты, печет тонизирующие пирожки, пичкает тихих больных занимательными историями их жизни буйных больных. Дружит с кошкой Кошкой, ей же поверяет душевные метания о выборе блюда дня. Абсолютно счастливый человек, искренне любит свою работу.

13. Буйнопомешанная Франкенштейн-Шнобелева Ванна Гелиевна

Или просто Ванна, Ванночка )))
Химик-теоретик, родители так же известные ученые.Не оправдала ожиданий родителей.На почве старания и денно-ношной работы поехала крыша.
И очень часто вместо лиц людей начинала видеть молекулы, ионы, различные взвеси веществ.

После чего набрасывалась на людей, и пыталась смешать их с другими веществами или пыталась взбить, растолкать толкушкой, или тыкала воображаемым мокроскопом. )))

Буйство чаще всего присходило с 9 до 17 часов. Затем она затихала, и начинала писать теоретическую часть своих работ. ))Писала везде где можно было. Если заканчивалось место на полу и потолке, вылавливала медработников стаскивала с них халат и писала на халатах.

А в общем была добрая, скромная, умная, хорошая женщина 35-40 лет.
Ну просто чуток буйнопомешанная )))

Вот таки странные личности..

И однажды четверо из тринадцати объединились и начали творить зло!

Сегодня утром медперсонал нашей чудесной клиники с трудом успокоил разбушевавшихся пациентов, которым не принесли утренний успокаивающий чай. Готовить и разносить чай входит в обязанности Демьяна Ржавого . После непродолжительных поисков Демьяна нашли в ванне замотанным в смирительную рубашку. Фитотерапевт утонул, не сумев выбраться из воды.

Внимание, вопрос! Кто эти четверо?!

Первый день

Второй день

Коллекционер

Тридцать первый играл на понижение. Собственно, закупать акцизы начал еще Двадцать пятый, но к Тридцать первому пришел хороший бонус и он уже подумывал установить контроль за предприятием.
Из Эдема пришел груз светлых намерений, который был проплачен еще заботливым Двадцать пятым, но райские службы, как всегда, тянули с поставкой.
Впрочем, Тридцать первый радовался, что они дотянули до его срока, уж он-то знает, как правильно распорядиться столь ходовым товаром. Тем более, его атташе в Раю доложил, что в каждой партии есть обязательно одно эксклюзивное светлое намерение, созданное вручную. Реклама в Раю была поставлена хорошо.
Пока Тридцать первый следил по терминалу за результатом торгов в Австралии, Никта и Гемера распаковывали тщательно уложенные пачки райского товара, еще бы, Рай-то, может, и рассчитывал на эксклюзивное чудо-намерение, которое всегда воздается сторицей, но Тридцать первый барыш упускать не стал бы ни при каких обстоятельствах, продавая автомобиль, он всегда потом отдельно продавал горючее для заправки к автомобилю, а потом обычно предлагал сменить резину на более продвинутую. Бизнес есть бизнес, и если в контракте оговорен только автомобиль – ты только автомобиль и получаешь, и он хорош, что нельзя сказать о стирающихся покрышках.
Первой нашла райский подарок Гемера, радостно взвизгнув на весь огромный кабинет Тридцать первого. Тут же материализовался Мефистофель. Тридцать первый поморщился, его всегда раздражала манера Ада появляться без предупреждения. Тем более, что за предприятие в Австралии он сражался именно с Адом. Ад, терпящий убытки, был вынужден распродавать свои акцизы, которые в Австралии скупали засланные казачки Тридцать первого, что было видно с терминала.
— Продай это нам, — без приветствия потребовал демон-искуситель, — Тридцать первый, ты хорошо заработаешь, продав нам райское исклюзивное светлое намерение.
— Зачем вам оно? – полюбопытствовал Тридцать первый, машинально поворачивая терминал к стене, — Выкладывать дороги?
— Первый раз слышу от тебя вопрос зачем, — ощерился Мефитофель, — Обычно ты спрашиваешь, сколько.
— Старею, — философски заметил Тридцать первый, — Ищу смысл жизни. И все-таки, зачем?
— Слушай, Тридцать первый, — Мефистофель внезапно стал серьезным, — Это очень дорогое светлое намерение. Наши шпионы в раю выяснили, что это жгучее желание возродить старую любовь. Вернуть прошлое. Изменить настоящее. Обычным порядком оно не принесет тебе большого барыша. Продай его Аду.
— Чтобы Ад потом получил эксклюзивную душу? – усмехнулся Тридцать первый. В эксклюзивных душах он знал толк, у него самого был на примете шаман-хиллер из Полинезии с необыкновенным даром целителя и метущейся между светом и мраком душой. У него было много желаний, и Тридцать первый с напряжением следил за борьбой между Адом и Раем. Он-то давно хотел заполучить эту великолепную душу в свою коллекцию, как запас на будущее, и отдавать ее сейчас конкурентам был не намерен.
— Слушай, Мефистофель, — продолжил Тридцать первый, — Я тебе не Фауст, и я знаю счет мнгновениям и цену открытиям. Кстати, вы мне еще не оплатили ту остановку времени. Но это светлое намерение особенное. Оно увенчается успехом. Это желание, которое творит. Я отдам его бесплатно, как бонус к большой партии.
Мефистофель испарился. Спорить с Тридцать первым было бесполезно.

Пятнадцать лет назад. Тридцать первое июля. Девушка и юноша только что поссорились. Его направляли по распределению инженером в на строящийся нефтеперерабатывающий комплекс в Сургут. Ее оставляли на кафедре в аспирантуре.
— Ну и пошел вон, неудачник, троечник, — рыдала девушка, — Почему не настоял на том, чтоб остаться в столице, идиот? Папа бы тебя устроил.
— Я должен всего добиться сам, — сказал юноша, — Ты знаешь, от твоего отца я не приму ни копейки!
И тут словно что-то подтолкнула ее. Она вдруг ощутила такое чудовищное желание бросить все и уехать с ним, со своей студенческой любовью туда, где ей не было ни места работы ни места в общежитии. Ничего, только бы быть с ним.

— Что ты на этом получил, Тридцать первый? — спросила Никта, когда Гемера ушла за кофе, — Я не верю, что ты делаешь добрые дела бесплатно. Да и злые тоже.
Тридцать первый оторвался от терминала.
— Карма. Всем всегда воздается согласно ожиданиям и созиданиям. И я – не исключение. У нас в активе потерянные души. Из той, уничтоженной светлым намерением реальности. Когда Она продала свою душу Аду за успешную карьеру, чтбы забыть как ее любовь оставил Ее, чтобы добиваться своей карьеры. А ведь он всегда любил ее. И души Его жены и нерожденных детей, которых продала его жена за то, чтобы быть с ним, богатым и успешным, и чтобы он никогда не мыслил о том, чтобы разрушить семью, созданную случайно. У нас в активе четыре потерянных души. Неплохой барыш. Потом, Он сейчас крупный нефтепромышленник, Он и в той реальности был им, и со временем Он тоже продаст душу. А Она, пусть и не сделавшая карьеры, но верная Его спутница, сохранившая счастье и любовь, Ее обновленная душа сейчас стоит намного дороже. Подождем пока все, что они наработают, вырастет в цене. Зачем отдавать это Раю или Аду? Пусть ни борятся между собой, наращивая цену, а мы пока будем наслаждаться видом Счастья и Любви. А когда кто-нибудь из них начнет брать верх, ты, Никта, знаешь, что делать.

— Тридцать первый, мы подписали договор, — раздалось сверху, — Заканчивай с понижением, у тебя контрольный пакет.
Тридцать первый сделал пару звонков. В южном полушарии температура поднималась с минусовой отметки. Люди перестали мерзнуть.
Что ж, две удачных сделки за раз, — подумал Тридцать первый, — Моя хватка еще со мной. Можно передавать дела в Август.

автор Шахразада

Новый мир

Утро, казалось бы, было совсем обычным, ничего не предвещало перемен. Мне можно было не идти сегодня работать, и я остался дома. Дети ушли в школу, жена – на работу. Я включил телевизор и, занимаясь своими делами, краем уха слушал о том, что происходит в мире. Незадолго до обеда стали появляться тревожные сообщения о том, что к Земле на огромной скорости летит комета, и последствия ее падения могут стать катастрофическими для всего человечества. Средства ПРО всех стран, у которых они были, нацелились на нахально вторгавшееся к нам небесное тело, а населению было настоятельно рекомендовано укрыться в убежищах.
Я решил остаться дома. Если комета упадет поблизости от нас, то никакое убежище не спасет, а если далеко, то какой смысл прятаться? Позвонил жене и детям, их спешно заводили в убежища, и стал следить дома за новостями дальше. Комета приближалась. Почти все самонаводящиеся ракеты достигли своей цели, и она потеряла около половины своего веса. В конце концов она благополучно плюхнулась в Атлантический океан, примерно в то место, где ученые и фантасты обычно рисуют метоположение затонувшей Атлантиды. В Европе и на атлантическом побережье Америки прошли небольшие землетрясения, и все.
Я связался с семьей и обрадовал их, что все закончилось, и можно возвращаться домой, а сам вернулся к просмотру новостей. Похоже, мир по инерции продолжал сходить с ума. Сперва в странах Европы и Америки, а потом и дальше прокатилась волна правительственных кризисов. Многие президенты, министры и чиновники стали обвиняться во всевозможных нарушениях и злоупотреблениях, и почему-то они их не отрицали, а чистосердечно признавали свою вину и покидали свои посты. Затем выступил кто-то из ученых с сообщением, что от места падения кометы по всей планете распространяется странное излучение неизвестной природы, в результате которого ни один человек не может скрыть от другого свои мысли. Телепатия, блин! Я сначала в душе посмеялся, но, когда вернулась жена, я как будто бы увидел ее глазами, как к ней клеился спортивного вида мачо в кафе, и она ведь не устояла, бесстыдница. С другой стороны, я понял, что ей действительно нелегко было это сделать, парень по своим внешним данным и остроумию превосходил меня на порядок, но внутри – ничего особенного, обычный не уверенный в себе донжуан, каких много. Только я собрался читать жене мораль, как ей стало известно, что уже полгода я заглядываюсь на свою хорошенькую коллегу, и не только заглядываюсь… Тут появились дети и начали рассказывать про своих одноклассников и учителей таакое…
В общем, мы поняли, что с этого дня нам теперь придется учиться жить в совсем новом мире, в котором невозможно что-то скрыть от кого бы то ни было и теперь придется в корне пересматривать свое отношение к очень многим вещам.

автор Darlana

Беги!

Все началось с телефонного звонка.
Знакомый голос прошептал: «Беги! С нами, пока, все в порядке. Они знают где ты. Пока они видят тебя, нас не тронут». И связь оборвалась.
Я стоял посреди магазина, недоумевающе глядя на телефон. Связи не было уже неделю. Я случайно оказался здесь. На дисплее телефона едва теплился одинокий прямоугольник сигнала. Затем он задрожал и пропал.
Я забрал свои покупки, свалил их в пакет, и вышел.
Что все-таки случилось?
Побродил вокруг магазина, пытаясь поймать сигнал. Сигнал нашелся, подпрыгнув сразу до двух делений. Домашний телефон молчал. Мобилка привычно отвечала: «Абонент не отвечает или временно недоступен…»
Я достал сигарету, выбросил в урну пустую пачку. Когда поднял глаза, то на меня, со стены магазина, искаженное ксероксом, смотрело… мое лицо.
Федеральный розыск.
Первый вопрос: «Почему?» Какое отношение имел я, гражданин другого государства, к России? Кому я здесь, к черту, нужен?
Мозг подсказывал единственный ответ: «Месть».
Стоп-стоп-стоп… Хватит рассуждать, надо убираться от магазина. Это первое. И серьезно обдумать ситуацию. Это второе.
На первый взгляд, трудно было найти нечто общее между импозантным мужчиной на объявлении и полубомжом с недельной щетиной. Но это только на первый взгляд. Береженого бог бережет. Сейчас бы темные очки… Да нету у меня темных очков…
Я забрел на берег Баксана, достал банку пива. Пива уже не хотелось. Не то настроение. Но одинокая фигура на берегу реки, без пива, как-то менее привычна и понятна, чем человек, пришедший на реку попить пивка.
Пиво пить не пришлось. Во рту пересохло так, что трудно было глотать. Закурив сигарету от сигареты, я принялся рассуждать.
«Итак, что делать? Ехать домой? Дома явно что-то происходит. Домой… Автобус – поезд – автобус.
Деньги? Есть деньги, есть… Господи, мобилку нужно выключить! На всякий случай, но выключить. Зачем? Потом будем рассуждать зачем. Пока выключим.
Так, а если домой? Автобус… автобус… Хм, а блок посты? Документы предъявлять придется. Понятно… На первом же блок –посту меня и возьмут. Отпадает. Что делать-то?
Еще раз вариант под названием «Домой». Из Приэльбрусья транспортом мне не выбраться. Уйти в соседний район? В Гвандру? Ну, и? Тот же орган, только в профиль. И плюс погранцы. Здесь хотя бы есть пропуск… Стоп! Пропуск! Мое местонахождение могли установить по пропуску погранслужбы. Да нет, ерунда… Полгорода знало, куда я еду. Могли позвонить домой, представиться, кем угодно и узнать.
Тихо! Тихо… Неважно откуда, но знают, где я. Это пока не главное. Итак, Гвандра отпадает. Нет пропуска, более малолюдно, и те же блок-посты при выезде.
Еще раз… А если снова рассмотреть вариант с Баксанским ущельем? Ехать, но не доезжать до блок-постов. Кстати, а где они расположены? Давай, вспоминай… Так, не доезжать и обходить пешком. Ночью? Зачем? Больше подозрений. Днем? Стоп, а не получится! Помнишь блок-пост в теснине? По реке, что ли, плыть? Не годится.
Что еще? Что еще? Перейти в долину Джилысу? Оттуда на грузовиках в Кисловодск? Вариант. А блок посты? Скорее всего, их там нет. А если есть? В «Долине нарзанов» можно узнать. Не-не-не… в «Долину» соваться нельзя. На Джилысу могут знать. И это безопаснее. Так, вариант.
Ну, и? А граница с Украиной? Ты уверен, что тебя там не ищут? А почему нет?
Стоп. Остановились. О границе, о розыске, будем думать после… Когда выясним «кто?»
Итак, Кисловодск. Вариант. Это, если домой. «Пока они видят тебя, нас не тронут». Это еще почему? А потому… Поймешь, когда поймешь «кто?» … Поймешь, когда поймешь…
Кто? Кто? Наверное, самое простое. Нардеп. Как он там говорил: « Я всю жизнь в интригах»? «Сожрать» посла, в советское время, будучи рядовым сотрудником миссии… Да, талант… Не талант, талантище! Нардеп, больше некому. Два рассыпавшихся уголовных дела… Метил-то он в меня, но только не тех людей в компанию со мной притянули. А притянули людей неприкасаемых… Неужели, все так мелко?
А фото откуда? Фото… Фото с документов… Вот именно, с заводских документов. Нардеп, больше некому. Фотографировался я на заводе? На заводе. Негатив затребовать в пресс-службе — плевое дело. Нардеп. Неужели, так мелко? Личная месть.
А почему нет? Как тогда сказал Анатольич, когда первое уголовное дело возникло, а под удар попал Виталий? «Ты, Петрович, о душе уже должен думать, а ты с пацанами связался!» Ну, да… Уголовку, он из-за чего смастерил? Та же причина. Всех согнул, всех растоптал, а тут один нерастоптанный остался. Да еще и вовремя каверзу раскусил… И при мне олигархи о Петровича ноги вытерли… Н-да, вот вам и причина… Петрович такого простить не смог. При его-то самолюбии?
Я вспомнил, что… Точно! Как Петрович тогда сказал? «Не получилось через «органы», значит другие люди с тобой вопрос решат».
Бандиты? Скорее всего.
Заказ на убийство? Вряд-ли. Дома бы убили. Или не успели?
Хотя, в манере Петровича сделать человека инвалидом. Чтобы человек мучился сам, и других мучил.
Так, я что-то вспомнил перед этим… Да, машины… за пару дней до отъезда, непонятные чужие машины в переулке, возле моего дома… Слежка? Мелькала такая мысль.
«Пока они видят тебя, нас не тронут».
Получается, что нужен им именно я. Так, а семья? А зачем она им? Узнать, где я? Так они и так знают. Взять семью в заложники? А как мне тогда сообщить? Телефон-то не работает. Жена чудом со мной соединилась. А если бы я не пошел в магазин? Хм, видимо, они пытались звонить, да ничего не вышло.. Получается, правильно, что я телефон выключил.
Могут они, все-таки, что-то с семьей сделать? Теоретически – да. А не теоретически? Вот, ведь, тварь! Ладно, не теоретически… Не думаю… Если они это сделают, а я, не дай бог, уцелею… Мне тогда терять нечего. Нечего терять тому, кому нечего терять… Не нужно это им. Им надо меня достать. И достать именно здесь. Подходящая ситуация, несчастный случай… Дома я могу огрызаться, просить друзей о помощи. А здесь? Похоже, что семью они не тронут. Пока знают, где я. Пока видят, где я. Жена бы зря так не говорила. Тогда зачем мне домой ? Их нужно здесь держать. Все, вариант под названием «Домой» временно отпадает.
И что теперь?
Хотите представить себе горы в сентябре?
Послушайте вторую часть «Весны» Вивальди из цикла «Времена года». Именно «Весны». Солнечный день сменяется морозной ночью. И уже первый ледок затягивает мокрые камни и берега рек. А теплая ночь обязательно предвещает ливень в долине и метель наверху. Но выпавший за ночь слой снега, к обеду, превращается в воспоминания, в ночной сон о зиме.
Я оставил свои рассуждения на берегу Баксана. И теперь изредка любовался заходящим солнцем, лучи которого пытались разжечь костер в кронах сосен. Я шагал по тропе в долину Юсеньги, и на рассуждения у меня оставалась еще целая ночь, а, может быть, и больше. Но теперь я был во всеоружии, с бензином и полным комплектом снаряжения, а не с бесполезным мобильником и пакетом продуктов на два дня. Теперь я мог продержаться автономно дней десять, а в режиме строгой экономии – все пятнадцать.
На мое счастье в альплагере «чужих» не оказалось. Я оставил в своей комнате часть вещей, предупредив инструктора, что дней через пять вернусь, если не задержит непогода. Рассказал приблизительный маршрут («колечко» через перевал «Родина», а может и загляну «в долины Грузии прекрасной»). Пришлось пробежаться еще раз по магазинам, потом на автозаправку. Попутно сделал две непредвиденных покупки – бинокль, и, в пыльном и темном контейнере «сэконд-хэнда» — яркую куртку – анорак. Бинокль мог пригодиться для будущих «маневров». Куртка у меня имелась. Вот только разглядеть меня в ней можно было или на фоне снега, либо споткнувшись о меня. В Тебердинском заповеднике, в особо охраняемой зоне реки Кичи-Муруджу, лесники прошли мимо меня, разыскивая моих попугайно-пестрых спутников. А я просто лежал ничком в метре от тропы, по которой они проходили. И, даже не прятался. У меня не было на это времени. В общем, замечательная куртка. Не куртка, а эльфийский плащ.
Надо было спешить. На всякий случай, но спешить. Наверное, в ближайшие дни, мне не придется в темноте разжигать костры и пользоваться примусом. И я спешил добраться к заветному утесу над тропой, чтобы до темноты вскипятить котелок чаю. С чаем как-то легче и веселее думалось. Особенно перед бессонной ночью. Был ли у меня план? Не было. Я только понимал, что времени у меня мало.
Поначалу я собирался уйти вверх по долине Шхельды. Однако отказался от этого плана. Я не умею «бегать» по горам. Но хорошо знаю, как это умеют делать другие. Правда, у меня было возможное преимущество – неделя акклиматизации. Но кто сказал, что у моих противников его нет?
В долине Шхельды… Не хотелось мне в нее идти. Не хотелось и все. Наверное, потому, что я еще не решил, что мне дальше делать и как поступать. И слабо представлял себе, с кем мне придется столкнуться. Чувствовал, что и прятаться нельзя, и попадаться неохота. Мне нужна была только одна спокойная ночь, чтобы определиться.
Небо было ясное. С верховьев долины потянуло студеным зимним воздухом. Похоже, что дождя не будет и тратить время на установку палатки не обязательно.
Еще только начали сгущаться сумерки, а я уже сидел на утесе, с которого хорошо просматривалась тропа, потягивал из кружки терпкий чай, хрустел сухарями и любовался открывающимся видом. Хотелось немного потянуть время, отсрочить момент, когда снова все эти «кто?», «почему?» и «зачем?» ринуться хороводом в мою голову. Я и так здорово перетрусил и перенервничал.
С куревом здесь тоже надо быть поаккуратнее. Я ткнул окурок в камень и уже в полной темноте полез в спальник. Место здесь, кстати, было удобное. Слышны были даже шаги запоздавших путников. Но все они двигались с верховьев долины. А мои ловцы придут снизу. Обязаны прийти. Не зря же я подробно рассказывал маршрут инструктору.
Хм, обязаны прийти… Как там говаривал вождь племени яноама? «Моя смерть влетит через северные ворота в виде стрелы с черным оперением и красным наконечником.» Угадал вождь. Мне бы угадать…
Я улегся поудобнее и начал рассуждать за каким чертом меня понесло в долину Юсеньги, и что мне дальше здесь делать. Кто виноват, похоже, я уже выяснил.
Итак, что мне делать в долине Юсеньги? Не считая дороги назад, в альплагерь, у меня есть три пути: перевал Юсеньги в долину Шхельды, еще, рядом с ним, дырка какая-то есть, посложнее; перевал Уродина, туда же, но попроще, ходил я его; перевал Бечо, в Грузию, самый простой. Пойду-то я, случае чего, действительно, Уродину. Я его и ночью пройду, была бы ночь светлая…
А, что у нас с луной, кстати? Эээ….полнолуние было с неделю назад…Светлая должна быть ночь, если туч не будет.
Интересно, они знают, что я знаю? А ты, друг ситный, для чего вещички в альплагере оставлял? Само собой, чтобы показать, что ты не знаешь о погоне… Допустим, они не знают.. . И?
Ладно, потом… Итак, имеем три дыры: Юсеньги, Уродина и Бечо. Как бы они рассуждали? На Юсеньги ты явно не полезешь….
Стоп! Товарищ, ты что, чудишь, что ли? Кто будет рассуждать: «На Юсеньги в одиночку не пойдет!»? Бандюки? Не смеши!
Проводник. Приедут в альплагерь, наймут какого-нибудь спеца, да хоть из спасателей…


И кого искать будут? Респектабельного гражданина при пиджаке и галстуке? На персональном служебном автомобиле марки «Ауди» с «хохляцкими» номерами?
По тропе покатился камень. Я выполз наполовину из спальника и глянул вниз. Одинокий фонарь метал луч света вниз по тропе, раскачиваясь в такт шагам. Несет кого-то среди ночи в поселок… Несет, но не по мою душу…
Итак, и кого же они будут искать? А искать надо заросшего щетиной гражданина, возможно, в темных очках. И кто его узнает? Да будь у них хоть сто моих фотографий!
Н-да… Получается, что должен быть тот, кто меня хорошо знает. Еще одна тварь дикая… Первый – нардеп, второй – некто… Вот тебе и очередная загадка!
Хм. А что? Нардеп – человек не глупый, и если я его не переоцениваю, то проводника мог подсказать он. Потому что, в противном случае, вся их затея бессмысленна. Абсолютно бессмысленна. Так, решено.
И кто же проводник? Я начал перебирать в уме образы тех, с кем ходил в горы, с кем был знаком по горам, тех, с кем сталкивался в турклубах… И чуть не заснул.
Вылез из спальника, нащупал термос (еще одно ценное приобретение), налил чаю и снова взгромоздился на камень. Луна еще пряталась за одной из вершин. Но было почти светло. Пустая тропа серела в ночи. Ветер переменился и задувал откуда-то сбоку. Значит, курить можно.
Итак, вернемся к нашим баранам. Кто же проводник? На второй сигарете версий осталось две. Что ж, посмотрим, утро вечера мудренее.
Часы показывали первый час ночи. Пора было ложиться спать. Назавтра, вероятно, силы потребуются. Только два вопроса сводили меня с ума: «За каким чертом я сюда поперся? Не ошибся ли?», которые плавно выкристаллизовывались в один: «Что мне делать, когда они появятся?»
Напоследок, поразмышляв, решил посмотреть по обстоятельствам. По крайней мере, первый день поплетусь у них на хвосте. Вылезть вперед, и загнать себя в мышеловку под перевалом Юсеньги? Бред! Хотя, и на хвосте плестись.. По лесу еще можно. А выше границы леса? Перед Уродиной долина просматривается вниз километра на три.
Философски решив, что «поживем – увидим», я снова забрался в спальник, и, убаюканный шумом реки, заснул.
В шесть утра, позавтракав, я сидел на своем боевом посту. «Ранние пташки»уже прошли, а моих знакомцев среди них не было. День был пасмурный, но, дождя, похоже, не ожидалось. Час проходил за часом, и с каждым часом я прибрасывал, что «если, вот, сейчас», то куда они смогут сегодня добраться, если не схитрят и не пойдут сразу в долину Шхельды.
Вариант с разделением их на группы, после некоторых размышлений, я отбросил.
Мои «знакомцы» появились уже после полудня. Я решил пообедать заранее, и резал на камне колбасу, когда из-за поворота появились они. Никаких сомнений не было. Впереди всех легко вышагивал жгучий «брунэт» в ярком костюме, в котором и без бинокля угадывался Ромчик. Значит, одна из моих вчерашних версий точно подтвердилась. Следом шагали еще трое, незнакомых мне вовсе, причем, один из них, был явно не ходок. По виду – чистый «бык». Спортом он когда-то занимался. Но давно. Ноги в бедрах выдавали бывшего тяжелоатлета или борца. Но неограниченная «жрачка под водку» сделала свое дело. Шел он тяжело, переваливаясь, часто спотыкаясь. И ногу ставил не всей стопой, а пытался ставить, по привычке, на каблук. Ноги терлись одна о другую… Дааа…Если он себе «все» еще не растер, то разотрет скоро.

….продолжение следует…
автор Mist

Инцидент

— А вот в этом вы не правы, отец Марк! – возмутился отец-претор, -Сейчас, когда у нас все козыри на руках, мы можем возродить былую нравственность и вернуть детей божиих в лоно нашей церкви!
— Но согласитесь, отец Феофан, — исповедник вскипел и осенил себя крестным знамением против бесовского искушения гнева, — Дети восемьдесят лет находились под присмотром. Учились. Выростали. Венчались. Приносили уже своих детей креститься к нам, потому как трудно искоренить веру в сердцах людей! Но неужели мы, отцы церкви, сделаем то, что не удалось совершить безбожному правительству? Не надо. Оставим школу детям!
— Мы и оставим! – отец Феофан улыбнулся располагающе, — Детей мы будем учить сами в законе Божием. И Божием словом укрощая зверя в человеческой душе. Но нам принадлежит храм. Даже не нам, — это Дом Божий. И Бог должен жить там! Бог, а не развращенные святотатцы!

Собственно, истории и не было бы никакой, если бы 80 лет назад, новое правительство, искушаемое Диаволом, не реквизировало у Святой Церкви ее имущество. Тогда служители храмов были изгнаны, а здания, добротные, ухоженные, заботливо украшенные здания костела и монастырской пристройки отошли государству. Государство вложилось в образование. Костел был переоборудован под библиотеку, а монастырские покои – под школу-интернат. В бывшей трапезной организовали актовый зал, в молельнях классы. То ли детям нравилось учиться, то ли наставники были хороши и любили свое дело, но за время от реорганизации школа стала известнейшей не только в стране, но и за рубежом. Сюда привозили учиться отпрысков богатых иностранных семей, благо, не надо было тратиться за жилье – школа содержала себя сама. За восемьдесят лет она окрепла, ветшавшее здание несколько раз подвергли капитальному ремонту – школа брала некоторую сумму за обучение, деньги у нее водились, и здание бывшего монастыря и костел радовали глаз хорошей облицовкой и уютными помещениями. Здание было старинное, памятник архитектуры, на его содержание доплачивала и мэрия, одним словом, педагоги не бедствовали, дети получали самые современные знания, более того, эту школу закончить было престижно, и на ее гербе было изображено это самое здание, когда-то принадлежавшее церкви.
Церковь же за это время, отделенная от государства, бедствовала на пожертвования граждан города, сохранивших веру даже в это смутное время. Но святые отцы не сдавались, и, скрываясь от безбожных властей, продолжали воспитывать в людях нормы нравственности и внутреннего совершенствования. Конечно, за 80 лет иных уж и не стало, но они выпестовали себе приемников, как раз из достойнейших детей, закончивших эту самую престижную школу. Здание костела как будто покровительствовало обучению.
Но власть опять сменилась. Церкви стало позволено вмешиваться в государственную политику. И вышел закон о возвращении церкви ее имущество, когда-то в давние времена отобранного безбожниками. И вот тогда-то отец Марк, который получил официальные бумаги на церковную территорию, и задумался о том, что это небывалый случай, когда церковь именем Божиим прогоняет детей. Тех самых детей, о душах которых заботились святые отцы!

— Мы это так не оставим! – ледяные нотки звучали в голосе профессора Зельцера, преподавателя геометрии и астрономии, — Вот так взять и вернуть школьное здание! А как же деньги? За обучение иногородних и иностранных студентов? Тоже отдать? Ведь им негде будет жить, они не останутся в городе!
— Да, — это возмутительно, — директриса, мадам Мальская, метала громы и молнии, — Конечно, просто так лишиться знаменитой школы они не могут! Но выделяемое здание мало, и там, конечно, нет интернатских комнат!
— Не забывайте и о бренде, торговой марке, — проблеял историк, профессор Архангельский, — Школа без герба школы.. Да нас куры на смех поднимут!
— Мы сами вырастили змею у себя на груди! А судьи кто?! – вскричала экспансивная директриса, — Они сами заканчивали нашу школу, что чиновники, что священники! А теперь, нас, своих учителей.. на улицу?!
— Ну об улице говорить рано, — миролюбиво сказал представитель мэрии, — Вам же предоставляется здание. Никто не потеряет рабочих мест.

Да, здание было одно. И на него точили зубы церковники. Сейчас там резвились дети. Закон суров, но это закон, здание и костел уже юридически принадлежало церкви. Город разделился на два клана: люди старшего поколения, которые стояли на стороне церкви и радовались, что теперь можно будет ходить по воскресеньям на службы, слушать органную музыку и чувствовать умиротворенность и единение с божиим домом. И люди, у которых были дети. Среднее поколение, которое больше волновал престиж, чем нравственная сторона вопроса.
Да, жизнь в последнее время была сложной. Экономика была развалена, кризис следовал за кризисом, и коэффициент суицидов на душу населения неуклонно пополз вверх. Молодые люди боялись ответственности, не хотели заводить семьи, мало оставалось ценного, святого в душах. Отцы церкви не могли себе представить ситуации, что они сами выгоняют детей и педагогов из своего здания. Они хотели, чтоб люди, осознав значимость нравственного воспитания и духовных ценностей, сами приняли бы решение оставить церковь священникам. Но педагоги были атеистами. И их жизнь тоже была не сахар. Они собирались бороться, собирали подписи горожан в свою защиту. Мэрия предоставляла школе здание, но оно было небольшим, и, как верно заметил профессор Архангельский, школа с уходом из прежней своей обители, утрачивала часть престижа.
Но церковь теперь была государственной. И тоже не хотела уходить в какое-то здание. Когда есть вот оно, построенное еще в те светлые духовные времена, на деньги прихожан, на добровольные пожертвования, по католическим канонам, и оно принадлежало церкви.
Представители школы и церкви сцепились между собой в здании мэрии. Церковники просили судебных приставов выдворить детей и педагогов с личным имуществом в маленькое здание, предоставленное мэрией. Педагоги кричали, что если они это сделают, какая слава пойдет о наших духовных наставниках, что город утратит престиж, богатые граждане отправят своих детей учится в другие города, а в нашем воцарится мракобесие и застой. Не будет целостного педагодического коллектива, они тоже уедут туда. Где их, и их знания будут уважать. Мэрия была в ужасе. Нельзя было отказать ни единой из сторон. Городу нужна была церковь. И городу нужна была школа.
То, что церковь великолепно справляется с нравственным воспитанием горожан, было доказано. Тот же отец Марк, имея светское медицинское образование, помогал страждущим, и ранее работал в службе психологической помощи, многие отказались от наркозависимости с его помощью. Отец Афанасий поддерживал сиротский дом, направляя пожертвования своих прихожан на нужды брошенных детей. Возможно, детей бы не бросали, если бы в городе была официальная церковь, куда бы можно было ходить молиться, венчаться, креститься.
Но и педагоги прекрасно справлялись со своим делом. Научные проекты учащихся брали гранты, дети, окончившие школу, поступали в престижнейшие вузы страны, да что там говорить, и отец Марк и все представители мэрии закончили именно эту школу. Школа была ценна.

— Подождите, святой отец, — тихо сказал историк, — За восемьдесят лет ведь где-то велись службы, раз церковь не утратила своего могущества в опале? Но не думаю, что у нас сейчас есть столь много монашествующих, чтобы освоить здание школы.
— За монахами дело не станет, — ответил отец Марк, — Но вы правы. Нам понадобится помощь всех прихожан и ваша в том числе, чтоб возвести церковь в прежнее достославное ее состояние.
— Значит, переоборудовать спортивные площадки, вести ремонты?
— И это тоже, — склонил голову отец Марк, — Да поможет нам Бог!
— Да уж, — протянула сквозь зубы язвительная директриса, — Мэрия нам вряд ли поможет! Остается только уповать на Всевышнего!
— Но вы же должны понимать, что выгонять детей из школы сейчас богопротивно? Господь отвернется от нас.

Святые отцы промолчали.
— Я вижу пока единственное решение, — сказал профессор Зельцер, — Мы должны очистить здание библиотеки. Пусть в городе возобновятся воскресные службы. Но здание монастыря останется за школой.
— Это невозможно! – сказал отец-настоятель.
— Это необходимо, — с нажимом сказал математик, — Дети должны учиться. Вы должны воспитывать их в законе Божием. Вы не можете пойти против закона.
— Вы тоже не можете пойти против закона! Государство вернуло церковное имущество церкви.
— Здание принадлежит вам, — профессор Зельцер поклонился, — но по законам нравственности вы не можете выгнать детей. Дайте нам время. Мы не пойдем в маленькое здание, это вопрос престижа и чести школы. И вы обязаны нам помочь.
— Как?
— Влияйте на прихожан. Среди них есть люди богатые и влиятельные. Вы же когда-то, двести лет назад, собрали деньги на эту церковь. И построили храм. Теперь вам надо помочь нам собрать деньги на школу. Сколько лет это займет, зависит от рвения святых отцов и поддержки мэрии. Вы отвечаете за духовное развитие, мы – за интеллектуальное. Со своей стороны мы поднимем плату за обучение и расширим перечень оказываемых образовательских услуг. Но должен быть еще набор для одаренных детей из бедных семей, вы должны это понимать. Вы строите школу. Школа обеспечивает текущий ремонт всех зданий, и монастыря, где живут и учатся сейчас наши дети и костела, где будут проходить службы. Вы же, святые отцы, все местные, вам нет необходимости жить при церкви. Официально – земля и оба здания принадлежит вам. Но монастырь вам будет сложно освоить, шесть церковников в огромном здании, это же нонсенс, когда дети будут ютится в крохотной двухэтажке. Поэтому дети останутся в школе. Пока мы совместыми усилиями не выстроим новое добротное здание, и я первый отдам вам ключи от монастыря.
— А как же герб? Как же наша школа? – возмутился историк, — Пусть они строят здание для себя!
— Школа – это не здание. А что до герба, кому какое дело, что на нем изображено? Школа славна достижениями, преподавательским составом и выпускниками. Церковь – тоже не здание. Но здание школы принадлежит церкви. Это закон. Другого выхода я не вижу.
— Да поможет нам Бог!

автор Шахразада