(окончание) http://www.kvadra.su/2009/07/09/illyuzii-docenta-pichugina-chast-vtoraya/)
III
Пичугин открыл дверь своим ключом и немного помедлил на пороге. В лицо ему ударила привычная волна звуков. Привычная-то привычная, но отчего-то именно сегодня шумовой фон, который сопровождал все их семейные вечера, стал для него открытием. И очень неприятным открытием.
Зоя Анатольевна в гостиной смотрела сериал. По экрану метались, заламывая руки, какие-то знойные красавицы. Героиня с лицом целлулоидного утенка в очередной раз убеждала героя, вложив в голос свое самое страстное рыдающее тремоло: «Я никогда, никогда не покину тебя, Альфредо!» «Я на месте этого Альфредо убежал бы от нее на Южный полюс, – подумал Андрей Иванович. – У них столько красоток, а главную роль отдали такому чучелу. Хотя, может, потому что она блондинка? Блондинки в Бразилии – редкий товар…» Жена никак не отреагировала на появление Пичугина. Он в одиночестве поплелся на кухню. Поднял крышку сковороды: там ждала его, отдыхая на подушке из разваренного риса, одна-единственная котлетка. Сердце кольнуло от неприятного предчувствия. Может, в чем-то другом и можно было упрекнуть Зою Анатольевну, но только не в привычке готовить «на один укус». Если она делала котлеты, то целыми противнями, если варила суп – то в ведерной кастрюле. Андрей Иванович торопливо съел свой ужин прямо со сковороды, вытер подливку сохнущим тут же ломтем хлеба и подкрался к двери комнаты дочери. Предчувствие его не обмануло. Настя была за компьютером и, хуже всего, не одна. Перед экраном с какой-то 
игрой-бродилкой, Пичугин в них ничего не понимал, в самой вольготной позе развалился ее одноклассник и друг (Андрей Иванович имел все основания думать, что он давно уже не просто друг) Вадим Зеленцов. Настя притулилась рядом, положив голову ему на плечо. Перед молодыми людьми стояли пустые грязные тарелки. Аппетит у этого парня, который даже спортом не занимался по причине телесной хилости, был такой, как будто в свободное время он разгружал вагоны… Компьютер то жалобно попискивал, когда игроки делали ошибку, то разражался громким и однообразным «бумм… бумм… бумм», видимо, когда все шло нормально, и выдавал оглушительную петушиную трель, если Настя и Вадим в перерывах между поцелуями умудрялись выйти на следующий уровень. Андрей Иванович покачал головой. Было бесполезно просить эту парочку пустить его за компьютер. Да и гордый Наполеон не потерпел бы той вони, которая исходила от клавиатуры, захватанной жирными пальцами…
Пичугин молча притворил дверь. «Я мог бы ей напомнить, что компьютер покупался в первую очередь для работы, и только потом для игрушек, – подумал он. – Да ведь она, чтобы порисоваться перед своим Вадимом, усмехнется и скажет так капризно, врастяжку, как она умеет: «Папуля! Ты, никак, на семнадцатом году решил взяться за мое воспитание!»
Как ни горько, но о дочери отныне можно было говорить только словами из популярного фильма: «Что выросло, то выросло». При минимальном участии его, Пичугина, как воспитателя, и при не столь уж большом – как кормильца. Зоя Анатольевна, женщина трезвая, относительно умственных способностей и характера Насти не обольщалась и потому, вероятно, терпела этого Вадика: то ли рассчитывала на ее раннее замужество, то ли просто надеялась, что неуравновешенной девочке этот ее первый настоящий роман поможет немного успокоить нервы и подлечить гормоны. Пичугин диву давался, не ожидая такого либерализма от своей жены-учительницы. «Эх… – говорила Зоя Анатольевна. – Не знаешь ты жизни. У меня в девятом уже все на парочки разбились. Наша-то еще поздно начала, в одиннадцатом…» – «Зоя, что ты несешь, – заорал тогда на нее Андрей Иванович, – какие парочки в выпускном классе, им об алгебре и геометрии надо думать!» – «Она не может учиться, – спокойно ответила жена. – Я была с ней у доктора. Это синдром. Неспособность концентрировать внимание. Знаешь, не всем в этой жизни быть учеными. Кто-то должен делать и что-то простое…»
«Яблоко от яблони недалеко падает», – в очередной раз подумал Пичугин. Мать смотрит идиотские сериалы, дочь играет в идиотские игры… Что-то этот Гоша в троллейбусе говорил своей Кларе – о детях, которым уже в четвертом классе не любопытно вообще ничего… Андрей Иванович вспомнил своих студентов. Пичугинский предмет их никогда особенно не интересовал, но ведь за любимыми преподавателями они бегают толпами, засыпают их десятками вопросов, ради них сидят в библиотеке до закрытия, готовятся, спорят, глаза у них блестят… «Нет, не все такие, как моя фефела… – признал он в своем нынешнем обостренно-справедливом восприятии мира. – Или им больше повезло с родителями…»
Он прошел в гостиную, вывалил на стол содержимое своего портфеля, достал обрывки бумаги с обрывками мыслей, стал рассеянно возить их по отполированной поверхности, прикладывать друг к другу: вот большой квадратный листок – пусть это будет дом, вот поменьше – крыльцо, положим две ручки сверху под углом – готова крыша… Пичугин опустил на «стену дома» коробок спичек – «дверь», и тут сериал наконец-то закончился. Зоя Анатольевна тяжело поднялась, пошла на кухню мыть посуду. Андрей Иванович с облегчением схватил пульт и нажал красную кнопку. Наступила тишина.
«Наполеон, Наполеон… Бу-о-на-пар-те. Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы, – кто это написал?..» – Пичугин склонился с карандашом над одной из своих бумажек и машинально стал обводить каждое слово в рамочку наподобие траурной.
Зазвонил телефон. Из кухни прибежала Зоя, схватила трубку мокрыми руками. Даже на кафедре профессор Куроводов давным-давно завел радиотелефон с двумя трубками, а у них дома все еще стоял аппарат с диском и проводом-спиралью, совсем как в детстве… Пичугин давно собирался его выкинуть, но ему было жаль этой его трогательной и никому не нужной хрупкой пластмассовой угловатости, этого нелепого красного цвета, этих полустертых цифр… Зоя Анатольевна подтянула телефонный аппарат к своему еще не остывшему креслу и приготовилась к долгой беседе: судя по ее репликам «да что ты говоришь!» и «кто бы мог подумать!», звонила одна из трех ее лучших подружек. «Риточка, вот так сногсшибательная новость!» – угадал, значит, Рита Жукова…
«Все как всегда, – думал Пичугин. – Среда как вторник, вторник как понедельник… Зоя как Зоя, Настя как Настя… Почему же сегодня мне хочется надеть ботинки, застегнуть куртку и уйти отсюда куда-нибудь? Хотя бы просто пару часов покружить по этим раскисшим от мокрого снега улицам…»
Зоя выслушала монолог Риты Жуковой, несколько раз еще повторила «Это невероятно!», положила трубку и тотчас начала сама крутить диск. Ясно, торопится поделиться новостью со второй подругой, Надей Дворяшиной.
Пичугину хотелось встать, надеть ботинки, как он и собирался, застегнуть куртку и выскользнуть за дверь, в мягкую лиловую прохладу весеннего вечера. Но его ноги как будто приросли к полу. Он сидел, смотрел на красный аппарат и с закручивающейся в тугую спираль где-то возле сердца ненавистью слушал певучий, журчащий, радостный голос Зои:
– Ты представляешь, Надь, что мне сейчас рассказала Ритка Жукова? Просто бразильский сериал в жизни! Помнишь Воронцову, ну ту, что в моей школе работала, я как-то пару раз приглашала ее домой. Она совершенно не вписывалась в нашу компанию, но я все-таки ее звала – нехорошо ведь, работаем вместе, что это за коллектив, если все после работы будут сразу разбегаться к мужьям и детям, а друг друга игнорировать… Ну, вспомнила? Она полчаса посидела тут, поулыбалась, тортик мой похвалила, а как Наташка предложила спеть нашу любимую, «А ты такой холодный, как айсберг в океане», сразу поднялась и ушла… Короче, Ритка с мужем только что вернулась из Египта. И знаешь, кто оказался в их группе? Наша Воронцова! Ты слушай, слушай дальше… Она ведь старше меня, ей лет сорок пять, и муж у нее примерно такого же возраста. Я несколько раз его видела, он за ней после уроков заезжал… А там она рассекала в сопровождении какого-то двадцатипятилетнего юнца! Ритка говорит, вся группа в первый день гадала: мать это и сын, муж и жена или тайно сбежавшие любовники… Выглядит она, конечно, неплохо, морду всякими лифтингами мажет, фитнесом занимается, но – сорок пять и двадцать пять! Стыд-то хоть какой-то должен быть в нашем возрасте?.. Ну, слушай дальше, а ведь Ритка с ней хоть шапочно, но знакома. И вот она подходит к ней за шведским столом на второй вечер и вежливо так говорит: «Здравствуйте, Татьяна Александровна, какая встреча! Прекрасно выглядите, кто бы мог подумать, что у такой молодой женщины такой взрослый сын!» А Воронцова, можешь себе представить, даже не покраснела и отвечает ей спокойно: «Нет, у меня дочь, она с отцом осталась дома. Это мой друг Алексей. И называйте меня лучше Таней, пожалуйста».
Ее завистливо-гневно-восхищенный монолог лился дальше, журча на перекатах и прерываясь лишь для того, чтобы выслушать очередную порцию ахов и охов от Нади Дворяшиной. Пичугин же думал: «Какая молодец эта Воронцова. В сорок пять лет послать все к черту и позволить себе хоть неделю прожить так, как хочется. Я не смогу. Кровь уже, наверное, наполовину разбавлена дешевой бурдой из гастронома, в которой ни крепости, ни вкуса, – одна отрава. Отрава безволия…»
– Анюточка, что я тебе расскажу! – Зоя Анатольевна звонила уже следующей подруге. – Помнишь, у меня в школе работала такая Воронцова, я еще пару раз приглашала ее к себе? И вот неделю назад наша Ритка Жукова повстречала ее в Египте. Да не одну и не с мужем, а с каким-то молодым хлыщом, едва ли не ровесником своей дочери…
«Развестись бы с ней, – с тоской подумал Пичугин, вглядываясь в исчерканный листок, на котором уже нельзя было рассмотреть ни одного слова. – Выменять им с Настей квартиру, мне комнату… Но как? По Зоиным бабским понятиям разводиться неприлично, муж должен быть хоть плохонький, да свой… Она остаток крови из меня высосет… А ведь тот профессор, который встретился мне утром, он-то развелся с женой, чтобы, не обманывая ее и себя, хотя бы вот так, редко, торопливо, каждый раз мучительно подыскивая предлоги, встречаться со своей Кларочкой… Разыскать бы его и попросить, чтобы научил. Вот этому. Как правильно жить… Да только ведь, наверное, для начала он бы не женился на такой, как Зойка. Его жена была, наверное, интеллигентной, сдержанной, все понимающей… И расстались они, ясное дело, без скандалов и ругани… А я если и пройду через это со своей Зойкой, то ради кого? И ради чего?..»
Пичугин представил будущую свою комнату в коммунальной квартире. Как он сам себе строгает на ужин картошку, варит сосиски, стирает носки… Почему-то именно в это мгновение он представил грядущую жизнь горько и трезво, без малейших иллюзий. Не кодекс Наполеона его ждет, а холодная постель, стопка засохших тарелок на столе и батарея пустых бутылок за дверью, разговоры «тихо сам с собою», минуты и часы, когда на стенку хочется лезть от одиночества, случайные «подруги» и «друзья», болезни, увольнение с работы. И смерть под забором лет в шестьдесят. Если только не позарится на его комнату какая-нибудь ловкая бабенка и не проделает с ним классическое «подогрели-обобрали» – тогда трехгрошовая опера пичугинской жизни еще быстрее выдаст ему такую же нелепую, как все уже отыгранные сцены, последнюю арию.
«Жизнь – не компьютерная игра, ее назад не отыграешь», – заключил Пичугин и встал, сам не зная, что будет делать в следующее мгновение. Может, пойдет на кухню и соорудит себе бутерброд со вчерашней колбасой. Если она, конечно, уцелела после Вадимова нашествия. А может, махнет рукой на тянущую боль в желудке, скажет себе легко и весело: «Творец должен быть голодным», и все-таки пойдет прогуляется, охладит голову, посидит немного в тишине под деревянным грибком на пустой детской площадке. У грибка, между прочим, форма пирамиды. Когда-то он читал об одном открытии: будто бы надетый на голову прибор несложной конструкции в виде четырехгранной пирамиды, хотя бы и сложенный из обычной газеты, многократно усиливает работу мозга. Вот и проверим, правда это или нет…
– Валюша, ты уже покормила своего мужа? – щебетала тем временем Зоя Анатольевна. «А ты своего – нет», – угрюмо подумал Пичугин. – Сядь, отдохни, я тебе такое расскажу! Бразильский сериал в жизни! Алла Пугачева местного разлива! Ты ведь помнишь Воронцову, ну ту, что со мной когда-то работала?..
Уши Пичугина внезапно наполнились звоном. «Кровь бросилась в голову, – равнодушно отметил он. – Кажется, раньше это называли апоплексией». Сделал шаг и замер над креслом жены. В следующее мгновение он взял аппарат за провод, а другой рукой выдернул вилку из розетки. Зоя Анатольевна еще сжимала мертвую трубку и выкрикивала в нее: «Алло, алло! Валюша, ты меня слышишь?», когда Андрей Иванович деловито и бесстрастно, не чувствуя ни злобы, ни ненависти, вообще ничего не чувствуя и ни о чем не думая, так, как шагают в пустоту с крыши многоэтажного дома, затянул телефонный провод на горле своей жены.
Автор Ирина Шаманаева (Frederike)
Авторский сайт http://www.proza.ru/avtor/frederika1972
Вся жизнь — это как дорога в Лабиринте Иллюзий, и вышел бы давно, да не получается. И ведь сами себе создаем. И вроде понимаешь, что самообман, а все равно как-то бродишь и бродишь… Иногда срабатывают устойчивые шаблоны: если сделать так, то получится эдак. Работают, создавая новые иллюзии. А там где есть Надежда, всегда Иллюзия. А не будет Иллюзий, что тогда будет? там…